Миссия сдвига на Фа# - Али Абев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не паникуйте, Костя! Вас напугала фраза «в мир иной»?
Станиславский взял за руку покрывшегося капельками пота Снопова.
– Расслабьтесь. Сейчас шок цветового восприятия пройдёт, и всё встанет на свои места. Он же сказал «уходя», а не «отходя», мон шер. Ну как? Всё прошло? Вот и славно! Хулиан дурачит вас. Вашей жизни ничто не угрожает. Просто, мы же с вами пьём не обычное, а наше, нагвальское шампанское. А после него и вы, и я, и Хулиан – мы все видим мир из нового положения центра восприятия, соответственно выбранным фужерам – улыбнулся Константин Сергеевич.
– Точнее, из основательно забытого Хомо Сапиен-сами, старого, – обронил дон Хулиан, разливая игристое вино по опустевшим бокалам.
На какой-то миг Косте привиделось, что он принимает фужер из лап огромной мохнатой обезьяны. Снопов тряхнул головой. Йети исчез. Перед ним стоял индеец.
– Костя, конечно же, всё что мы вам только что наплели – ерунда. Каждый из нас старался заговорить вам зубы, чтобы успокоить ваши запаниковавшие от полуобморочного состояния нервы и не дать вам окончательно потерять сознание. Вас действительно накрыл солнечный удар, тёзка. Вот держите, приложите к голове!
Алексеев заботливо протянул Снопову ледяную бутылку с надписью «Дом Периньон».
– Как видите, – стандартная этикетка, никакой кустарщины. Всё по-честному. Жаль, что первая рюмка с прохладительным напитком запоздала. Надо было чуть-чуть раньше! Так что, давайте-ка, продолжим! Пейте без опасений! Имя Азазелло не входит в вереницу мудрёных имён нашего предводителя команчей.
– Между первой и второй перерывчик небольшой!
– поддержал профессора дон Хулиан, чокаясь с собутыльниками.
«М-да! Если у меня уже после первой меднозелёные мухи в глазах полетели, и казус со Снежным Человеком приключился, то, что же будет дальше?!» – подумал Константин, но отказываться от ледяного шампанского с удивительно ароматным послевкусием не стал.
«Хм, похоже, настоящий «Дом Периньон». Выдержка сказывается, а вот спирта и дрожжей на языке нет и в помине! Да и мнимые нагвали не отстают. Пьют наравне, по-честному, из одной бутылки. Так что, вариант с «травиатой» исключен. Значит, я действительно стал жертвой жары», – подытожил странный инцидент с глюками Константин Дмитриевич.
Три бокала сошлись воедино, издав чудный малиновый перезвон.
– Ты, Костя, теряешься в догадках, почему мы нашли тебя? – индеец откупорил банку оливок с анчоусом и, запустив в неё смуглую руку, отправил несколько штук себе в рот. – Всё просто, амиго! Кто каждый день возвращался в мыслях к теории Станиславского и учению Хуана Матуса, поведанному миру Кастанедой? Подобное притягивается к подобному! Тебе, таки, удалось притянуть наше внимание!
При этих словах перуанский Нагваль обнял Алексеева, и они на пару уставились на Снопова.
– Надо сказать, что для общения с нами дон Снопов далеко не лучший кандидат!
Дон Хулиан состроил скептическую гримасу.
– Ну, сам посуди, Костя! 43 года! Гибкость мышления уже «йок». Не мозги, а шайтан-арба, громыхающая по заезженной колее. Тот ещё ученик!
– Да и лень! – подхватил обвинительную речь Хулиана Алексеев. – Эх, обломовщина!
– Кстати, как все лежебоки, ты вроде тяготеешь к писанине? – обратился индеец к Константину. – Дарю сюжет: напиши про Обломова, но не с точки зрения Ольги или Штольца, – как о вечном добродушном восторженном ленивце, а как о сновидящем. То есть он – его тело – целыми днями валяется, знамо, на диване, а на самом деле – его дубль – второй элемент осознанного восприятия – путешествует по всей планете, спасает людей, восхищается красотами Версаля и Рима, переносится в долину Царей и Кар-нак, воспаряет к иным планетам. Ну, как сюжет? А будучи истинным сталкером, дабы не травмировать психику окружающих своими знаниями и возможностями, он каждый день надевает маску простодушного Ильи Ильича и пасёт в полях овец и кавказских мастифов.
– Да уж, похоже, нашему полку прибыло!
Алексеев усмехнулся и, озадаченно, вытянув губы трубочкой, произнёс:
– Виват Нагваль Илья Ильич, он же чабан!
– А вы откуда узнали, что я их пасу? – спросил дона Хулиана Константин.
– Кого? Овчарок-то?! – давясь со смеху, проговорил индеец. – Да лётчик с Мячковского аэродрома знакомый над твоей деревней каждый день петли вьёт. Он рассказал, ага!
– Ну… Пастух у нас есть. Осталось найти, либо свинарку, либо Анюту. Исходя из их данных, мы и решим, что за кино будем снимать, – задумчиво размышлял вслух Константин Сергеевич.
– Так может того, – совместить два в одном? – задорно сверкнув Алексееву глазами, предложил Хулиан. – Окружим Анюту музыкантами, рождёнными в год Кабана, – вот тебе и свинарка, и героиня «Весёлых ребят»!
Допив свой бокал, он посмотрел на сияющее золото куполов собора, и, вздохнув, пустился в странные воспоминания:
– Кстати, о месте, где мы беседуем. Вон, прямо перед нами Собор Успения Пресвятой Богородицы – детище Андрея Боголюбского, братца маво.
Лицо дона Хулиана посерьёзнело.
– Там находится родовая усыпальница настоящих индейцев. В ней спят вечным сном дети Гюрги, по прозвищу Длинная Рука, да его десятого сына, звавшегося «Большое Гнездо».
Хулиан прошёлся бутылкой по опустевшим фужерам, наполняя их пузырящейся живой смесью.
– За их светлую память предлагаю выпить не чокаясь… Эх! Как поётся в песне: «Издалека долго, течёт река… Клязьма», – протяжно пропел он зычным заливистым голосом и опрокинул бокал себе в рот.
– О! Оцеоле больше не наливать! Быстро же огненная вода сделала с твоим мозгом своё подлое дело, Хулианыч! – укоризненно покачал головой Станиславский, отбирая у индейца бутылку. – Вот что значит, отсутствие у народа гена, подавляющего алкогольную зависимость. Эх-хе-хе!
– А чёй-то мы сразу шьём мне такой диагноз, а, профессор? – глядя на Станиславского недобрым помутневшим взором, возмутился индеец.
– Кто, собственно, сказал, что я, дон Хулиан, прежде чем родиться в Центральной Америке, не мог княжить в древней Руси? Может я по батюшке Юрьевич?! Снопов, чё сидишь?! Давай, поддерживай собутыльника!
– Простите, конечно, многоуважаемый учитель Хуана Матуса, но я, пожалуй, приму сторону Константина Сергеевича. Даже на мой неопытный взгляд ваша фантазия зашла слишком далеко.
– Ты что делаешь, а? Говорю, – давай, вызволяй бутылку у академика! А ты?! Верю – не верю…
– Так, значит, вас звать Хулиан Юрьевич? И вы утверждаете, что вы – сын Юрия Долгорукого?! – не унимался Константин.
– Да, утверждаю на полном серьёзе.
– Не-а! Вот это – враки! В летописях нет упоминания о сыне Гюрги с таким именем. У славян таких имён не было!
– Да ну! – притворно удивился Хулиан, повернув к Снопову своё скуластое лицо, с миной удивлённого идиота.
– А вот спорим, что это одно из самых популярных славянских имён, даваемых наставнику в момент посвящения неофита в мистерии!
Чёрные очи застывшего с протянутой рукой Хулиана Юрьевича в упор глядели на недоверчиво улыбающегося читателя Кастанеды, и, чем дольше Константин смотрел в мутные хмельные зрачки индейца, тем больше пьянел сам. Льющаяся из них властная сила не давала ему отвести взор.
«Да что же я так нагрузился-то! Как же я за руль-то… Хорошо, что Иринка взяла права… Вы уже оба, не, четверо, ой, сколько народу-то собралось!» – вяло ворочая языком, Снопов попытался прилечь на скамейку.
Станиславский сделал индейцу едва уловимый знак рукой. Тот моментально вышел из образа захмелевшего пьяницы и устремился на помощь Константину Дмитриевичу. Убедившись, что мозги клиента в ступоре, а его тело вот-вот обретёт состояние грузной недвижимости, со словами: «Сеня, нам пора освежиться!» он увлёк Снопова к краю обрыва.
Порыв ветра ударил отрезвляющей прохладой в раскрасневшееся лицо Кости.
– Смотри, красота-то, какая! – взмахнув руками, словно орёл крыльями, дон Хулиан ловко поднырнул под плечо застывшего с распахнутыми объятиями Константина Дмитриевича и заиграл на своей флейте «Полёт кондора».
Панорама, открывшаяся взору Снопова, завораживала. Внизу неспешно катила свои гладкие зеркальные воды река Клязьма. Над ней бесшумно скользили по парящей эстакаде авто. Будто соперничая с далёкими бензиновыми букашками, ласточки, расправив крылья, нарезали круги над долиной реки.
В следующую секунду Константин понял, что летит с обрыва кубарем вниз.
Хмель – как рукой сняло! Сердце бешено колотилось, а мозг отстранённо считал кувырки:
«Песок – небо, трава – небо, щебёнка, твою мать!!!»
– Во народ пошёл! – проговорил Хулиан, провожая, закубырявшего вниз по холму Костю отстранённохолодным взглядом.
– Что случилось коллега? – отозвался Станиславский.
– Знаете, о чём он сейчас думает, профессор? Ему – до смерти четыре шага, а он гадает: спёр я у него ключи от машины, прежде чем сбросил под откос, или нет?
