О бесстыдницы, о недотроги! (сонеты, рондели, баллады) - Вадим Степанцов

..92 г.

Гонец грядущих поколений

Ну что же, насладись минутным торжеством,ласкай тугую плоть небесного созданья!Но близок час, когда застынет в горле коми грудь твою пронзят и разорвут рыданья.

Ты вспомнишь, как губил чудесные цветы,как ело их твое тлетворное дыханье;о судьбах их en masse не пожалеешь ты,но вспомнишь лишь одно небесное созданье.

Вся в солнечных лучах, на лоне майских травлежит перед тобой, свернувшись, как котенок,свой самый чистый сок сполна тебе отдав,невинное дитя, почти совсем ребенок.

Как светел этот лик, как этот лепет мил —о книгах и цветах, о бабочках и птицах…Неужто это ты сей стебель надломил?Подонок, негодяй, чудовище, убийца!

Ты дал ей надкусить порока терпкий плод —как легкая пыльца, невинность облетела.Куда она теперь крыла поволочет,облитые смолой и липнущие к телу?

Ее тугую плоть подхватит адский смерчи бросит в черный зев любовной мясорубки,и станет мять ее и рвать, покуда Смертьне облизнет ее пылающие губки…

И вот ты произнес последнее «прощай»и ждешь потоков слез, истерик и попреков,но девочка, вскочив и закричав «банзай!»,за бабочкой спешит, как Вольдемар Набоков.

С цветами в волосах, со шляпкою в рукебежит в луга дитя беспечной новой эры!И синий небосвод, и тучки вдалеке,как пена на бедре смеющейся Венеры.

Что ж, закуси губу и подожми свой хвост,перед тобой гонец грядущих поколений!О мир, где никогда не будет женских слез,растоптанных сердец и горьких сожалений,

где воцарится вновь забытый всеми Пан,где будет Вакх плясать в кругу нагих камелий,где перед смертью я, почтенный нимфоман,вдруг вспомню свой укус на нежном детском теле…

* * *

К. Григорьеву

Потрескивал камин, в окно луна светила,над миром Царь-Мороз объятья распростер.Потягивая грог, я озирал уныловчерашний нумерок «Нувель Обсерватер».

Средь светских новостей я вдруг увидел фото:обняв двух кинозвезд, через монокль смотрели улыбался мне недвижный, рыжий кто-то.Григорьев, это ты? Шельмец, букан, пострел!

Разнузданный букан, букашка! А давно литы в ГУМе туалет дырявой тряпкой тери домогался ласк товароведа Оли?А нынче – на тебе! «Нувель Обсерватер»!

Да. С дурой-Олей ты намучился немало.Зато Элен, даря тебе объятий жар,под перезвон пружин матрасных завывала:«Ватто, Буше, Эйзен, Григорьев, Фрагонар!»

Ты гнал ее под дождь и ветер плювиоза,согрев ее спиной кусок лицейских нар,и бедное дитя, проглатывая слезы,шептало: «Лансере, Григорьев, Фрагонар».

Как сладко пребывать в объятьях голубицы,как сладко ощущать свою над нею власть,но каково в ее кумирне очутитьсяи в сонм ее божеств нечаянно попасть!

О, как ты ей звонил, как торопил свиданья,как комкал и топтал газету «Дейли стар»!И все лишь для того, чтоб снова на прощаньеуслышать: «Бенуа, Григорьев, Фрагонар».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Сколь скучен, Константэн, круг жизни человека!У Быкова инфаркт, с Добрыниным удар,и архикардинал – беспомощный калека.Им не нужны теперь Буше и Фрагонар.

Так улыбайся там, в лазури юной Ниццы,Вгрызайся в перси див, забудь о том, что стар.Пусть будет твой закат похожим на страницыальбома, где шалил сангиной Фрагонар.

1999 – 2039. Москва – Черусти

Silentium[2]

Nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum[3]

Сентиментальна, как корова,тупа, как ревельский пастух,любовь моя, зачем ты сновао жизни рассуждаешь вслух?

Твое молчание будилово мне кастальские ключи.Скажи, давно ли это было?Ах нет, пожалуйста, молчи!

Я стал занудлив, как игумен,я потерял свой юный пыл,а как бывал я остроумен,а как блистателен я был!

Мой монолог цветистый, шумныйты не перебивала, нет!Зачем пытался я, безумный,тебя понудить на ответ?!

Слова уподобляют розам,алмазам, иногда змеям.Твои же я сравню с навозом,которым черт набил баян.

Ты, вроде, нажимаешь кнопки —движенья пальцев так легки!Но звук оттуда, как из… топки:то треск невнятный, то шлепки.

Моя единая отрада —твоя немая красота.Не говори, мой друг, не надо,сомкни навек свои уста!

Сонетсовет неразборчивому Быкову

Дмитрий, Дмитрий, не надо противитьсячувствам вкуса, достоинства, меры,погодите, и вам посчастливитсязаслужить благосклонность Венеры.

Кто вокруг вас? Одни нечестивицы —ни ума, ни красы, ни манеры,речь нелепа, как танк из фанеры,пахнут потом, от Гайдена кривятся.

Вот Григорьев, паршивая бестия,тучен, рыж и все время икает,а и то он боится бесчестияи индюшек тупых не ласкает —он их гонит обратно в предместия.Так всегда маньерист поступает!

Позднее раскаяние

В ту ночь вы мне не дали овладетьсвоим уже побитым жизнью телом.А я, успев к утру к вам охладеть,исследовал вас взглядом озверелым.Порхали вы по комнате моей,залезли в стол, нашли мои твореньяи стали щебетать, как соловей,что ничего помимо отвращеньяк мужчинам не испытывали вы,все кобели, всем наплевать на душу…Поймав в прицел шар вашей головы,я кинул в вас надкушенную грушу.Раздался крик. Вы рухнули на пол,а я, ногой откинув одеяло,с ночным горшком к вам тут же подошели закричал: «А ну-ка, живо встала!»Натрескавшись ликеров дорогих,полночи ими в судно вы блевали;чтоб вы подольше помнили о них,я вылил их на вас, когда вы встали.И недопереваренный продуктналип на вас, сквозь блузку просочился —мой алкоголик-кот был тут как тут:он в вашу грудь немедленно вцепилсяи блузку стал на части раздирать,сгрызая то, что пахло алкоголем.А вы обратно принялись орать,как будто вас душил гомункул Голем.Тогда брезгливо, словно червяка,я взял двумя вас пальцами за ворот,подвел к двери подъезда, дал пинка —и кубарем вы выкатились в город.Но вот что странно: с этих самых порвы стали всюду следовать за мною,в театрах и кафе ваш пылкий взоря чувствовал то ….., то спиною.На выставках со мною рядом встатьвы норовили (как бы беззаботно),и в разговор всегда пытались встрять,когда я с кем-то обсуждал полотна.Когда мы вместе сталкивались вдругна раутах, банкетах или party[4],вы непременно заявляли вслух,что вы в плену своих ко мне симпатийи что со мной проведенная ночьбыла необычайно фантастична.Я бил вас в рог и удалялся прочь,аттестовав вас дурою публично.И чем я больше бил вас, тем любовьсильней и глубже внутрь к вам проникала.Как я устал твердить вам вновь и вновь,что никогда такого не бывало,чтоб дама, раз отвергшая мой пыл,смогла вернуть огонь моих желаний.Не нужно запоздалых заклинаний!Где были вы, когда я вас любил?

Вы опять мне сказали…

Вы опять мне сказали, что быть не хотите моей,потому что я ветрен и в связях не очень разборчив.«Вы разбили мне сердце, чудовище, бабник, злодей!» —восклицали вы гневно, свой розовый носик наморщив.

Сразу все обвиненья оспоривать я не берусь,но давайте посмотрим, мой ангел, в кого полетелиядовитые стрелы из ваших хорошеньких усти кого эти стрелы к моей пригвоздили постели.

Значит, я неразборчив? Но чем же вы лучше, чем я?Оглянитесь: мы с вами вращаемся в замкнутом круге,сплюсовать наши связи и дружбы – и будет семья,одалиски мои – это лучшие ваши подруги.

Почему вы дарили их нежною дружбой своей,коль они недостойны объятий моих и лобзаний?Хорошо, хорошо, я чудовище, бабник, злодей.Ну а кто меня сделал источником ваших терзаний?

Ваша холодность, милая! слышите? только она!Год назад, когда я в первый раз станцевал с вами польку,как безумный я нес караул по ночам у окнавашей спальни. А вы? Вы мне строили глазки, и только.

И расплата по счету себя не замедлила ждать.Как-то в полночь, в разгар моего неусыпного бденья,я наткнулся на вашу подругу, пошел провожать,был напоен вином – и доведен до грехопаденья.

Я полгода почти кавалером ее состоял,и сжимая в объятьях ее худосочное тело,ваши перси, и плечи, и ноги себе представлял,распалялся – и плоть нелюбимую грыз озверело.

Но эрзац не насытит гурмана. И я разорвалс вашей первой подругой, вернув ее робкому мужу.А потом ваш папаша устроил рождественский бал,где меня опоила другая подруга – похуже.

Эту я без стесненья спровадил, едва отрезвел.Интересно: хвалилась она вам своею победой?..Что же вы, несравненная, вдруг побелели как мел?Я еще далеко не про всех вам подружек поведал.

Что? Неужто вам больно? А мне-то, а мне каковос нелюбимыми ложе делить из-за вашей гордыни?!Утолите огонь! Я давно не хочу ничего,кроме ваших объятий, холодных объятий богини.

Сонет об увядших цветах