Лиственница - Керим Волковыский

"И от того, как я тебя люблю…"

И от того, как я тебя люблю,Мне кажется, мой пульс – синица.И вот мне снится торжествующий сон,И ожог по всей рукевсё горячеет.О господи!Что?Что?Не слышу…

* * * * *Ташкент, 1974

"Сладковатый привкус лицемерья…"

Сладковатый привкус лицемерьяЯ, размечтавшись, задеваю твою ладонь.То и дело дождь; октябрь; воронье время.Но никак что-то не погаснет в небе огонь.И берёза фиолетовая вечереет.О, берега облачных горизонтальных пустынь.Мы ходим почти что семимильными шагами,Но всё ещё не погаснет в небе огонь.

* * * * *Ташкент 1974

"Не плачется больше – слеза…"

Не плачется больше – слеза,как льдинка, висит на щеке,но танец моей прогулкибессмысленен… и чудес…Вот ведь слова не договорю,а брошусь к тебе волчком.Эх, да что там ещё говорить:наша жизнь – нарисованный смех.

* * * * *Черноголовка 1975

"Сколь быстро убывает день…"

Сколь быстро убывает день.Так лист сухой, огнём объятый,Горит, но запах горьковатыйТаится в воздухе весь день.А в сумерках глубоких теньПо-над землёй бесшумно мчится.Что это? Облако иль птицаОтбрасывает эту тень.Раздумье возбуждает лень.Я долго жду, когда же месяцСвой рог мне на окно подвесит,Но выглянуть в окошко – лень.Всё разом сгинуло меж темВо тьме чернильной и печальной.Ночная темнота хрустальна,Но столь надёжна вместе с тем.

* * * * *Черноголовка, 1974

"Настаивается тишина на чём?.."

Настаивается тишина на чём?..на тик-таканье часов,на голосе мальчишечьем трубы(и солнышку – медяшку за труды) —смешливое сплетенье голосов…Я жизнью пожертвовать готовза песенку, что миг всего живёт,но дарит радостью —а большего не надо,да горсткой тёмного сухого виноградаоблагодетельствовать приоткрытый рот.Мелодия, как кисточка, живёт —Сухого пыльного слепого винограда.И для меня мученье и отрада,В пространстве вечереющего садаИскать тропинку, что к тебе ведёт.

* * * * *Черноголовка, 1976

"Насыплет полную корзиночку зима…"

Насыплет полную корзиночку зима.В лесу тропинка – белое на белом,на белом-белом и пушистом – вьётся,аукайся, никто не отзовётся,и тихо-тихо. В тёплых шубах ёлки.Чу! брызнул след бесстыжей белки.Что белка – ты прошла в своей дублёнке,упрямо с каждым шагом хорошея.Я оступаюсь, падаю, смелею,глаз, рвущихся вослед, поднять не смею,в сугроб ныряю, прячусь, как умею,и не дышу… А похоть сводит рот.Во мне хорёк безумия живёт.Ах, нет зубастей и коварней зверя.

* * * * *Черноголовка, 1977

Памяти Лермонтова

I

Тёмно-синее небо ночью.Чуть клубятся облака.Звёзд колючие комочкиВ мутной струйке молока.Вот и вышел я на дорогу,Холодно… и ни следа.Видно, путь обратный к БогуМне заказан навсегда.

II

Оглянулся назад – пустота.А вперёд и взглянуть не решаюсь.Высоко надо мною звезда,Под которой я молча скитаюсь.Жизнь бессмысленна. Гибнет цветок.В пошлой истине – детская прелесть.И солёной слезы уголёкРазбавляет строфы неумелость.Но пока ночь сменяется днём,Солнце всходит и снова садится,Воздух пахнет землёй и дождём,Кровь тихонько по жилам струится…Пусть огромна беда, словно бык,Красноглаза, косит без разбора.Буду помнить лишь сладостный мигМоего золотого позора.

Черноголовка, 1975/78

Смятение

"И вдруг, когда коснулась ночь…"

И вдруг, когда коснулась ночьМоей души, уставшей звать на помощь,И вдохновенье побежало прочь,Как Золушка, отстукивая полночь.Я услыхал тот незабвенный звук,Незамутнённый, дивный, сокровенный.Лишь на мгновенье он обжёг мне слух,Но приоткрыл окраины вселенной.И, всё забыв, я всё узнал опять.И на губах затрепетало слово:В чужих одеждах, стёртое, как знать.Как блудный сын… Ну я не знаю… Снова.

* * * * *Черноголовка, 1980

Цикл

I

Но когда чудеса в решетераздаются с подарками, даром!Но когда через солнце в глазаопускается день в декабре!И когда замерзает слеза —на щеке,а река протекает.Начинается праздник души —голубая пушистая ель.Я хочу этот солнечный мирнаучиться торжественно славить,потому что так мало теперьмне осталось, мне нужно опять.Только, Боже, пойми и услышь,и надежду дайте мне, люди,что я буду для вас говорить.Танцевать. Удивляться. И петь.Начинается день в декабре —толстостенным мохнатым узороми грядёт напролом, напрямик:через солнце,морозВ декабре…

II

День подкрашен слезой акварельной,Ночь чернее, чем банка чернил.И обидеть тебя недоверьемМне не хватит ни духу, ни сил.За рекой тяжелеют сугробы,Недовольно топорщится лес,Но, упрямый и крутолобый,Путь мой рвётся в сиянье небес.Чем отметить такое смешеньеОбстоятельств, свидетельств и дат,Пастернаком моё увлеченье,Или просто всё сыплю подряд?Всё чужое возьму без оглядки,Всё своё разбазарю внаём,Лишь бы с небом, играющим в прятки,Мне остаться навеки вдвоём

* * * * *Москва-Черноголовка, 1979

Восточный цикл

I

Нет горечи мудрей и совершенней,Чем горечь та, что в зёрнышке таится.Арабский город. Зной. Пустыня. Мекка.Нет горечи целительней и слаще,Чем горечь слёз, на вкус таких солёных.Любимый мой. Эллада. Эвридика.Нет горечи погибельней и горше,Чем горечь смерти – тайное влеченье.Германия. Безумие. Лисица.Но горечь есть —О, краешек свирели!Голубка нежная. Рыданье и спасенье.Звезда на небе. Ветра дуновенье.Пастушья речь. Младенец в колыбели.

II

Настигает стрела птицу в полёте.Вдоль ущелья стремглав проносится эхо.Там вдали каменеет аул вечерний.На дороге пыль: гонят с пастбища стадо.Чаша озера, опрокинувшись, солнца костёр гасит.Наша речь течёт покойно и величаво.Хочешь – протяни руку – наберёшь звёзд полные горсти,Под зелёным небом спишь, названный брат вселенной.… Что же делать, если земля мне дороже человека;Если родное небо заставляет глаза и сердце плакать;Если раскалённый воздух пьянит, как арак2 голубоглазый.А для всей ненависти лишь одно направление знаю – Рoссия

III

Как юноша, повергнутый в пучину,Как одинокий камушек в оправе,Слов истинных произнести не вправе,Я только молча, незаметно сгину.Как бедуин, лишённый иноходца,Как горная река на переправе,Слов истинных произнести не вправе,Я таю, как звезда на дне колодца.Слов истинных произнести не вправе.И тщетно я тяну навстречу руку.Где силы взять осилить эту муку?Как «тишину мне замолчать заставить»?Хоть рот зажми – всё вырвется: хочу я!О, искушенье, что страшнее ада;Безумие таится в толще взгляда,Ужели, боже, только смерть врачует?Начало сложено. Конец куда-то спрятан,Притихло слово, прикусивши жало.Луна острей турецкого кинжала,А неба край подчищен и заплатан.

IV

О Исрафил, Мой брат!Мой кровный брат! СолёныйНас поцелуй соединил с тобой —Для жизни? Для смерти?Иль то насмешка жестокой и безжалостной судьбы?Хотя любил же сын Латоны – Гиацинта,Но счастлив не был, ибо был бессмертен.Я – смертен, но надеяться не смею:Язык цветов мне сладок, но неведом,И далеко твой край пурпурно-алый.

* * * * *Ташкент / Черноголовка, 1978/80

Два стихотворения

I

Не больше золота в монетке,Не дальше краешка небес,А что – не знаю: иней веткиПодразукрасил наконец.И это – славное началоЗимы, надежды и тепла.Не потому ль всегда венчаетПокой угрюмые дела.Прекрасна Генделя соната,Чудесны музыка водыИ след, слегка замысловатый,В колодце спрятанной звезды.Вот так бы жить, и жить беспечно,Неподалёку от людей.И сказкой жизни быстротечнойДурачить маленьких детей.

II

Бродяжит день голубоглазый,Он держит льдинку за щекой.Вот так и мне – суметь бы разомОбресть надежду и покой.Смешать доверье с недоверьем,Людей вокруг пересчитатьИ, сказку рассказав деревьям,Всю жизнь по-новому начать.

* * * * *Черноголовка, 1979

"Мне разрешили ночь посторожить…"