Ужиный угол - Валерий Осинский

– Один у тебя?

– Один.

– У меня трое! В городе они обуза, а в деревне помощники.

Егерь видел, здесь не ломались под деревенских, черпая из богатых далевских залежей: запоздниться, а не опоздать; угожей, взамен угодней, животы, как домашняя живность…

Денис вернулся с армейским карабином. Мать неодобрительно поглядывала из окна, протирая посуду.

– Разрешение на ствол есть! – перехватил мысль егеря Кузнецов

За сараями к огромной сухой сосне на краю леса, теснившего участок, была приколочена фанера под мишень с самодельными кругами мелом. Денис палкой ткнул в яблочко и отошел к отцу. Кузнецов, повернул голову ухом к дереву, приподнял подбородок, вскинул карабин и шагов с пятнадцати расщепил середину. Пока отец передергивал затвор, мальчик швырнул жестянку. И, когда банка скакнула по земле, пилот на убывающий звук поднял ее волчком. Передал оружие сыну. И тот, намертво прижав приклад к плечу, всадил в фанеру пулю левее отцовской. Заряды здесь берегли. Денис унес оружие в дом. Пес, весело тявкая, увязался следом, просовывая голову, то справа от ног мальчика, то слева.

– Ловко! – егерь покосился на Кузнецова. Крепкий затылок, не раздавленные деревенским трудом, но жилистые руки, поджарая фигура. В городе Миронов видел инвалидов, щупавших палочкой дорогу, с анемичными, словно восковая маска, лицами, сосредоточенными на себе и на том, что рядом. Чужое увечье вызывало в нем страх. Он представил без света месяцы и годы, безысходность наедине с собой. Запаниковал и отмахнулся от видения. Давешнюю снисходительность к пилоту сменило почтение.

– Стреляете-то вы лучше, чем плотничаете! А разрешение все ж на охоту надобно… – сказал егерь.

– Куда мне охотиться!

– Вихлявый он, как моль перед лампочкой, а тень все равно на потолке видна! – Наталья проводила взглядом «Уаз», пыливший по проселку. – И приезжал не зря! – Кузнецов не ответил.

…Пилот спросил, где дом? Косарь ссыпал табак от окурка в пачку.

– Слышишь, трактор? На звук иди, вдоль леса и направо.

– Заходи в гости!

Пилот держался края тропинки, чтобы правый сапог облизывала трава. Филю вел на коротком поводке. Шагал неторопливо, но уверенно. Не услышав косы, махнул на прощанье и скрылся за поворотом.

И первый раз Леня пришел так. После ужина Кузнецовы отдыхали на завалинке. Дальний лес за полем еще подрагивал в раскаленном червленом воздухе, поднимавшемся к небу, как золотистые прозрачные волосы на ветру.

Молотков принес старый мешок и присел на крыльцо. Поклажу устроил между коленей. Затем, обтопал пыль с сандалий на босы ноги, и вправил в холщовые брюки полосатую рубашку – все-таки женское общество! Леня был под хмельком. Дорогой оправился: пуговицы на ширинке белым флажком защемили уголок рубахи. Денис и Наталья переглянулись. Поправлять незнакомца было совестно. Хитро ухмыляясь, Леня покрутил ус соломенного цвета, развязал горловину и заглянул внутрь.

– Как зовут? – спросил Дениса. – Да не тебя, а твоего дракона! – Молотков кивнул на пса. – Ага! Тогда попридержи-ка Филина! – И когда мальчик ухватил собаку за ошейник, к удивлению женщины и ребенка долговязый гость попеременно вынул из мешка черно-белую крольчиху и белого кролика с красными глазами. Те дрожали у ног человека – пес басил и вилял хвостом.

– Гостинец! – пояснил Леня. Наталья, подбив подол, присела и погладила зверьков. Молотков осмотрелся и сказал уверенно:

– Женская рука!

– Это мы с папой! – вступился Денис. – Мама только говорит, где делать!

– О, как! Убил взглядом! – Леня приобнял, было, парня, но тот увернулся.

На следующий день Молотков отремонтировал клетку для животных.

Всегда он был весел. Случалось, наблюдал, как пилот мучил работу. Мягко отнимал инструмент и переделывал: «Перекури, Коля!» «Хомяк поддается дрессировке! – подбадривал. – Главное, страх убить!» И когда Наталья просила его сделать то и то, он всегда без малейшего колебания говорил: «Это можно» – и помогал. Шутил: «Если здесь хорошо, коли слушаешь и не обижаешь, неизвестно будет ли там хорошо! Тут поспевай!»

После бани у Кузнецовых под рюмашку Леня рассказал, жена с дочкой убежала к родителям. Осенью с тестем приезжает за урожаем. Зовет в город.

– А я там прорабом был с окладом и наградными за «гишефт махер». Не, сначала четыре года на филфаке отбарабанил. Не мужское это!

– За водку выгнали? – спросила Наташа.

– Хорошая ты женщина, Наталья, но язва! Примаком не могу. К воле привык. Надоели все эти Антоны, вступающие в бой. Тут хоть шерстью защитной покроешься вместо одежды, так своей. И никому не должен.

– А дети?

– Дочка! Машка! – поднял палец Леня. – Я за нее любому! – он показал кулак. – Бабская логика! Женщина чувствует нужность в жизни через детей. А дети и сами вырастут. Главное, не мешай!

– Не мешаешь?

В голубых хрустальной чистоты глазах Лени всплыла муть печали, растеклась по распаренному лицу и зацепилась за кривую ухмылку.

– Один умный человек сказал, что современная женщина так же слезлива и груба сердцем, как в средние века! А, глядя на тебя, Наталья, добавлю, коня ты остановишь, чтоб было на ком пахать, а в горящую избу войдешь из жадности! Говорят, ненависть женщины может понять только другая женщина. Но я тебя понимаю. Для тебя, жены боевого офицера, я люмпен, горьковский тип! На тебя свалилось…

– Не болтай!

– Обо мне еще заговорят! Главное, не мешай русскому человеку власть и он поднимется!

– А кто же тебе тут мешал? – спросила Кузнецова.

– Посмотрим, как ты осядешь! Земля государственная. Не твоя. В своем огороде копайся! А как поднимешься, найдутся охотники на твое добро! Кто землей владеет, тот и страной владеет. Это тебе не нефть, земля пребывает в веках! А кто власть добром отдавал? Вот когда все из-под земли выкачают, и хлебушка купить не на что будет, тогда и скажут, берите, да растите, а то амбец нам всем. Все жрать хотят, а земледельца с прахом равняют! Хоккеист такие деньжищи клюшкой загребает, что область год кормить можно. А откуда денежки? От марксовой прибавочной стоимости? Шиш, Коля! – Молотков предъявил кукиш с черным трудовым ногтем на большом пальце. – От таких лохов, как мы с тобой!

– Времена не те! Земля есть. Работай! – сказал пилот.

– Много ты знаешь о временах. Что ты видел, кроме своих вертушек!

Молоткова слушали в пол-уха. «Пустомеля!» – называла его Наталья. Но дружила с ним.

У озера по грибы Кузнецовых застал ливень. Небо озаряли фиолетовые всполохи, как черные горы, перевернутые вершинами вниз. Мокрый Филя жался к людям. За сотками картофеля и поленицей под навесом виднелась изба Молоткова, черная от времени.

Леня дал переодеться в сухое. В теплой избе согрелись. (От шерсти Фили повалил пар, разнося крепкий псиный дух, зверь, поймав чей-либо взгляд, коротким взмахом хвоста просил его извинить за вторжение, и пришлось вывести пса в сени). Но к вечеру Денис пылал. Леня хлопотал возле больного: одеяло подобьет, воды принесет. Обтерли мальца самогоном. Не помогло. Тогда Молотков нырнул в рыбацкие сапоги, накинул плащ-палатку и по хляби отправился в деревню за знахаркой. Привез ее на «попутном» самосвале. Водителя, злого спросонья, долго уговаривал взять за извоз курами. Затем из комода достал «нычку». Водитель повертел мятые ассигнации и сообщил, что «здесь и половины нет». Посмотрел на горевшего мальчишку, на мужика с черной повязкой на глазах и, матерно ругаясь, пошел в кабину греться самогоном.

– Где ты его нашел? – спросил Кузнецов.

– Дорогу к озеру строят. Слышал? Он у Петровны заночевал, – кивнул Молотков на маленькую старуху, хлопотавшую над больным. В черном платке она походила на грача, важно шагавшего по комнате.

В холостяцком жилище Молоткова по назначению была приспособлена единственная комната. В другой – хлам. Хозяин постелил пилоту на топчане. Но обоим не спалось. Душевная хлопотливость Лени тронула гостя. Подействовали травы знахарки: Денис взмок, будто в воду нырнул. Его переодели, и он уснул. Мать устроилась рядом. Леня укрыл ее овчинным полушубком. Отодвинув сухие вязанки чеснока, и смахнув шелуху, мужики устроились у края стола.

Буря где-то повалила столбы электропередачи. Под свечку, непогоду и самогон завихрилась мысль, как водоворот вокруг пустого места. Пилот пригубил для компании. Задушевные разговоры отшумели в юности, но сейчас обстоятельства располагали.

– Злоба в людях, Коля, ибо веры нет! – вел в полголоса монолог Молотков. В майке и портах он доверительно подался к собеседнику и по привычке пытался заглянуть под черную повязку, в глаза. От жестикуляции пламя дрожало, и на стене шевелились две гигантские тени. – Знание умножает печаль. Щас так кумекают, задень меня, я тебе такую тварь дрожащую покажу, Федя вздрогнет! Всем все можно! Душа наподобие инвентарного номера попам для отчетности нужна. А твоя, например, правда в том, что твоя родина сейчас на моей кровати спит. Остальное все муйня!