История одной девочки - Магдалина Сизова

— В комоде детское бельё… это шкаф с игрушками, а здесь… — папа подошёл вплотную к Гале, — на диване спит ребёнок…

— Так-с, — сказал грубый голос. — Откройте ящик-с… Попрошу шкаф показать…

Сапоги прошли мимо дивана.

— Так-с, можете закрывать. Всё-с.

Сапоги (Гале показалось, что их было очень много) загромыхали обратно. Дверь передней открыли и снова заперли. Галя осторожно сняла одеяло с головы. В наступившей тишине отчётливо стучал дождь по окнам и пел тонким голосом ветер в трубе. Мама вышла из своей комнаты, очень взволнованная:

— Что это? Почему у нас обыск? Как могли они к нам прийти!

— По всем квартерам с обысками рыскают, — шёпотом сообщила няня. — И чего ищут — видать, сами не знают. Тут во всём нашем доме воров нету, чтобы краденое держали. Да ходят-то не днём, а всё ночью норовят. Чисто сами по воровскому делу.

Няня осторожно приоткрывает дверь на лестницу:

— Наверх теперь, к Рогачёвым пошли… Ну, чего там у Рогачёвых надо? Там одни старики живут. Ишь как в дверь стучат! Господи, твоя воля, только людям спокою не дают!

— Закройте дверь, няня, и заприте её на цепочку… — Папа говорит тоже очень тихо.

А мама громко восклицает:

— В самом деле, что же это за произвол! Врываются, когда им вздумается, в квартиры… Что им надо?

— Оружие ищут… Как ты не понимаешь! — И папа, вздохнув, устало опускается на стул.

— Уж это, поверьте мне, — уверенно говорит няня, — хорошие люди по ночам не ходют — одни душегубцы.

— А где твоё охотничье ружьё? — спрашивает мама, с ужасом глядя на папу.

— Под Галей, — спокойно отвечает он, вытирая платком вспотевший лоб.

— Где? — изумлённо переспрашивает мама, быстро обернувшись к Гале и глядя на неё с таким испугом, точно Галю надо немедленно спасать.

— Под Галей, под Галей! — успокоительно повторяет папа. — В диване, на котором она спит.

— Батюшки-и! — всплёскивает няня руками.

— Господи, что ты говоришь! — Мама бросается к дивану.

— Нечего волноваться, оно уже давно не стреляет. И не надо пугать ребёнка, — заканчивает папа. — Спать надо. Завтра у нас ранняя репетиция.

Но мама ещё долго не может успокоиться:

— Ну, а что, если бы его нашли? Всегда я говорила, что эта охота ни к чему! И подумаешь, охотник! За три года одну утку застрелил, и та горькая.

— Ну при чём же тут я, Марусенька? Ведь это уж не моя вина. А стрелял я действительно мало, потому что у меня плохое ружьё, прямо отвратительное ружьишко! Я всё собирался его переменить.

— Совершенно не к чему. Ведь ловил же ты рыбу прекрасно!

— Рыба рыбой, а ружьё само по себе. Оно мне для зайцев нужно.

— Всё равно очень прошу завтра же бросить это ружьё в воду!

Тут Галя заснула, а утром папа вынул из дивана своё старое ружьё, завернул его в портплед и унёс. И больше никто не видел этого страшного оружия. Но городовые остались в памяти Гали, и стук тяжёлых сапог долго чудился ей по ночам.

И как-то в ненастный вечер, когда шум дождя, барабанившего в окна, напоминал Гале тот страшный, такой же ненастный вечер, после которого папа выбросил в речку своё охотничье ружьё, Галя шёпотом спросила няню:

«Няня, в кого они хотели стрелять, эти дяди, которые ночью ищут оружие и так стучат сапогами?»

«Боятся они, кабы в них самих кто не пальнул!.. Спи, Галенька, нечего тебе спрашивать о чём не след!»-ворчливо ответила няня, плотно укутывая Галю одеялом.

Дождь моросил с самого утра. Был конец апреля. По свинцовой Неве шёл ладожский лёд, но всем было ясно, что скоро лето.

Во-первых, няня пересыпала нафталином и убрала в большой сундук не только шубы и противные рейтузы, но даже все тёплые шарфы. Во-вторых, в доме все говори ли про «конец сезона», и Галя, которая считала «сезон» чем-то очень холодным и мокрым, вроде талого снега, радовалась, что он кончается.

И, наконец, — и это самое главное, — сегодня за обедом мама произнесла волшебные слова:

— Мы сняли дачу. Поедем опять в Белые Струги.

После этих слов было уже невозможно есть суп! Чудесные картины встали в памяти Гали: белые кувшинки, которые папа доставал из воды, и лиловые колокольчики у самого дома на лужайке (Галя часто прикладывала к ним ухо, чтобы узнать, не звенят ли они в самом деле, когда их качает ветер); и ландыш, запрятанный между двумя зелеными листками с капелькой росы, который они нашли с мамой, и полевые ромашки… У терраски лесенка в три ступеньки… А над крышей шумят деревья. И где-то там — тёмный лес. Но это ещё не всё! Около леса сверкало озеро, и оно было лучше всего — пожалуй, даже лучше цветов. В его прозрачной воде, у самого берега, блестели голубым серебром быстрые рыбки.

И всё это вдруг выплыло, как из тумана, от простых маминых слов: «Белые Струги».

Теперь оставалось только считать дни. Мама повесила над Галиным диванчиком особенный календарь. В нём было столько листков, сколько дней оставалось до «конца сезона». Каждое утро, просыпаясь, Галя отрывала по листочку. И вот пришло такое утро, когда листочков больше не было: сезон кончился!

Было первое мая, и солнце так нагрело оконное стекло, что оно стало горячим, и стоявшее на подоконнике молоко прокисло.

— Ну, пора на дачу! — сказал папа, весело входя в Галину комнату и открывая форточку. — Послезавтра едем в Белые Струги! Собирай свою куклу. Как у тебя её зовут-то?

— Миля, — говорит Галя и поспешно прячет куклу в большую картонку.

Но судьба Мили сложилась неважно: это лето она почти сплошь пролежала в глубине тёмной картонки и только один раз была из неё вынута, посажена в саду на скамейке и там забыта — на всю ночь.

БЕЛЫЕ СТРУГИ

У самого берега озера по жёлтому мягкому песку озабоченно снуют босоногие мальчуганы. Один из них стоит по щиколотку в воде и пристально наблюдает за стремительными движениями маленьких рыбок синюшек, скользящих у самых его ног. Он погружает в воду обе руки, и рыбки вихрем разлетаются в разные стороны. Мальчик смеётся и оборачивается назад, к берегу, где слабым огоньком горит маленький костёр.

— Эй, эй! — кричит мальчик. — Чья очередь идти за сучьями? Я больше не пойду!

— Илюшина — он ещё не ходил! — кричат с берега.

Илюша, рыженький мальчик, старательно раздувавший костёр, поднимается с колен в явной нерешительности.

— Ну, что же ты? Иди, а то потухнет! — кричат торопливые голоса.

Но Илюша стоит на прежнем месте и поглядывает на крутой обрыв, за которым начинается старый бор.

— А я боюсь, — выговаривает он наконец, и слова его в ту же минуту заглушаются смехом и криком.

Но Илюша не двигается. Худенький голубоглазый мальчик, наблюдавший за синюшками, быстро подбегает к костру и останавливается перед Илюшей.

— Значит, ты ненастоящий индеец! — говорит он, глядя в сконфуженное Илюшино лицо.

— Да-а, «ненастоящий»! А там небось темно…

Насмешливые голоса не дают ему кончить:

— Эх ты, лесу боишься! Ну ладно, я провожу тебя. У меня лук и стрелы… Он ещё никогда в лесу не был, — говорит примирительным тоном голубоглазый мальчик и, поправив самодельный лук, висящий за спиной, быстро начинает взбираться по обрыву.

— Галю-у! — раздаётся откуда-то голос. — Галенька, иди скорее, бабушка приехала!

Мальчик с луком за спиной весело сбегает вниз, кричит на ходу: «Я сейчас вернусь!» — и исчезает, бережно собрав деревянные лодочки и картонные корабли.

Бабушка была полненькая и седенькая. На затылке её вились колечки совсем белых волос. Она была такая тёплая и уютная, что около неё было тепло даже зимой.

— Галенька, — говорит бабушка, обнимая светлую голову и целуя голубые глаза, — что же это ты, матушка, совсем мальчиком заделалась! Ждала, ждала я внучку, а вышел у меня внук!

— Вот уж истинная правда! — вторит сокрушённо няня. — И игры-то всё как у мальчишек: луки, да стрелы, да костры разводить. Нет того, чтобы с куколкой посидеть, как другие девочки!

— Бабушка, а я не буду девочкой, — заявляет Галя, усаживаясь к бабушке на колени и дотрагиваясь до серебряных колечек на бабушкином затылке.

— Во-от что! — смеётся бабушка. — Так кем же ты будешь-то у нас?

— Моряком, — убеждённо отвечает Галя.

— «Моряком, моряком»! — ворчит няня. — Вот и недаром, знать, папина-то дочка: ему бы всё по воде плавать.

— Я и мамина дочка! — быстро возражает Галя.

— А всё-таки на папу больше похожа, — говорит няня, поглаживая стриженую Галину голову и заботливо смахивая пыль с её штанишек. — Волосики у тебя, гляди, светленькие, и глаза светленькие, и носик папин, а мама у нас тёмного волосу, — поясняет няня и идёт готовить чай.

А Галя осторожно достаёт ножницы из маминой рабочей коробки.

— Ах ты, моряк! — качает бабушка головой. — Вижу, вижу, к чему ты подбираешься! Ну, срежь одно колечко, а больше не надо, не то совсем без волос меня оставишь.