Меч и его Король - Татьяна Мудрая

— И — того?

— Не «того», а «итого». Уломал расстричься, женюсь, говорит, и выкуп заплачу. На черта я ему сдалась? Пари держал? В общем, кинулась в ноги аббатисе, а она говорит: «Путь нарушится по вине твоей, и не один твой, но общий. Сначала епитимью выдержишь, потом в изначальное состояние вернешься, а если твой совратитель и тогда от тебя не откажется — женитесь».

— А он что?

— Ясен пень. Как узнал, что за мой проступок выкупа не положено и он сам через меня конверсом станет, вмиг слинял. Я еще как следует после порки не отлежалась.

— Ох. Это епитимья такая была? И сильно тебе врезали?

— Да нет. Больше для порядка. Сестры не хотели, чтобы шрамы остались, уж коли я в невесты подалась. Вот целительная мазь — она была шибко едучая.

— Конверс… Это еще что? Погоди.

Кьяртан засучил рукав ее ряски.

Серебряный браслет с выпуклым гербом и небрежно процарапанными словами «Зигрид Робашик» плотно сжимал правую руку девушки.

— Оно и есть, — кивнула Зигрид. — Пометили. Запаян намертво тем же металлом, да еще отполировали поверху. Говорят, в одной рутенской стране так жен метят, только кандалы стеклянные. Вдова их не снимает, а бьёт — вместе со своей жизнью.

— Конверса. Мы в цитадели говорим — лаборанта. Рабыня почти. Я не думал.

— Да где уж тебе думать. Моим предкам кредит дали неподъемный, а отец его пропил или там в кости продул. Но я не в обиде. Из-за того парня мне лучше одно серебро на запястье носить, чем десяток золотых штучек в пальцах.

— У меня тоже с родителями напряг, — вздыхает Кьяртан. — Отца не знал вовсе. Мать, бабка, гувернантка… Все красавицы, отличницы, умницы. Волевые до дрожи в членах. Бабка мамы на год моложе, представляешь?

— Бывает. Двоюродная?

— Родная. А нянька — из самой лучшей мире нержавейки.

— Круто. И кинжальчик еще… Живой, верно?

— Дурак я был. Собственно, он такой и родился, только его еще к хозяину привадить надо было. Мне лет пять тогда не днях исполнилось: хочу, говорю, его в подарок на день-рождение. Что уж они-то по своей природе не дары, не рабы и не слуги…

— Спасибо.

— Ой, прости. Забываю. Так вот я взял его, когда в доме никого из моих теток не было, вытащил из одежек и полоснул себя прям по вене. Он проснулся, перевернулся — и ка-ак заорет! Народ мигом набежал, только всё равно я еле живым остался.

— Повезло.

— Мама Эсти говорит — оттого, что морская кровь солонее прочих.

— Постой-ка снова…

Зигрид приподнялась со своего места, выпрямилась.

— Одежки и мотор сильно прикольные — ладно. Имя — в год после рождения на высоком помосте Кьяртаны шли через одного. Кровь ба-инсхана и сплетение верных человеческих кровей. Эстрелья, Библис, Стелламарис. Соправительницы. Правильно? Живой клинок — побратим только одного аристо на свете. Самого главного. Ты, милый, не аристократ, а гораздо хуже. Ты сам молодой король.

Это прозвучало как приговор.

— Ну, поймала меня, — Кьяртан печально вздохнул. — Только к нормальному человеку пристроюсь, только в доверие войду — хлоп, и всё прахом. А что мне проку в этом королевстве? Ха. «Кьяртан для Кларента». Точно. Либо в руки вложат, либо самого под него положат. Если не оправдаю доверия. Были прецеденты, знаешь ли.

— Не так страшно, положим. Время мирное…

— Король неженатый….

— Это тебя так беспокоит?

— Как свеженький чирей. Восемнадцать позавчера стукнуло, молебны за моё здравие слышала, наверное? Вот. И говорят мне три наших парки, или грации, или ведьмы на перекрестке дорог, что по мне давно уж венец плачет. Королевский тире свадебный. Править холостому по новым указам не дадут. Наследника им обеспечь с гарантией. И ладно бы…

— Так силком заставляют. Сочувствую.

— Говорят, всем живется плохо. Кому супчик жидок, а у кого жемчуг мелковат.

— Это не про тебя сказано, не беспокойся. И не про меня. Клариски сами кушают жиденькое и постное, но для работников физического труда жратву варят — ложка колом стоит. И повариха у них отменная.

— Так что ты вообще-то судьбой довольна, — наполовину утвердительно спросил Кьяртан.

— Ну, если не считать отсутствия потной грелки под боком. Счастьице еще то, на мой взгляд. Причем ведь меня по сути силком имеют право с породистым самцом свести. Мягко так намекнуть на неизбежность послушания.

— Тогда… Как ты отнесешься к одному предложению?

— Какому?

— Сначала скажи. Аббатиса ваша ведь почтенная Бельгарда?

— Ну конечно. Твоя сводная сестра. Или тетка — это с какой стороны посмотреть.

— Фигура из того же набора, правильно? Не погляди, что такая вся из себя благостная.

— Угу. Мимо правил — ни-ни. До сих пор как вспомню, так вся шкура свербит.

— Ну вот. Я иду сейчас к моим людоедицам и докладываю, что в странствиях своих отыскал себе невесту. Как в сказке положено. И ни на ком больше не женюсь, хоть и впрямь меня убейте.

— А невеста — это я.

— Вот кого не хотел бы в жены — это такую редкую умницу. Верно! Ты некрасива…

— Спасибки еще раз.

— Не перебивай. Я только стараюсь глянуть на дело объективно. Их глазами. Слишком хорошо разбираешься в этой грязной новомодной технике… На редкость независима во взглядах…

— А они этого факт не потерпят.

— И к тому же какой из меня крепостной? Мне править надо, а не быть управляемым. Положим, я за тебя выкуп аббатисе предложу.

— А у тебя личные финансы имеются?

— Вот и она то же тебе скажет. До полного совершеннолетия — нет. Двадцать один год как штык — тогда пожалуйста. Однако если ты захочешь независимости ради покоя в твоей душе или вклад за себя сделать пристойный….

— Ну? — заинтересованно спросила Зигрид.

— По сугубо неофициальным каналам, — озорно ухмыльнулся Кьяртан. — Последний зуб даю. Мудрости. Один из двух уже рванули.

— Ладно, верю, допустим. И что?

— Давай заключим с тобой наступательно-оборонительный союз. В пользу нашего обоюдного безбрачия.

— Мне-то что с того за навар?

— Смотри выше.

— Это ж целая куча бабок. Откуда у тебя?

— Не бойся. Главное в смысле бабок, чтобы тетки о них не пронюхали. Договоримся — посвящу в тайну. По рукам?

— Э, а как же свидетели?

— Так согласна?

— Девушка кивнула.

— Бьярни! Ты нас слышал? Покажись-ка.

Кьяртан приподнял и отставил в сторону конец косы, и удивленная до крайности Зигрид увидела на конце ее как бы светлое мерцание. Оно поднялось столбом, уплотнилось — и оборотилось хорошеньким ребенком лет пяти от силы. Рыжие кудри, очень бледная кожа, а выражение мордахи — ровно такое, как у личинки на рукояти кинжала. И голый, как ангелок… или амурчик.