Корона из земли и огня - Лионера Азука

Из ее взгляда исчезает тревога, и она улыбается. Взяв ее за руку, я кладу другую руку ей на спину, притягивая ближе, пока она не касается своим гибким телом моего.

Правильная последовательность шагов тоже не знакома мне, но когда раздается музыка, я точно знаю, что мне нужно делать. Легким нажатием я даю понять, куда ей надо двигаться, и уже через несколько тактов мы находим свой ритм. Мы парим над залом, не отрывая друг от друга взгляда, словно никогда не делали ничего другого. Давина с легкостью повторяет мои шаги.

Один мотив следует за другим без перерыва. К нам начинают присоединяться другие танцующие пары, но мы не обращаем на них внимания. Я смотрю только на молодую женщину, которая с полным доверием позволяет мне вести себя и которая образует центр моей вселенной.

Я не хочу упустить ни секунды, пока могу быть с Давиной, не чувствуя себя при этом виноватым. И она тоже не просит остановиться. Мы продолжаем танцевать и погружаемся в наш собственный мир, в котором нет супругов или обязанностей.

Только когда кто-то хлопает меня по плечу, я просыпаюсь от всепоглощающего счастья и возвращаюсь в реальность. Рядом со мной стоит, хмурясь, Эсмонд. Хотя он еще не открыл рот, я слышу исходящий от него запах вина. Взгляд его остекленевших глаз падает на жену.

– Я думаю, время пришло, – возвещает он с легкой запинкой.

– Время для чего? – спрашивает Давина.

– Чтобы мы ушли.

Я не могу сдержаться и сильнее сжимаю Давину в своих объятиях. Она цепенеет в моих руках и, когда выдыхает, перед ее лицом возникает ледяное облако.

Мое сердце неистовство бьется, пока я лихорадочно ищу решение. Я не хочу ее отпускать, потому что знаю, что тогда произойдет. Одна мысль об этом снова заставляет ревность во мне вспыхнуть. Только знание, что я могу навредить нам обоим, если сейчас протараню лицо Эсмонда кулаком, заставляет меня колебаться.

Король протягивает Давине руку в приглашающем жесте. Музыканты перестают играть, а в зале становится так тихо, что можно услышать, как пищит мышь.

Все во мне кричит, чтобы не отпускать ее. Она держится за меня.

Когда Давина меня отпускает, мне хочется притянуть ее обратно, но я знаю, что у меня нет на это права. Боль, распространяющаяся в моей груди, когда она принимает приглашение Эсмонда, лишает меня воздуха. Эсмонд отдергивает руку и, вздрагивая, сует ее подмышку, после чего кивком головы велит Давине следовать за ним.

Она оборачивается ко мне, ее движения замедленны.

– Спасибо за танец, ритари.

Я заставляю себя склонить голову.

– К вашим услугам в любое время, моя королева.

Она опускает взгляд и отворачивается. Там, где она только что стояла, остается ледяной цветок.

Сопровождаемая поздравлениями от гостей и советами, королевская чета удаляется в свои покои, пока я, окаменев, остаюсь стоять посреди зала.

Я делаю вид, что не замечаю обеспокоенные взгляды Греты, Вальдура и других жителей Бразании. Но я их чувствую; они невыносимо жгут мою кожу, пока я стараюсь удержать контроль.

Как только за Давиной закрывается дверь, а музыканты продолжают играть на новый радостный лад, я разворачиваюсь и бросаюсь к столам. Хватаю два наполненных вином кувшина и кубок.

– Бери столько кувшинов, сколько сможешь унести, – велю я Фульку, оказавшемуся возле меня.

Его полный сомнения взгляд мечется от кувшинов с вином к моему лицу и обратно.

– Я не думаю, что это хорошая идея. Разве мы не должны караулить у ее двери и…

– О, нет! – рычу я. – Это могут сделать другие солдаты, но уж точно не я.

– Но мы ее ритари. Не должны ли мы?..

Я подхожу к нему так близко, что ему приходится отстраниться, и злобно смотрю на него.

– Никакой титул или обязательства не заставят меня провести ночь у проклятой двери в спальню Эсмонда.

Я не хочу слушать, что происходит за ней… Я не хочу представлять, как к Давине прикасается другой, видит ее чудесное тело и, возможно, извлекает из нее те же звуки, что я слышал недавно.

Я трясу головой, чтобы прогнать навязчивые образы, но у меня ничего не получается.

– Делай, что я сказал и неси кувшины в нашу комнату.

Без дальнейших разговоров я оставляю мальчика. Я почти выхожу из зала, когда Грета и Вальдур преграждают мне путь.

– Что ты задумал? – спрашивает он.

– А это не очевидно? – отвечаю я и поднимаю кувшин. Его содержимое плещется. – А теперь уйдите с дороги.

– Ты думаешь, это хорошая идея? – допытывается Грета. – Напиться.

Я злобно смотрю на нее.

– Если у тебя есть другая идея, как я должен выдержать эту проклятую ночь, то я слушаю.

Она вздыхает.

– К сожалению, нет. До этого ты хорошо держался. – Она кладет руку мне на плечо, и с меня спадает напряжение. Внутри разливается печаль. – Сожалею, мой мальчик. Сегодня ночью тебе можно пить, но не позволяй этому стать привычкой. Давина рассчитывает на тебя – трезвого.

Я погружаюсь в себя, из меня уходит все напряжение.

– Я знаю, – выдыхаю я.

Оказавшись в своей комнате, я бы с удовольствием запер дверь и ничего и никого не впускал – особенно свои мысли.

Но Фульк еще не пришел с кувшинами. Тех двух, что я взял с собой, надолго не хватит. И хотя я уже отвык пить с тех пор, как завершилась моя учеба оруженосца, но сейчас я хочу, чтобы алкоголя было так много, чтобы я ничего не чувствовал до утра.

Я не знаю, как выдержу следующие дни, недели и месяцы, но сегодня ночью я об этом не беспокоюсь.

Кажется, спустя вечность в комнату заходит Фульк, нагруженный еще тремя кувшинами.

– Где ты был так долго? – зарычал я на мальчишку.

Он вздрогнул.

– Я… проведал Элору и Гембранта. Конюшни полны лошадей, принадлежащих гостям. Я хотел убедиться, что они стоят в привычных им стойлах, что у них все есть, и что…

Я отнимаю у него кувшины и ставлю их на стол рядом с другими. Пять штук. Должно хватить, чтобы затуманить разум. Я хватаю один и наливаю себе. В свете свечей вино блестит темно-красным.

– Сегодня можешь быть свободен, – говорю я. – Развлекись в зале или… без понятия. Этим вечером больше никакого надзора.

– Из-за принцессы?

Кубок дрожит в моей руке. Так же, как дрожала в моих объятиях она, когда к нам подошел Эсмонд и прервал танец. У нее снова было то потерянное выражение лица, которое я заметил еще в первую ночь, когда мы искали фальшивую принцессу.

– Я видел, как вы с ней танцевали, – сказал Фульк. – Да и все это видели. Хотя я ничего не знаю о женщинах, но… между вами двумя что-то было. Вы смотрели на нее не так, как обычно. По-прежнему почтительно. Все же… с любовью. Таким образом, у вас никогда…

Я ударяю кубком по столу так, что вино расплескивается. Проклятая расточительность.

– Ты уже закончил? Я сказал тебе исчезнуть!

Фульк делает крошечный шаг назад.

– Я не думаю, что вам стоит сегодня оставаться одному. Что, если…

– Убирайся! Я не желаю сегодня никого больше видеть!

Его взгляд устремляется на кувшины с вином, и он расправляет плечи.

– Вам не стоит оставаться одному.

– Если ты немедленно не исчезнешь… – рычу я, но меня прерывает тихий стук в дверь.

Мне хочется побиться головой о столешницу. Я хочу лишь спокойствия, чтобы утопить в вине жалость к себе. Неужели я прошу так много?

Фульк бросается к двери и слегка приоткрывает ее. Он говорит с кем-то, но мне совершенно все равно. Я быстро наполняю кубок до краев.

Когда я подношу кубок ко рту и хочу сделать первый глоток, я слышу слова мальчика:

– Эм… минхер. Я знаю, вы не хотели, чтобы вас беспокоили, но…

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не швырнуть кубок в стену и не выставить Фулька за дверь силой – чтобы, наконец, остаться в одиночестве.

– Шли его прочь, кто бы это ни был, – рычу я. – До конца этого дня я больше не на службе. И на следующий день, скорее всего, тоже.

– Но минхер, это… важно.

Я ставлю кубок на стол, на этот раз осторожнее, и сжимаю руки в кулаки, чтобы не вцепиться мальчишке в горло. Затем резко поднимаюсь, бросаюсь к двери и распахиваю ее настежь.