Юрова гора - Юрий Татаринов

Юный воин едва ли сознавал серьезность ситуации. Поэтому пан Петр, несмотря на занятость, решил переговорить с ним.

— По всему, сынок, нам с тобой и твоей сестрой предстоит нелегкое бремя, — сказал он подростку. — Татары идут на Крево. Будь осторожен. И помни: к ночи запрут ворота. Еще до темноты ты должен прибыть в замок, должен показаться мне на глаза, чтобы я был спокоен. Не лезь куда не следует, за город не выходи, от отряда не отставай. А главное — помни, что ты у меня единственный. В эти дни у нас будет мало времени для встреч. Доверяю тебе твою сестру. Пока не завершится война, ты должен быть с ней.

— Отец, а что нужно этим татарам?

С малых лет сирота, пан Юрий был обласкан людьми. По этой причине и вырос доверчивым. Сделав его всеобщим любимцем, судьба напрочь заглушила в нем чувство осторожности, то, что называют самосохранением. Он был убежден, что никто и никогда не посмеет сделать ему худо. Вдобавок рядом всегда находился его личный гайдук Прокша.

На вопрос сына староста ответил так:

— Они хотят пленить и увезти с собой наших людей.

— Зачем?

— У каждого народа свои способы обогащения. Продав пленного, татарин получит деньги.

— Продать пленного? Человека? Разве это возможно, отец?

— Возможно, сынок. Потому-то я и прошу тебя об осторожности.

— Я буду осторожен.

— Дай слово.

— Обещаю!

— И обещай, что будешь внимателен к своей сестре Ирии.

— Обещаю!

— Ну, вот и ладно. Ступай. У меня много дел. И у тебя их тоже немало.

Они наконец расстались. Пан Петр отправился на совет, а пан Юрий — помогать горожанам...

Через Крево в сторону Гольшан потянулся караван беженцев. Люди погоняли лошадей. Любая задержка вызывала панику. Казалось, враг должен был объявиться с минуты на минуту...

Когда начало темнеть, поток беженцев прекратился. Еще какая-нибудь запоздалая повозка могла прогреметь подбитыми железом ободами по булыжной мостовой, и собравшиеся в замке могли услышать свист хлыста и леденящий сердце крик возницы, но потом не стало слышно и этого.

Когда вовсю запылало зарево заката, на улицах установилась такая тишина, что дружинникам, продолжавшим объезды по улицам, сделалось не по себе. Скот угнали на острова отдаленного Бушинского болота. Туда же ушла и часть населения города. Единицы разбрелись по фольваркам. Основная же масса горожан семьями перебралась на замковый двор...

Пан Юрий вернулся, когда стемнело... Он не узнал замкового двора. По всей территории пылали огни кострищ. Над стенами громадным облаком висела завеса дыма. Пахло приготовленным на кострах съестным. Гул голосов, плач детей, мычание коров странным, однообразным звуком заполняло пространство над замком, навевая предчувствие беды и беспредельных трудностей. Люди вели себя спокойно: присматривались, переговаривались. Им еще предстояло привыкнуть к условиям такой жизни. Кто-то стоял, кто-то лежал на разостланном ковре, кто-то плакал, а кто-то, вопреки логике войны и страха, пел и смеялся. Молодежь невольно сбилась в свой круг, старики — в свой. Впервые пан Юрий увидел сразу столько девушек, сидевших плотно друг к дружке. Это был целый «отряд» невест. Прежде он встречал кое-кого из них поодиночке, — в костеле, во дворе какого-нибудь дома, на улице. Теперь он мог лицезреть их сразу всех. Кажется, это единение уменьшало страх красавиц, развеивало у них мысль о том, что они и есть главная приманка для нежданных гостей, приглушало жуткое умозрительное представление своего возможного будущего — будущего невольниц... Пан Юрий только-только въехал на своей пегой на территорию двора, как тут же заметил, что панночки все разом оглянулись в его сторону... Кажется, красавиц привлекли статная фигура всадника, его рыжие волосы и красивое курносое лицо. Кто знает, может быть, кто-то из них уже испытывал смутное чувство к нему?.. Как бы там ни было, но, появившись во дворе и угадав на себе столько взглядов, молодой дружинник тут же дал себе слово, что сделает все от него зависящее, не пожалеет самой жизни своей, чтобы уменьшить страх пригожуний. Не знавший до сего дня ни упреков, ни окриков пан Юрий в эту пору всеобщего смятения готов был дарить надежду всем, кто его окружал. Стоило ему увидеть панночек, как чувство сострадания вызвало у него слезы. Не желая, чтобы его видели плачущим, он слез с лошади, отвернулся к стене и стал старательно приторачивать уздечку к железному кольцу...

К полуночи, как всех и обвестили, подняли откидной мост и заперли обитые железными бляхами дубовые ворота. Воины и добровольцы взошли на стены, заняли место у бойниц. В эту первую ночь осады никто не спал. Воины, старики, дети — все, кто собрался в замке, напряженно прислушивались. Каждый старался первым угадать те ужасные звуки, которые должны были сообщить о появлении непрошеных гостей. Вскоре кругом — над замком, над городом — воцарилась абсолютная тишина: перестали трещать прогоревшие костры, успокоилась скотина, заснули дети. Круглая луна вдруг выплыла на центр небосклона, глянула любопытным оком на осажденных, осветив при этом вершины нависших над стенами замка горок. Ничего не предвещало беды. Более того, спокойствие селило в душах бодрствующих горожан сомнение в том, что враг действительно намерен покуситься на их жизнь и свободу. В этот августовский вечер иные даже подумали, что сообщение о близости варваров — лишь злая шутка, разыгранная кем-то потеха. Кто-то заплатил актерам, а те сыграли спектакль — посмеялись над доверчивыми горожанами. Действительно, о какой войне можно говорить, когда кругом царит такая тишина, когда светит чистая луна и когда так мирно трещат кузнечики?.. Сегодня — тихая ночь, а завтра — такое же, как всегда, мирное утро, с прохладой и росой. Как обычно, завтра поутру на трех городских улицах заиграют пастухи, зазывая каждый свое стадо, чтобы вывести его на одно из загородных полей, опять загремят повозки и возницы завопят на весь город свое обычное: «А ну! Вот я тебе!» Нет, душа и сердце тех, кто в эту ночь заперся в замке, не хотели верить в страшное известие. В эту ночь люди засыпали с сомнениями и одновременно с надеждой: они надеялись, что татары, если те действительно не игра воображения, обойдут город стороной...

Но этой надежде не суждено было сбыться. В ту же ночь кревичанам предстояло признать, что ужасные слухи — не выдумка... Сначала дозорные увидели зарево — это запылали дома в окрестностях Крево. О пожаре доложили старосте.

Пан Петр поднялся на башенную площадку... Люди стояли у бойниц с заряженными арбалетами. Пан Богинец, узнав в темноте старосту, с удивительным для его тучного тела проворством метнулся к нему, воскликнул:

— Ваша милость! Мы видели их! — и он указал рукой на ближайший башенный проем.

Пан Петр угадал тревогу и даже растерянность в голосе сотника. Он шагнул к проему, глянул в сторону Сморгонской улицы...

— Вон там, ваша милость, на вершине той горки, — подсказал сотник. — Видите, всадники!

Пан Петр наконец заметил на одной из отдаленных горок какие-то силуэты. Но тут же высказал сомнение:

— Вы уверены? Может быть, это деревья? Их так много!

— Еще пять минут назад там не было ничего!

— Да, — наконец согласился староста, — похоже, всадники, — и добавил: — Но как они осторожны!

— Волки!

Пан Петр посмотрел на сотника... Лицо толстяка хранило то смешанное выражение тревоги и печали, которое выдавало волнение... Угадав состояние вояки, староста неожиданно заволновался сам. Он опять посмотрел в сторону растянувшихся в цепь всадников, сказал:

— Они думают, что мы поджидаем их на дороге.

— Они уже окружили город, ваша милость, — неожиданно сообщил сотник. — Вот, обратите внимание, — и пан Богинец предложил старосте пройти к другому проему. Когда они остановились, он продолжил: — Посмотрите. Они и на этих горках. Они везде.

— О каком количестве можно говорить?

— Думаю, тысяч пятнадцать-двадцать. Но дело не в количестве. Очевидцы утверждают, что нехристи избегают решительных схваток, зато с удовольствием нападают на одинокие отряды. Волки — они и есть волки. Нам предстоит тяжелая война.

— Не пророчьте беды, пан Богинец, — тихо отозвался староста. — Господь не допустит нашего унижения. У нас достанет сил и смекалки, чтобы не просто остудить их прыть, но еще и спровадить их восвояси.

— Присоединяюсь к вашей уверенности, — искренне сказал пан Богинец и громко, будто усталая лошадь, вздохнул. — Дай-то Бог!

Оба притихли, опять устремили взгляды в сторону горок. Незваных гостей уже видели все. Один за другим на башенную площадку поднимались дружинники — докладывали о перемещении врага... Староста и сотник слушали и хмурились. Их мучило сознание своего незавидного положения. Оба предчувствовали тяжелое, мучительное бремя — бремя осады, многочисленных жертв и страшных, граничащих с безумием переживаний. Как людям опытным им было заранее больно из-за того, что еще только должно было случиться. А потому им уже теперь хотелось развязки ситуации, хотелось свободы и мира...