Вернуться и жить - Валерия Андреюк

– Мы и так постоянно болтаем с Августом.

– Вы друзья?

– Да, он славный, с ним весело. Представляешь, папа, у меня есть горничная, – щебетала дочка. – Вот бы удивились в монастыре! Еще у меня три учительницы, две хорошие, а одна вредная. Они меня учат «всему, что должна знать девушка моего положения», – задрав нос, процитировала она кого-то из учительниц – очевидно, вредную.

– А учитель Августа учит меня математике. Он говорит, что у меня хорошие способности. Папа, – озабоченно спросила вдруг Лайни, – а какое у меня положение?

Я рассмеялся от неожиданности.

– А что тебе говорит по этому поводу герцог?

– Ну, – замялась Лайни, – однажды он сказал, что я ему как дочь. Но я же не его дочь, а твоя! Я всем так и говорю: я дочь доктора Ауробиндо! Август называет меня своим другом – это правда. А вот одна девочка – не буду ее называть, ты потом сам поймешь – назвала меня…, – она замолчала. – Не буду говорить, как!

– И что ты сделала? – обеспокоенно спросил я.

– Сначала ничего. А когда она опять начала меня оскорблять, я сказала, что приготовлю зелье и превращу ее в жабу.

Я расхохотался:

– И она поверила?

– Еще как поверила! Два дня из дома не выходила, родителям нажаловалась, и сейчас, как меня увидит – бежит прочь. По-моему, она просто дурочка…

Я слушал дочку, позабыв о времени – и, наверное, глаза у меня начали закрываться, потому что Лайни вдруг умолкла и взяла меня за руку.

– Ты устал, папа?

– Немного, – я очнулся. – Знаешь, я все никак не могу поверить, что я наконец дома, и мы вместе…

– Это бывает, папа, – по-взрослому улыбнулась дочка. – Ты скоро привыкнешь.

Глава 5

Разговор с Августом – Франциском оказался нелегким. Наблюдательная Лайни сразу заметила, что с ее другом что-то не так: он был расстроен, растерян и явно старался избегать встреч со мной.

Через пару дней я наткнулся на него в дальнем углу дворцового парка. Он рассеянно чертил что-то прутиком на песке и, увидев меня, вскочил и попытался уйти. Я положил руку ему на плечо:

– Подожди, Огюст, пожалуйста. Давай поговорим.

– О чем? – пробормотал он, глядя в сторону.

– Обо всем. С самого начала. Помнишь, как мы с тобой разговаривали раньше?

Я сознательно произнес это. Что творилось в душе Огюста, понять было нетрудно. Он и я очень нуждались в «выяснении отношений» – надо было как-то вызвать его на разговор, пусть даже причинив боль.

Огюст горько усмехнулся:

– Не помню. Это было давно – да и было ли вообще?

Я присел рядом.

– Я знаю, ты имеешь право злиться на меня. Я даже не попрощался с тобой. Хотя, честное слово, я не мог даже предположить, что уеду так надолго.

– Я искал тебя…, – голос юноши звучал глухо, он отвернулся. – Спрашивал отца, но и он ничего не знал, и только успокаивал меня. Это было даже хуже, чем когда умерла мама. Тогда я был слишком мал…

Он боролся с болью, которая рвалась наружу.

– Как ты мог?! – наконец воскликнул он почти со слезами. – Прислать о себе весть, написать хоть пару строк – неужели это было невозможно? Ты бросил всех нас – меня, отца – понимаешь? Бросил и уехал. Знаешь, как это ужасно – остаться вдруг одному?

– Огюст, прости! Тогда мне действительно было необходимо уехать! Поверь, я знаю, что ты чувствуешь. Прости меня, пожалуйста, и дай мне возможность хотя бы объяснить, что произошло!

– Как у тебя все просто! – Юноша зло вскочил. – Ты думаешь, достаточно сказать «прости» – и все станет как прежде? Ты приехал – знаменитый доктор! Отец принял тебя с распростертыми объятиями – как трогательно! Все забыто!

Ты предал меня, понимаешь?! Я остался совсем один! Отец всегда занят. Сначала мы с ним говорили о тебе – но я видел, что после каждого такого разговора он сам не свой, и я перестал говорить об этом! Потом он болел… Каждую ночь мне снилось, будто все вокруг умерли, исчезли, я просыпаюсь в темноте – и никого нет! Мне до сих пор иногда это снится…

По лицу Огюста текли слезы, но он хотя бы не уходил. Мне давно не было так плохо и так стыдно.

– Ты жил в чужих краях, ты учился – или не знаю, что ты там делал… И вот теперь ты – умный, ты все умеешь, ты много видел – и не рассказывай, пожалуйста, как тебе было тяжело и одиноко! Как ты думаешь, кому из нас было хуже?

– Твоему отцу, – тихо ответил я, поднимая голову. – Что мне сделать, чтобы снова стать твоим другом, Огюст? Помоги мне! Не отталкивай меня!

Огюст опустился на скамью рядом со мной и помолчал немного.

– Артур, – тихо попросил он. – Я хочу, чтобы ты сходил со мной в Скалы. Сам я не был дальше Площади и…

– Ты ходишь в Скалы?! – я слегка подскочил. – Зачем, Огюст? Там же может быть опасно.

– Я же сказал, что не ходил далеко. И потом… Там, конечно, жутковато, но ничего особенного. А я хочу понять…, – он замялся.

– …что такое там с нами происходило, и как мы с этим жили, – закончил я. – Поверь, Огюст, ты не найдешь там ничего, кроме старого хлама. Но если ты хочешь – конечно, я пойду с тобой. Кстати, – я взглянул на него со всей проницательностью, на какую только был способен. – Не туда ли вы собирались отправиться с Лайни?

Огюст смутился:

– Я не повел бы ее дальше Пещеры, не сомневайся. Она каким-то образом выследила меня, когда я полез туда впервые, и с тех пор требует пойти вместе. Даже грозится отцу рассказать.

– Ай да Лайни! – я усмехнулся. – Уговоры, подкуп и шантаж – полный набор дамских штучек.

– Да нет, обычно она этим не пользуется. Ты тоже не говори отцу, пожалуйста. Хватит с него волнений.

Огюст задумался.

– Артур, Лайни действительно могла увидеть во сне твой приезд? Она даже день назвала точно, представляешь? Она часто говорила о тебе с такой уверенностью – что ты делаешь, где находишься. Мне даже казалось – она почти не скучала, будто виделась с тобой каждый день.

– Это правда, Огюст. Для ланцев это не такая уж редкая способность – мысленная, чувственная связь с другими, особенно близкими людьми.

– Но она же твоя дочь? Значит, она не совсем ланка.

– Это не так и важно. Меня больше удивляет, отчего другие не имеют такой способности. Знаешь, что я понял? Она есть у многих, а ее сила зависит лишь от того, насколько люди настроены друг на друга.

– И ты мог видеть нас – меня, отца?

– Скорее чувствовать… Но у нас с герцогом так было и раньше – по крайней мере, мы знали, если кому-то из нас плохо или грозит опасность. А теперь… то есть когда меня с вами не было… Огюст, прости за то, что я тебе сейчас скажу. Ты прав: я почти десять лет жил и работал только на себя. Представляешь, что было бы, почувствуй я, как вы нуждаетесь во мне – сейчас, немедленно? Меня никто не держал в монастыре насильно – я мог уйти в любой момент. Но обратно меня бы не пустили. Чтобы научиться искусству ланского врачевания (любому из их искусств!), требуется полное отречение от остального мира. Поверь, они не зря живут так высоко и уединенно много веков.

Я взглянул на Августа – Франциска. Он слушал, как завороженный.

– Вот я и постарался «забыть» на время все связанные с вами чувства и воспоминания. Иначе просто не было смысла уезжать.

Правда, мне далеко не всегда это удавалось. Только это и может служить мне оправданием – и то искусство, которым я теперь владею.

Глава 6

За два года я не разучился лазать по скалам. Кое-где и Огюсту дам фору. Он с удивлением это заметил, когда мы, немного запыхавшись, поднялись к Пещере Выхода.

– Ланские горы гораздо выше, Огюст, и дышать там тяжелее. Мне пришлось привыкать дважды: на высоте, и когда спустился вниз.

Пятачка мы на этот раз не встретили – он куда-то ушел, оставив своего драгоценного монстра без присмотра. Я похлопал ладонью по железному боку. Кое-где наверху, в стыках железной обшивки, появилась ржавчина – видимо, туда Пятачку было тяжело залезать и чистить. В остальном монстр остался таким же, и даже новых надписей почти не прибавилось – интерес к нему со временем явно поугас.

Горы и скалы – две разные вещи. Проведя пятнадцать лет жизни в Скалах, я не имел никакого желания возвращаться туда снова. Скажи мне тогда кто-нибудь, что еще восемь лет я проживу на горных вершинах – я искренне послал бы того человека подальше.

Ланские горы живые. Снежные вершины, купающиеся в невероятной небесной синеве, и зеленые плодородные долины ничем не напоминают серые выщербленные Скалы. Пронзительный воздух, чистый и терпкий; резкая, почти без сумерек, смены дня и ночи; ночной холод и дневная жара; зеленовато-коричневая мозаика горных склонов и сочный изумрудный ковер лугов – вот что окружало меня там.

Скалы вокруг нас с Августом совсем старые. Даже странно, почему они до сих пор не рассыпались в пыль. Кое-где просачивается вода, уже дурно пахнущая, прелая; серо-зеленый мох взбирается повыше. Все, дальше прохода нет. Скалы, как обветшавший дом без хозяев, быстро рушатся. Интересно – ведь никто не прорубал эти улочки. Они были словно приготовлены для нас – кем? – и вот отжили свой век.