Разум океана - Станислав Гагарин

Если бы существовала машина, способная двигаться и в пространстве, и во времени, мы могли бы присутствовать на торжественных празднествах в честь рождения первенца в старинной самурайской семье. Это произошло в городе Урава, префектура Сайтама, за шестьдесят лет до описываемых событий. Впоследствии новорожденного будут именовать профессором Дзиро Накамура.

Урава — город, где родился Дзиро Накамура, располагался неподалеку от Токио и славился изящными храмами, хорошими поэтами и резиденциями древних самурайских семейств.

Отец Дзиро Накамура доводился дальним родственником последнему сегуну, но в буржуазную революцию 1867–1868 гг. выступил против правительства династии Токугава, просуществовавшей к тому времени уже более трехсот лет.

Накамура-старший был тогда относительно молодым человеком, но выбор сделал правильный — Япония по-своему, сквозь рогатки феодализма, шла к формированию нового общественно-экономического строя.

Потомок древнего рода, отец Дзиро Накамура занял в буржуазно-помещичьем блоке, захватившем власть, прочное положение. До рождения сына он активно участвовал в политической жизни страны, а затем, ближе к японо-китайской войне, занял руководящий пост в одной из крупнейших промышленных корпораций.

У него родилось еще двое детей, но больше других он любил первенца Дзиро.

Мальчику была предоставлена широкая возможность для овладения разнообразными знаниями. Его опекали толковые наставники, но выглядел он в детстве несколько болезненным, был нелюдим, оживлялся лишь при встречах с отцом и поразил всех в пятилетнем возрасте, когда, разорвав пополам лягушку, серьезно объяснил взрослым, что хотел узнать, почему она прыгает.

Когда Дзиро подрос, любимым его занятием стала рыбная ловля, а потом и охота на морского зверя. С необъяснимым любопытством и тщательностью он постоянно рассматривал внутренности своей добычи, словно искал ответы на свои еще неосознанные вопросы…

В девятьсот пятом году Дзиро Накамура — студент-биолог Токийского университета. А с последнего курса он, неожиданно для всех, уходит добровольцем в действующую армию — тогда шла война с Россией.

Его направили, было, в полевые лекари, но Дзиро ответил, что бросил скальпель, чтобы держать оружие, и потребовал отправить его на передовую.

О храбрости этого добровольца рассказывали легенды, но, понижая голос, добавляли, что лучше держаться от него подальше. Он страшен в своей храбрости, в своем диком фанатизме…

В университет Дзиро Накамура вернулся через полгода после войны. Он стал еще более худым, скулы заострились, из-под век тяжелым холодным блеском горели глаза.

Наград, а их было немало, лейтенант запаса Дзиро Накамура не носил.

Как голодный на рис, набросился Накамура на учебу. Окончив университет, он продолжал работать в лаборатории профессора Китазато. Но в чем-то они не поладили, и Накамура ушел. Вскоре он исчез из Токио. Вновь возник Накамура в двадцатых годах. Он опубликовал ряд работ по микробиологии в Америке, появились его статьи и в японской научной печати. Дзиро Накамура с блеском защитил диссертацию и стал работать в Токио в первоклассно оборудованной собственной лаборатории. Одновременно он читал курс микробиологии в университете и вскоре получил профессорское звание.

Когда «доблестная императорская армия» высадилась в Маньчжурии, Накамура уже стал известным специалистом в своей области. Лаборатория его была весьма обширной и прекрасно оснащенной. Все относили это за счет наследства, которое осталось после отца. Но дело обстояло иначе. Деньги профессор Накамура, в обстановке строжайшей секретности, получал от военного ведомства. Такой же тайной была окружена и его подлинная деятельность.

Тревогу подняли на следующий день после гибели «Имандры». Последняя диспетчерская радиограмма с парохода была принята в 12 часов 30 минут. Через два часа «Имандра» уже лежала на дне океана, разорванная пополам.

Дежурный диспетчер Владивостокского морского торгового порта Марина Попова записала в журнале:

«Имандра» не вышла на связь.

Утром, 19 июля, этот факт отмечался в сводке для начальника Дальневосточного пароходства. В течение сорока восьми часов опытные радисты Центральной радиостанции обшаривали эфир, отыскивая в хаосе звуков четыре буквы «У-Т-И-Г» — позывные «Имандры». Затем в поиски включились все судовые радиостанции и военные корабли Тихоокеанского флота.

Двадцатого июля главный диспетчер доложил:

«Имандра» молчит.

— Могла выйти из строя рация, — тихо, словно для себя, произнес начальник пароходства.

— Да нет, Василий Иванович, рация новая, — сказал начальник отдела связи, — и потом, ведь у них есть аварийный передатчик.

— Послезавтра они должны быть в Петропавловске, — сказал главный диспетчер. — Подождем…

Совершенно секретно, государственной важности

Начальнику II спецотдела штаба императорского военно-морского флота

копия: Начальнику военной лаборатории «Оба» профессору Дзиро Накамура.

С глубочайшим удовлетворением информирую уважаемых лиц о том, что новое оружие, обозначенное в переданном мне циркуляре кодовым словом «фуэ», оправдало все ожидания. Я имел личное удовольствие наблюдать его действие при ликвидации советского парохода «Имандра», затонувшего со всем экипажем. Поздравляю всех вас с успехом, и да послужит он прославлению в тысячелетиях нашей несравненной Страны Восходящего Солнца и Великого императора!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Резидент абвера

Таня стояла к нему спиной, закрывая собою солнце, и он видел темный ее силуэт, врезанный в сине-желтое небо. Степан хотел, чтоб она повернулась, и почему-то боялся этого. И очень хотелось пить.

Желтого в небе становилось все меньше, приливали холодные краски, дрогнула и повернулась Таня, и Степан не увидел за нею солнца.

Теперь это уже не пугало, теперь он видел ее глаза и ощутил на губах край чашки — чашку протягивала ему Таня. Она сказала Степану, что это чай и его надо выпить поскорее, Степан жадно хлебнул, и упал в горло глоток соленой воды.

Звякнула и рассыпалась на части упавшая на землю чашка.

«Зачем она так?» — горько подумал Степан о Тане, но Таня исчезла. Теперь он ел горячие пирожки с мясом и досадовал, что в них много перца…