Край земли - Лев Кузьмин

— Это, мадам, теперь неважно, — обернулся к тёте унылый человек. — Это, мадам, не имеет теперь никакого значения. Теперь мой путь направлен совсем в другую сторону. От души советую, поворачивайте и вы назад.

Он даже приподнял руку, похлопал по полочке билетной кассы:

— Пока не поздно, занимайте лучше очередь за мной.

— Почему? — чуть не крикнула Кирилка.

— Почему «пока не поздно»? — всполошилась тётя.

Но тут баян и топот в зале смолкли, кто-то гаркнул:

— Братцы, машина! — И толпа повалила на улицу.

Кирилка вскочила, тётя вскочила, скамья сразу стала лёгкой, одним концом взыграла вверх, и дядя в одеяле ахнуть не успел — скатился кулём на пол.

В воздухе мелькнули растоптанные подошвы его валенок, он забранился, тётя растерянно заметалась туда-сюда, не зная, что делать: то ли соседа поднимать, то ли к машине бежать. На улице громко засигналил гудок, и Кирилка потащила тётю за рукав к выходу.

Автомашина стояла у самого крыльца на раскатанной, скользкой дороге. Только машина была не легковая, как думали тётя с Кирилкой, а грузовая, и бойкие девчата и парни торопливо карабкались на её высокий борт, спрыгивали друг за дружкой в просторный кузов. Набилось их туда полным-полно. Баянист сразу пристроился поудобнее у стенки кабины, а черноглазую плясунью втолкнули к водителю. Тот лихо заломил свою рыжую лисью шапку-малахай на затылок, расплылся в довольной улыбке.

— Ну вот, наше место занято, — растерянно развела руками тётя и собралась как можно учтивее, словно в чужую комнату, постучать в стекло кабины согнутым пальцем.

Кирилка опередила тётю, сердито хлопнула по кабине ладошкой.

— Што нада? — высунулся лисий малахай, и на Кирилку остро и весело уставились узенькие глаза шофёра.

— Васю надо! Козлика! Вы — Вася? — бесстрашно спросила Кирилка.

— Какой Вася? Зачем Вася? Я — Сарсембай. Не видишь разве? Куда тебе нада?

— В совхоз «Победа».

— Я не «Победа». Я «Пионер».

Водитель шагнул на подножку и махнул куда-то далеко назад.

— Там «Победа», там. Вон твой Вася едет. Смотри…

По серой и прямой, как стрела, дороге от посёлка к вокзалу катил гусеничный трактор. За ним ехала телега на резиновых колёсах, над телегой высилась красная груда кирпичей.

«Разве это Вася? Это же тракторист на тракторе», — хотела крикнуть Кирилка Сарсембаю, но тот уже дал газ, баянист в кузове широко распахнул свой весёлый, с яркими планками баян, вся куча мала девчат и парней загалдела, грузовик сорвался с места.

А трактор, грохоча и лязгая, подкатил, сделал широкий круг, остановился. Кирилка с тётей кинулись к нему. Им, усталым, расстроенным, было теперь уже всё равно — трактор не трактор, машина не машина, лишь бы там, в кабине, оказался долгожданный Вася Козлик.

И вот трактор заурчал совсем тихо, дверца приоткрылась. Тётя встала на цыпочки, чтобы побыстрей заглянуть в кабину, да тут же и опустилась. Прямо под ноги к ней мощным прыжком вымахнул из кабины огромный серогрудый пёс-овчар. Он встал так близко, что в уголках его чуть раскосых глаз Кирилка рассмотрела розоватые прожилки; увидела, как насторожённо подрагивает его нос, и ясно услышала грозное:

— Р-р-р…

— Но, но, но! — отшатнулась тётя, заслонилась чемоданом, словно щитом.

— Но, но, но! — сказала Кирилка, шагнула вперёд, загородила собою тётю.

— Ко мне, Шайтан! Ко мне! — донеслось из кабины, и на утрамбованный колёсами снег выпрыгнул тракторист, румяный от холода и совсем молоденький. На нём был грязный ватник, серые, в мазутных пятнах валенки и серая, тоже повидавшая виды шапчонка.

Пёс подскочил к нему, улыбчиво ткнулся носом в жёсткий ватник, а хозяин приказал: «Сидеть!» — сам помчался к вокзалу, да посреди дороги вдруг остановился. Его пристальный взгляд скользнул по Кирилкиной мальчишечьей шапке, по тёплой куртке, по лыжным штанам.

— Постой, постой, — сказал тракторист, как будто Кирилка и так не стояла на месте. — Постой, постой… Ты кто? Ты пацан или девочка?

Кирилка не ответила. Она промолчала, потому что всё ещё смотрела на пса, и тётя тоже смотрела на пса, а тот, навострив уши, разглядывал их обеих по очереди.

— Да бросьте дрейфить! — усмехнулся тракторист, шагнул к Кирилке и вдруг ухватил её ушастую шапку за самую маковку.

Шапка поднялась. Кирилка сердито крутнула головой. Её ярко-рыжий хвостик пламенно взметнулся на ветру, и тракторист радостно ахнул, на секунду зажмурился, быстро насунул шапку опять на голову девочке и закричал:

— Ого! Вот так май-июнь! Вот так подсолнух! Наверняка ты и есть Кирилка.

— Я и есть, — растерянно кивнула девочка, а тракторист сдёрнул промасленную, как блин, рукавицу, сунул Кирилке широкую ладонь.

— Тогда привет! Я Козлик. Вася. Прости, замешкался. Получал кирпичи, задержали грузчики. А ну, подтверди, Шайтан!

— Гав! — подтвердил Шайтан.

А обойдённая вниманием тётя вдруг оскорбилась:

— Молодой человек, знакомиться начинают со старших.

— С каких старших? — удивился Вася, но тут же глянул на тётю повнимательнее и, озарённый внезапной догадкой, хлопнул себя по макушке: — А-а, знаю! Вы новый парикмахер. У нас нет парикмахера. Вернее, был, да сбежал, и ходит слух, к нам едет новый, солидный, причём женщина. Ну, здравствуйте, товарищ парикмахер! Ждём вас не дождёмся… Небось тут бритвы-ножницы? — очень уважительно потрогал он тётин чемодан.

Вид у Васи был такой серьёзный, он так поверил в свою догадку, что теперь заулыбалась тётя:

— Ну что вы… Тут всего-навсего пирог. Яблочный.

— Ах, так? Ну тогда вы пекарь! — обрадовался ещё больше Вася. — Пекари нам тоже нужны позарез.

Он чиркнул широкой ладонью по горлу, чтобы показать, как нужны в совхозе пекари, а Кирилка наконец не выдержала, звонко рассмеялась.

Шумноватый, чуть бестолковый, Вася ей теперь очень понравился.

Она сказала ему:

— Нет, нет. Это не пекарь, не парикмахер, это просто моя тётя. Она едет вместе со мной в гости.

Вася и тут не растерялся:

— Очень прекрасно! Прошу в кабину, товарищ тётя…

— Олимпиада Петровна, — весело подсказала тётя и совсем было собралась шагнуть к трактору. Но глянула на Шайтана, глянула на железную, должно быть, очень холодную кабину, зябко поёжилась.

— Не бойтесь, — услужливо подсадил её Вася на скользкую гусеницу, и вот тётя вскарабкалась, опустилась в кабине на пружинное сиденье:

— Я не боюсь…

— Конечно, не боимся! — подхватила Кирилка. — Это нас тут Мадам какой-то пугал. Всё говорил: «Пока не поздно, поворачивайте назад». А сам бух с лавочки — и лапки кверху.

Кирилка думала, Вася засмеётся, переспросит: «Кто такой? Где?» — а Вася и переспрашивать не стал. Он сказал так, словно человек, о котором вспомнила Кирилка, стоит рядом:

— Говоришь, «мадам»? Правильно. Мадам он и есть. Его тут все только так и зовут. Он в каждом совхозе тут побывал, всё особой выгоды выискивал, да так и не нашёл — подался в бега. Домой на печку, к тёплому местечку! Что ж… Пущай катится колбаской, не жалко.

— Он кто?

— Тот самый горе-парикмахер…

— И несчастный человек! — вдруг высунулась из кабины тётя.

— Несчастный? Отчего же? — удивились Вася и Кирилка вместе, и даже мохнатый Шайтан навострил уши.

— Оттого что в детстве плохо воспитали! Не присматривали! Вот он такой и вырос.

— Ну, раз вырос, теперь о воспитании говорить не приходится, — ответил Вася и слегка подтолкнул Кирилку к своему трактору. — Садись. Поехали.

— Подождите, подождите, — заволновалась тётя. — Вы как хотите, а мне его всё равно жаль. Вдруг не всё ещё потеряно? Вдруг его можно вернуть, посадить на трактор, увезти обратно в совхоз и там пере-вос-питать?

— Вы, что ли, будете его сажать на трактор-то? — с ухмылкой, но вполне серьёзно спросил Вася.

А Кирилка сразу представила, как тётя ведёт этого закульканного Мадама за ручку, как подсаживает, словно малыша-детсадовца, на трактор, и отвернулась, хихикнула.

Но сама тётя к Васиному вопросу отнеслась тоже вполне серьёзно. Она даже прикинула в уме, как лучше поступить, да только тут же вспомнила свою недавнюю беседу с Мадамом и медленно помотала головой:

— Не-ет… Пожалуй, нет. Мне с ним не справиться.

— Вот то-то и оно, — сказал Вася. — Давайте-ка лучше трогаться. А то стоим, время тратим, а нам ещё оё-ёй сколько километров на гусеницы мотать.

И вот они все четверо уселись в кабину: тётя — справа, Кирилка — посредине, а Вася — слева, у рычагов управления. Шайтан, запрыгнув последним, устроился на обрывке старой кошмы, на железном полу.

Но первым делом он приметил тётин чемодан с пирогом и быстро нюхнул его. Нюхнул и отвернулся. Шайтан сел на кошму подальше от чемодана ровно настолько, насколько это можно было сделать в такой тесноте, и тем самым показал, что уж кто-кто, а он-то пёс очень скромный и очень воспитанный с самого детства. Не какой-нибудь там невежа и попрошайка.