Хроника пикирующих бабушек - Ариадна Борисова

Когда я после болезни самостоятельно прошаркала в кухню, старуха разговаривала по телефону:

– Кризис миновал, Вова. Все в порядке.

Увидела меня и трусливо кинула трубку.

– С кем это вы, Роза Федоровна?

– Света звонила.

Голос у бабки как у первоклассницы, и глазки такие же – ясные, честные.

– А-а, ну-ну…

Язвить было лень. Если бывший муж еще помнит о бывшей жене, так это его проблемы. Волнуется он, ага, держите карман ширше. Скорее всего лелеял надежду на мою скоропостижную смерть, а я ее не оправдала.

Назавтра я совсем оклемалась и решила прогуляться во дворе. Остатки болезни во мне еще хороводили, но уже бодро думалось об одной переменчивой и относительной штуке. О счастье. Все мои любимые люди живы, есть где жить и что есть. Чего надо? Почему человек всегда чем-то недоволен? Мало в нас, человеках, благодарности. Хотим счастья много и сразу…

Зашла в магазин за хлебом. Мужчина, стоящий в кассе передо мной, заплатил за три бутылки дорогого грузинского вина. Кассирша отбила и крикнула продавщице:

– Маша, подай гражданину три «Мукузани»! – Глянула на него внимательнее и поправилась: – …Господину.

С какой, интересно, бутылки повысилось социальное положение гражданина?

А я по привычке посмотрела на абрикосовый компот… И вдруг что-то такое меня захлестнуло, вся моя женская психология взяла и перевернулась во мне! Да что я себя заживо хороню?! Ну и что – бабушка, до сорока еще жить да жить! Мужа нет, дочь – отрезанный ломоть, сын взрослый…

Свободна! Я свободна! Да здравствуют дорогие вина, парикмахерская, забытый секс, незнакомый петтинг и остальные немотивированные вещи из журналов для тех, кто свободен!

Я купила три банки абрикосового компота и за ужином под осуждающим взглядом Розы Федоровны съела одну за другой. Все три. Медленно и мстительно.

В субботу Светка принесла маленькую:

– Посмотришь, мам, а? Мы в театр. Комедия в одном действии, идет всего час с хвостиком, максимум полтора… Я ее только что покормила. Ты ведь выздоровела?.. Можно?

– Можно, – махнула я рукой, хотя несколько дней после компотного обжорства чувствовала себя неважно.

Со мной девочка не плачет. Ощущает родственную душу. Смотрит на меня круглыми карими глазенками и что-то очень хорошее лепечет на своем мудром младенческом языке, который понимают звери и птицы. Вон Михаил Самуэльевич ласково мяукнул в ответ, а за окном расчирикались воробьи… Весна.

Говорят, внучка похожа на родителей. А я ничего такого не нахожу. Нет, не походит она ни на дочь с ее слегка вопросительным, будто чего-то ожидающим лицом с высокими округлыми бровками, ни на зятя. У внучки вполне оформившееся личико со знакомыми, но гораздо более усовершенствованными чертами. Это до боли известное мне лицо я каждый день вижу в новом зеркале визави.

Никому не говорю о своих наблюдениях – засмеют. Молодым лишь бы поржать лишний раз. Увы, наступит время, когда смех не станет посещать их так часто, жизнерадостно и бездумно. Пусть они сохранят способность смеяться подольше. Пусть уж, ладно, смеются надо мной, если им нравится, радуются каждому дню девочки, ее вызревающим зубкам, первым «ладушкам». Пусть у них, как и у нее, всегда будут причины для веселья, а для слез – никогда-никогда, во веки веков, аминь.

Так я молюсь потихоньку, сидя с внучкой вдвоем, и на нас снисходят благость и умиротворение.

Роза Федоровна ушла к какой-то своей подруге. У нее подруг больше, чем у меня. Почти все эти божьи одуванчики младше нашей старушенции лет на десять-двадцать, а выглядят на столько же старше. Да и то сказать, Роза Федоровна – член партии с сорок шестого года, закалка как у тезки Люксембург. Я глянула на часы: ой, восемь! Скоро совсем стемнеет, а у дома фонарь разбили, вдруг ногу подвернет?

Явились наконец Светка с зятем, и я осталась одна. Лерка, наверное, припрется к девяти. Где бабка-то шляется?

Тут звонок по телефону, и голос у старухи отчего-то взволнованный:

– Скоро приду. Ты на всякий случай надень кимоно с синими цветами, оно тебе идет. И глаза подкрась.

– Зачем?

– Надо, – загадочно сказала она, как татарин в фильме.

Ну и сюрприз: предстала моя бабуся с мужчиной! Где-то я его видела недавно… Помучившись, вспомнила: тот самый гражданин-господин, что покупал «Мукузани» в ближнем маркете.

– Здравствуйте. – Он снял кепку и застенчиво уставился в пол.

– Познакомься, Ириша, – зачастила бабка, – это Николай, сын Веры Васильевны. Она у меня на юбилее была, в сиреневой блузе и юбке плиссе, помнишь? Славная женщина, мы с ней раньше в статуправлении работали. Я Николая попросила кран в кухне посмотреть. Он по всяким протечкам большой специалист, бригадир сантехнических работников ЖЭУ…

Сказала бы – сантехник. Не-ет, Розе Федоровне надо все усложнить. Щеки зарозовели, как два абрикоса в сеточке, – выпила, что ли? Одобрительно скользнув взглядом по моему кимоно, завертела ручкой за спиной мужчины: не стой столбом, приглашай давай, на стол мечи…

– Николай. – Он неловко ткнулся мне навстречу ребром ладони.

– Ирина.

Вид у него был совсем не сантехниковский. Костюм-тройка, накрахмаленный воротничок рубашки подпирает гладковыбритый подбородок. Господин, только что из офиса. Только рука жесткая, мозолистая.

Нетипичный сантехник молча вынул из пакета зеленый пластиковый передник и толстые резиновые перчатки до локтей. Протекающий кран в кухне починил в считаные минуты. Роза Федоровна, оттолкнув замешкавшуюся меня, успела за это время накрыть на стол.

Николай пошуршал в прихожке пакетом и все так же молча подал мне коробку конфет «Птичье молоко». Поставил на стол бутылку «Мукузани».

– А где еще две? – не удержалась я.

– Что – две? – не понял он.

– Бутылки.

Николай меня тогда в магазине, конечно, не заметил. А тут поднял глаза, и я поняла – восхищен. Еще бы: похудевшая после болезни, подкрашенная и в кимоно, я сама себе нравилась.

– Что? – переспросил он. Вероятно, подумал, что ослышался.

Я засмеялась:

– Не обращайте внимания. Заговариваюсь иногда…

Пришел сынуля и принялся откровенно разглядывать сантехника. Тот забеспокоился, затикал глазом. Я пнула Лерку под столом и тотчас схлопотала в ответ. К счастью, нижняя возня никак не отразилась на учтивом лице сына. Моя выучка.

Вначале беседовали о погоде, потом о предстоящих выборах и ценах на продукты. Стандартный набор тем перед примеркой к более близкому знакомству.

– Николай разведен, – быстро выпалила бабка в паузе. Дождалась момента.

Сын славной Веры Васильевны покраснел.

– Какое удачное совпадение – мамуля тоже разведена, – артистично всплеснул руками Лерка.

– Валерий, сегодня по телевизору фильм с твоими любимыми вампирами, – напомнила Роза Федоровна, оскалив роскошную вставную челюсть.

– Да-да, конечно. Я его у Нинки посмотрю. Там и переночую. Мамуля, бабуля, целую ручки, спок ночи. Чао, Николай… э-э…

– Семенович, – подсказал сантехник.

– …Симеонович. – Леркино лицо изобразило верх любезности. – Мне теперь завтра прийти, Николай Семидронович, или через неделю? Вы же, надо полагать, надолго задержитесь, Николай Семизвонович? Вам же для полного счастья еще толчок в туалете поменять придется, да, Николай Семипупович? – Последнее Лерка выкрикнул уже за порогом.

– У мальчика переходный возраст, десятый класс, отца нет, вот и распустился, вы, пожалуйста, простите, – голос у бабки многочастотный, как у вьетнамца, одновременно сконфуженный и заискивающий, – фильмы американские любит смотреть про зомбей и мертвецов, – это выпад уже в мою сторону.

Вслушиваясь в затихающий перестук Леркиных скачков по лестнице, я напряглась… И меня понесло. Может, не полностью оправилась после компота?..

Я говорила что попало, а сама в бешенстве гадала, к какой из Нинок ушел сын. Если к однокласснице, то ничего, но если к шалаве Нинке из соседнего подъезда… Я грубо сказала Розе Федоровне, что величайшая глупость с ее стороны – брать на себя обязанности свахи, пользуясь для организации случки бытовыми неполадками. Пусть вспомнит, кем она мне приходится.

Бабка с сантехником растерялись. Пока они пребывали в ступоре, я предположила, что являюсь не первой незнакомой женщиной, кому Николай преподносит «Мукузани» с целью заманить в постель. Однако здесь-то не на такую напал, стало быть – до свидания, бонжур, ауф-видерзейн, наше вам с кисточкой, с огурцом-с… В общем, «по плодам их узнаете их». Евангелие от Матфея.

Лерка нарисовался почти сразу же, едва за Николаем закрылась дверь. Под лестницей, наверное, прятался. Развязно осведомился, раскидывая грязные ботинки:

– Как женишок, мамуля?

…Это была первая пощечина в жизни сына. И в моей. Дернувшись, Лерка уставился на меня, будто не веря. Вместе с ударенной покраснела и вторая щека.

Дальше было то, чего я никак не ждала. Мне не прилетело обратно. Сын не заругался матом, не хлопнул дверью, уходя навсегда. Он просто сел на пол и разревелся как маленький.