Гобелен судьбы - Алина Либерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где же ты такое слыхала, мамонька? — удивилась девушка.
— Давеча купец захаживал, много мне пряжи на следующий раз заказал — вот и поведал, что такая искусница завелась, да ниток требует.
— Где ж её найти-то? — встрепенулся Никола. — Куда идти за её гобеленом?
— Слыхал про деревню Сусеки? Там-то она и живёт, если верить купцу.
— Сусеки, значит. Что ж, спасибо вам, хозяюшки, и за кота, и за шапку, и за совет добрый.
Обратный путь Никола проделал чуть ли не бегом, торопясь прибыть в харчевню до наплыва обеденных посетителей. Котёнок устроился за пазухой, навострив острые ушки.
— Знаешь, где такие Сусеки? — пыхтел на ходу Никола, говоря ни то с собой, ни то с котом. — Вот и я не знаю, не бывал, слышь, никогда за пределами Градолесья. Сколько же туда добираться?
Котёнок дёрнул ухом.
— Ладно, это я поспрашаю. А ты знай, что теперь мышей будешь в нашем доме ловить. А то устроили в погребе беспорядок. Но помни, кормить сытно тебя и без того будут, поэтому есть мышей совсем не обязательно, главное — прогонять, ну знаешь, показать им, кто в доме хозяин. Понял? — Никола потрепал котёнка по пушистой головке. Тот в ответ заурчал. — И к матери мышей не таскай, а то визгу не оберёшься.
Котёнок мяукнул.
— Звать-то тебя как? — опомнился Никола. — Хм, серый, лопоухий. Зайцем будешь?
Под пальцами Николы продолжало растекаться мурлыканье.
— Значит, будешь, — улыбнулся он уже на пороге дома.
— Где ж ты был? — всплеснула руками мать.
— Да вот, за мышеловкой ходил, — он показал родителям нового жильца и сотрудника харчевни.
Мать схватила котёнка и прижала к груди.
— Мамань, сколько до деревни Сусеки топать?
— А тебе на что?
— Говорят, ткачиха там живёт, всё-всё про каждого показать может. Хочу у ней про дар свой узнать.
— Ишь как раскраснелся-то с дороги, — мать приложила прохладную руку к щеке Николы, и тот только сейчас ощутил жар, пылающий на лице. — Ну-ка сядь у окошка и остынь, ишь румяный какой.
Мать усадила его на скамью, пристроила котёнка на колени и пошла в кухню, а вернулась с молоком. Никола осушил кружку, глянул в окно и соскочил.
— Некогда сидеть, мамань, вон дед Захар на обед идёт. Работать пора.
— Вот и ладно, — обрадовалась мать.
Листья падать перестали. Как и предсказывал отец, снег лёг через пару дней. Да сразу такой, что утро пришлось начинать с лопатой в руках, иначе ни один посетитель до них не доберётся.
Шепнуть бы лопате чего-нибудь, думал Никола, и тропинка готова. А ещё лучше, чтоб снегу скомандовать, а он бы, подобно отцовским листьям, с земли поднимался да сам горкой складывался. Вот бы жизнь пошла: детишкам на главной поляне можно было бы целый городок построить! С горками, с избушками, с ледяными истуканами. Эх, радости бы было! Но снег лишь липнул к валенкам да утяжелял лопату.
Никола досадовал не долго. Тело просыпалось после сна от работы на воздухе, свежая прохлада покалывала в носу, наполняла грудь, глаз радовался отблескам фонарного света на снегу. Дверь из дома приоткрылась — пушистая фигурка вырвалась из темноты, стрелой пронеслась по расчищенной тропинке и камнем плюхнулась в мягкий сугроб. Котёнок вынырнул из снега в белоснежной шапке между ушей и в два прыжка вновь оказался на тропинке, весь сияя в свете фонаря налипшими снежинками. Он встрепенулся, отряхнулся и распушился, как щётка трубочиста.
— Куда ж, ты, дурень? — Никола поднял мальца, обсушил рукавицей и сунул в карман тулупа. — Лапы отморозишь.
Котёнок мяукал, но покорно сидел, высунув серые уши из укрытия. Никола закончил работу и направился в сарай прибрать лопату. Скоро солнце встанет, скоро народ набежит.
Хрупая снегом под ногами, разгорячённый работой Никола, вернулся к дому. Пахло блинами и дровами. Никола выпустил котёнка на вязаный половик, тот мяукнул и рванул к скамье в дальнем углу.
— Доброго раннего, — раздалось из того угла.
Только сейчас заметил Никола, что со скамьи поднялась вязальщица Валентина и шагнула ему навстречу. Заяц тёрся о её ноги и не отставал, будто прилип.
— Доброго, Валентина! Прости, не заметил, не ожидал так рано.
— Я специально пораньше пришла, — сказала девушка. — Матушка твоя пуховый платок на зиму заказала да носки тёплые, вот я и принесла пока у вс пусто, чтоб от работы не отвлекать.
Девушка полезла в сумку доставать заказ.
— Что ж, благодарю, — сказал Никола и гаркнул в кухню, — Ма-ам!
Валентина зажмурилась и притворила клапан сумки, будто и не собиралась ничего извлекать.
Мать вышла из кухни, расплылась в улыбке.
— Здравствуй, Валюша, садись скорее, блинами тебя накормлю, — прощебетала мать и снова скрылась в кухне, на ходу командуя, — Дед, иди помогать!
— Мамань, да я сам, не суетись, — успокаивал Никола.
— Отец пущай самовар греет, а ты иди в погреб за тыквенным вареньем, — распоряжалась она.
Никола через трапезную направился к погребу.
— Погоди, — позвала его гостья.
Она вновь запустила руку в сумку, но тут спустился отец, улыбнулся густыми усами.
— Добро пожаловать! — поприветствовал он.
Девушка отвлеклась, поздоровалась, а Никола поспешил за вареньем. Скрипнула ступенька, керосинка осветила помещение. О пребывании здесь мыши ничего не напоминало: ни мучной дорожки, ни рассыпанной крупы — всё ровно так, как Никола оставил, когда уходил в тот раз. То ли Заяц показал, кто в доме хозяин, то ли сама мышь прислушалась к его советам и смылась подобру-поздорову.
Скрип, Никола вздрогнул, обернулся.
— Это я, — шепнула Валентина.
Она протянула ему моток пряжи. Простой серый, ничем непримечательный, но едва он оказался на ладони, стало тепло и мягко, а на душе сладко, будто в сон погружаешься после тяжёлого дня.
— Не хотела я при всех-то, — смутилась девушка. — Мама эту шерсть пряла, когда ты к нам заходил. А как ушёл, говорит, нить завиваться да закручиваться стала. Она такие дела сразу чует. Говорит, нить к тебе тянется, а от тебя — в Сусеки, к той ткачихе, будто путь прокладывает. Вот и велела мне отнести этот клубок тебе. Говорит, приведёт он тебя к ней, а ты нитки-то ей отдай, пущай в твой гобелен вплетёт, видать и углядишь в нём то, что покоя не даёт. Ну, побегу, пока меня тут с тобой не застукали, — хихикнула девушка и скрылась с глаз.
Никола уставился на клубок размером с яблоко, да так и стоял, пока голос матери не привёл его в чувства:
— Ты чего там застрял?
— Иду! — отозвался, покрутился по погребу,
