Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна - Алексей Солоницын

– А я так была поражена этой пышностью, величием, что сердце обмирало, куда-то падало… Мы в Дармштадте жили скромно. Мама воспитывала нас по строгим английским правилам.

– А тут огромные залы, зеркала в золотой оправе, огромные окна и такой поразительный вид на Неву, на линию дворцов…

– Северная Пальмира! – значительно сказал Сергей Михайлович. – Второго такого города нет нигде в мире.

– Знаете, я где-то прочел, – князь Павел хихикнул в кулак, – что когда к Екатерине II привезли невестку и ввели в тронный зал, она, ослепленная величьем дворца, упала на колени и на четвереньках поползла к императрице…

– Ну, это из серии исторических анекдотов, – князь Константин одобрительно кивнул, когда перед ним поставили на стол обещанных бекасов. – Когда я писал драму «Царь Иудейский», знаете, сколько всего начитался…

– Драма очень хороша, – князь Сергей Михайлович тоже кивнул одобрительно, вдыхая ароматы блюда с птицей. – И сам ты играл замечательно Иосифа Аримафейского, я хорошо запомнил…

– Сережа, а ты помнишь, когда после Петербурга мы приехали в Москву и ты повез меня в Троице-Сергиеву лавру? И вот там, у раки преподобного Сергия – вот где я встала на колени. Я еще не знала, как он велик и благодатен и что значит для России, но как-то так получилось, что я вдруг оказалась на коленях. И почему-то слезы сами собой увлажнили глаза…

– А меня поразил Успенский собор в Кремле, – сказала княгиня Александра.

– И после всего этого великолепия и пышности, после всех этих бесконечных приемов так удивительно и радостно было оказаться здесь, в Ильинском! – глаза Елизаветы Феодоровны лучились, от них исходил свет, и нельзя было не любоваться ей. – Простой деревянный дом, березовая аллея и сад…

– Настоящая русская усадьба, – подтвердил князь Константин. – Как раз то самое дворянское гнездо, которое так хорошо описал Иван Тургенев. Я, знаете, однажды слегка перефразировал Ивана Сергеевича: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, ты одна мне поддержка и опора – вера моя православная. Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя думать, чтобы такая вера не была дана великому народу».

– Хорошо, именно вера, – княгиня Елизавета улыбнулась поэту. – А язык… Я когда стала его изучать, то поразилась, как он разнообразен. Сережа мне много читал, я думала, что уже усвоила русскую речь. Но стоило заговорить с крестьянами или где-нибудь в городе, как я сразу заходила в тупик. Они как будто совсем из другой страны!

Князю Константину понравилось это замечание Елизаветы Феодоровны, ему захотелось что-нибудь сделать для нее… Он встал, отодвинул стул, чуть согнулся, лицо его изменилось:

– Ефто, ить не бери ноши сверх мочи, а бултыхнут, кряхти да неси, – и он пошел по гостиной, будто мешок нес. Вот сбросил его и из крестьянина мгновенно преобразился в лакея:

– Больно тонко прохаживаться изволите, сударыня. Чулочки отморозите-с…

А вот как будто гусли появились у него, провел он пальцами по струнам, запели они:

– Велико море колыбанское, много на нем скота астраханского, один пастух, как ягодка… Что такое, а?

– Я знаю, я! – В гостиную вбежал мальчик Ваня, сын князя Константина.

– Ты откуда взялся? – удивился князь Константин. – Ну, коли пришел, выручай дядюшек и тетюшек.

– Море колыбанское – небо, – радостно отчеканил Иоанн. – Скот астраханский – звезды. А пастух – месяц!

Елизавета Феодоровна захлопала в ладоши.

– Молодец, Ванечка…

– А вот теперь вы отгадайте, – решительно сказал Иоанн. – Шел я по тюх-тюхтю, нашел я валюх-тюхтю; кабы не эта валюх-тюхтя, так съела бы меня тюх-тюхтя!

– Шел я по тюх-тюхтю, – раздумчиво повторила Елизавета Феодоровна. – Поле? Лес? Ну, раз лес, значит, будет медведь… Да?

– А, вы какая хитрая! Вы без подсказок!

– Ну, раз я хитрая, значит, медведь в загадке есть, – Елизавета Феодоровна улыбнулась мальчику. – А как можно с медведем справиться? Что это за валюх-тюхтя? Рогатина?

– Топор! – крикнул Иоанн. – Вы, тетя, самая умная!

Елизавета Феодоровна прижала к себе мальчика:

– Сегодня меня засыпали комплиментами. Но твой, Ваня, самый дорогой. Расти, Ванечка, таким, как твой отец – и поэтом, и драматургом, и актером. Но самое главное – так же сильно верь в Бога, как твой папенька.

– Я, как он, генералом стать хочу.

Все засмеялись.

И в этот момент, уже не в силах сдерживать боль, вскрикнула княгиня Александра. Лицо ее исказила гримаса мучительного страдания, и она схватилась за живот.

Князь Павел побледнел, черные усы и бородка резко выделились и сейчас выглядели, как приклеенные. Он бросился к жене, подхватил ее на руки.

– Что? Неужели? Сашенька! – бессвязно выкрикнул он. Княгиня Александра только простонала в ответ. Князь Павел унес ее в спальню.

И вдруг какой-то ужасный, дикий крик вырвался из груди княгини. Все повскакивали с мест и бросились было к спальне, но Елизавета Феодоровна остановила их.

– Сережа, поезжай в Одинцово за доктором, – сказала она мужу.

– Может, я? – спросил князь Сергей Михайлович.

– Нет-нет, ты не знаешь… Я мигом, – и князь Сергей побежал к двери.

Елизавета Феодоровна вошла в спальню, опустилась на колени у кровати, взяла руку княгини Александры.

– Сашенька, милая, ты же не в первый раз рожаешь. Все получится хорошо, ты только потерпи.

Пришла горничная Даша, и Елизавета Феодоровна сказала ей:

– Принеси горячей воды, полотенца.

А потом Павлу:

– Возьми хороший стальной нож и прокали на огне.

– Зачем? – ужаснулся князь Павел.

– Пожалуйста, побыстрей, – и видя, что княгиня Александра теряет сознание, стала хлопать ее по щекам. – Сашенька, не уходи, не надо. Повторяй за мной: «Господи, помилуй! Господи, спаси и сохрани!»

– Господи, помилуй, – повторила княгиня Александра. – Мама! Мамочка!

Князь Константин, Сергей Михайлович стояли у двери, замерев в ожидании. Вот пробежала горничная с тазом, вот прошел князь Павел, держа в руке нож. Он остался в спальне, но ненадолго. Вернулся к двери – с белым, как бальная манишка, лицом, с вытаращенными, почти безумными глазами.

– Кто бы мог подумать, – пробормотал он, – чтобы вот так… внезапно…

– Это всегда внезапно бывает, – попробовал успокоить его князь Константин. Но видно было по его глазам, что он успокаивал не столько племянника, сколько самого себя.

К. В. Лемох. За чтением. Портрет великого князя Сергея Александровича Романова

Князь Павел приложил ухо к двери. Скрипнув, она слегка приоткрылась.

– Сашенька, тужься! – услышал он голос Елизаветы Феодоровны. – Тужься сильнее!

Но княгиня Александра уже ничего не слышала и не понимала, только мотала головой из стороны в сторону.

– Даша, держи ее руки, – сказала горничной Елизавета Феодоровна. – Только крепче, прошу тебя.

Дитя показывалось на свет Божий медленно, мучая мать, и тогда Елизавета Феодоровна стала помогать им. Уверенные движения княгини Елизаветы придали сил и Даше, хотя сердце ее обмирало от ужаса, а по лицу катился холодный пот. Она с удивлением и страхом, перемешанным с восторгом, следила за Елизаветой Феодоровной, которая сумела-таки помочь явиться в мир ребеночку невредимым – и отделила его от матери.

И когда раздался крик младенца, вздрогнули сердца и у тех, кто стоял за дверью, и у Елизаветы Феодоровны, и у Даши.

Княгиня Елизавета холодным мокрым полотенцем обтерла лицо роженицы. И вдруг она увидела, что губы княгини Александры странно полуоткрыты. Были видны белые, плотно пригнанные друг к другу зубы царевны греческой. Сколько раз ими восхищались и мужчины, и женщины, когда царевна улыбалась, или смеялась – ну не зубы, а жемчуга!

Елизавета Феодоровна приподняла веко княгини Александры и увидела застывший зрачок.

Еще не веря в случившееся, она приложила ухо к груди княгини. И только теперь убедилась, что она мертва.

Послышался шум подъехавшей коляски, потом шаги на лестнице – это поспешали князь Сергей и доктор.

Доктор был из молодых, просвещенных интеллигентов – он верил только в прогресс и революцию и уж, конечно, не верил в Бога. Свое назначение в больницу, которую открыла Елизавета Феодоровна, он принял как величайшее наказание и только ждал случая, чтобы отказаться от места. Князя Сергея он презирал, а к Елизавете Феодоровне относился как к барыне с причудами, которая открыла больницу от безделья.

Стоило доктору взглянуть на княгиню Александру, как он понял все.

– Почему же раньше-то? Не предупредили? – он говорил отрывисто и почти злобно.

– Она была на седьмом месяце, Василий Никитич, – спокойно ответила княгиня Елизавета, тяжело опустившись на стул.

Доктор еще раз осмотрел мертвую княгиню, резко задернул простынь, накрыв Александру Георгиевну с головой. Потом приказал распеленать младенца, осмотрел и его.