Его глазами - Эллиот Рузвельт

В нашей семье существовал такой обычай: когда один из нас возвращался из какой-нибудь поездки, мы старались первый же вечер провести в семейном кругу за обеденным столом, чтобы поделиться впечатлениями обо всем, что произошло за время его отсутствия. Мы прекрасно понимали, что если не соберемся сразу же, то при нашей постоянной занятости эти события скоро отойдут на задний план, потонут в новых, и нам никогда уж не удастся наверстать упущенное.

Мне не довелось участвовать в исторических путешествиях, описанных в этой книге, и я сама могла бы написать только о том, что слышала в те вечера, когда вся семья вновь собиралась под общим кровом. Но Эллиот был участником этих поездок; я помню, каким взволнованным он возвращался домой, и поэтому мне теперь вдвойне интересно читать его более подробный рассказ об исключительно важных событиях тех дней.

Конечно, я не знала о многом из того, что говорится в этой книге, но я твердо уверена, что записи, которые должен теперь делать каждый, имевший возможность близко наблюдать войну в любом из ее проявлений или присутствовать при разработке планов, положенных в основу будущей организации мирной жизни всего человечества, представляют большую ценность.

Естественно, что люди под собственным углом зрения рассказывают о том, что они видят, слышат и переживают. Каждый воспринимает события по-своему, и этим до некоторой степени объясняются частые расхождения в рассказах различных людей об одном и том же. Я убеждена, что многие из присутствовавших при беседах, приведенных в этой книге, толковали их по-иному, в зависимости от своих личных мнений и убеждений. И все же записи, сделанные всеми этими людьми, бесконечно ценны. Настоящая книга, написанная одним из очевидцев важнейших совещаний, даст будущим историкам часть материала, на основании которого история вынесет свой окончательный приговор.

Элеонора Рузвельт.

Введение

Эта книга будет касаться войны лишь попутно. Более важное ее назначение состоит в том, чтобы пролить некоторый свет на проблемы мира.

События, о которых я хочу рассказать, беседы, которые я запомнил, впечатления, под влиянием которых сформировались мои нынешние убеждения, относятся примерно к периоду от начала войны до момента, последовавшего вскоре за встречей "Большой тройки" в Ялте. Поверьте, что в то время я не имел ни малейшего намерения писать книгу. Решение взяться за перо родилось во мне совсем недавно; оно было вызвано повелительной силой событий. Некоторую роль в этом сыграла речь, произнесенная Уинстоном Черчиллем в Фултоне; большое влияние оказали на меня мысли, высказывавшиеся на заседаниях Совета Безопасности в Хантер-колледж, в Нью-Йорке; решающее значение имело накопление Америкой запаса атомных бомб, и, наконец, меня торопили все проявления растущей розни между ведущими мировыми державами, все невыполненные обещания, все признаки возрождения политики силы, проводимой безрассудно алчными империалистами.

Темп нашей эпохи таков, что наши взгляды определяются не ходом исторических событий, а газетными заголовками. Степень нашего доверия или недоверия к России обусловлена не ее огромным вкладом в нашу победу, которая все еще остается величайшим событием в жизни нашего поколения; оно скорее определяется сенсационными заголовками на первых полосах газет, вышедших за последние три-четыре дня; а поскольку эти газеты в прошлом часто выступали безответственно, требуется вдвойне осторожное отношение к ним в нынешнее тревожное время. Наша точка зрения по вопросу о предоставлении Англии займа складывается не под влиянием воспоминаний о самолетах-снарядах, падавших на Лондон, и даже не под влиянием того, что нам известно о скудном пайке, на котором и до сих пор живут англичане; она формируется под влиянием неуверенности, которую вызывают у нас империалистические устремления Англии. Мы не можем выиграть мир, если сегодня среди нас не будет того единства, которое обеспечило нам победу в войне. Это яснее ясного - любой школьник мог бы написать на эту тему трогательное и убедительное сочинение. Однако со дня победы в Европе и со времени падения первой атомной бомбы это единство неуклонно исчезает.

Поскольку я сомневаюсь в том, что утрата единства - результат естественного хода событий, и убежден, что это единство намеренно разрушают люди, которым следовало бы понимать, что они делают, - я и счел необходимым написать эту книгу.

Но почему же именно я? О чем я могу рассказать? Ведь за каждым мировым потрясением, подобным минувшей войне, неизбежно следует книжный потоп. Генералы, министры, военные корреспонденты бросаются к пишущим машинкам или хватаются за не слишком острые перья. И все же я могу отвести для своей книги, пусть маленький, но совершенно определенный участок, принадлежащий только мне.

Такое право дает мне прежде всего тот биологический факт, что я - сын своего отца. Это большое преимущество, но, как и всякое преимущество, оно имеет и свои отрицательные стороны. Я помню, что отец говорил со мной однажды об этом - дело было в Гайд-парке, когда он был еще губернатором штата Нью-Йорк, примерно за месяц до выдвижения его кандидатуры на пост президента. Он прекрасно понимал, какую огласку получает любой поступок детей видного общественного деятеля, особенно когда этот деятель имеет ярых политических врагов. Однако отец не мог, да и не хотел контролировать нас во всем. Он считал, что мы сами себе хозяева и должны распоряжаться собой, как хотим и как умеем. Я думаю, что ему, как и всякому отцу, хотелось, чтобы мы не попали в тюрьму, выросли сознательными гражданами, были счастливы и преуспевали каждый в меру своих способностей. Но он старался возможно меньше стеснять нашу свободу.

Во всяком случае, всем невыгодам, вытекающим из положения сына президента, следует противопоставить второе обстоятельство, дающее мне право писать эту книгу: мне выпало на долю быть очевидцем некоторых совещаний, имевших величайшее значение для этой войны и, я сказал бы, даже для всей жизни нашего поколения.

Отправляясь во время войны за границу на какую-нибудь конференцию, отец желал иметь при себе человека, которого он хорошо знал и которому доверял, - по возможности кого-нибудь из членов нашей семьи. Я не хочу дать этим повод думать, что отец недостаточно знал своих официальных советников или не доверял им; но только в обществе своих сыновей он чувствовал себя действительно свободно. С ними он мог разговаривать, как бы размышляя вслух. Мне чаще, чем братьям, удавалось быть его адъютантом. Когда он впервые встретился с Черчиллем у берегов Ньюфаундленда, я служил в разведывательной эскадрилье, стоявшей у озера Гэндер в Ньюфаундленде; когда он был в Касабланке, моя часть базировалась в Алжире; когда он прибыл на Ближний Восток для участия в Каирских и Тегеранской конференциях, одна из наших штабных баз находилась еще в Тунисе. Только в Ялту я не мог сопровождать его.