Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рахманинова приводила мама и передавала учителю из рук в руки. Не фигурально. Легким толчком в спину (таким обычно подталкивают подслеповатого котенка к миске) его мама направляла свое чадо к распахнутым дверям музыкального класса, откуда уже доносился «распевочный» «Собачий вальс». Уходила она только тогда, когда появившаяся в дверях учительница фортепиано увлекала незадачливого однофамильца в мир музыки. На бесконечные для него 45 минут.
За рояль тот садился с лицом человека, идущего на электрический стул. Если бы вместо просьбы сыграть «Полет шмеля» учительница положила ему на голову влажную губку, а к рукам подключила электроды, тот был бы только рад такому милосердному окончанию своей экзекуции.
Учительница его недолюбливала и к концу урока откровенно морщилась при виде его нерешительных потуг. Может, из-за диссонанса, рождаемого его великой фамилией и игрой на пианино, а может, из-за того, что Костя Рахманинов был самой настоящей амебой. Вообще, женщины готовы терпеть любых мужчин: скандалистов, негодяев и хамов, но только не таких. Ни одна женщина не будет терпеть рохлю. Они к ним испытывают плохо скрываемое отвращение.
Рахманинов, как и любая амеба, это отвращение чувствовал и, вжимаясь в стул, старался стать еще незаметнее. Но доставалось не только ему – вообще, их учительница по фортепиано понимала выражение про кнут и пряник слишком буквально. Вместо кнута у нее была указка, а вместо пряников – большой поднос с барбарисками и рачками, стоявший на крышке пианино.
Было непонятно, откуда взялась указка в кабинете музыки, но тем не менее она там была. Метровая и кислотно-зеленого цвета. Она использовала ее в качестве указательного пальца, когда надо было ткнуть куда-то в направлении задних рядов, а в момент особого душевного потрясения даже замахивалась. Потом, правда, часто моргая, осекалась, понимая, что до явного превышения учительских полномочий ей оставалось всего ничего. Но любой начатый маневр требует завершения, поэтому указка обрушилась на крышку пианино. Наверное, в тот момент она забывала, что стучит по любимому инструменту Рахманинова (Сергея, а не Кости). С верхушки барбарисовой башни несколько конфет скатывались к ее основанию. Барбариски играли важную роль в системе сдержек и противовесов. Было на подносе и несколько шоколадных конфет – их получали особо привилегированные. Любимчики или сильно отличившиеся.
Параллельно учительница сольфеджио пыталась сделать из мальчиков мужчин – но, как и все люди советского поколения, делала это топорно и категорично.
– Мальчики, вы же рыцари! – чуть ли не с шекспировской интонацией она укоряюще обводила класс глазами. – А носитесь по коридорам, что от вас девочки шарахаются.
Новоявленные рыцари шумной гурьбой вываливались из кабинета, ознаменовывая фойе криками и взрывами смеха. Девочки ожидаемо шарахались. Толкотня и доносящийся из гардероба матерок означали, что время рыцарских подвигов уже давно прошло и забыто. Впрочем, современные историки утверждают, что на самом деле рыцари были обычными средневековыми гопниками. Так что, наверное, ничего страшного.
Вспоминая свою группу через несколько лет, Женя прекрасно понимал, почему Рахманинов был белой вороной. При всех своих странностях он грешил кое-чем и посерьезней. Он не стеснялся своих родителей. Любой ребенок, приходя в общественное место, моментально отказывается от своего родства с мужчиной и женщиной, живущими с ним под одной крышей. Родителей стесняются, как дурацкой, но теплой шапки или варежек на резинке. Носить откровенно не хочется, но выбора нет. Родители превращаются в великовозрастный балласт, который своими вопросами – звучащими, как назло, очень громко, что всем вокруг слышно – благополучно подрывают твой тщательно завоевываемый авторитет. А любой ребенок прекрасно знает, как его трудно заработать и, что немаловажно, удержать.
Рахманинов же родителей не стеснялся. Он позволял маме его причесывать и проводить платком под носом. Он всегда был аккуратно одет, и у него единственного до блеска были начищены остроносые туфли, которые носили только старшеклассники. Но вопреки всему, эта аккуратность не придавала ему пижонского лоска, а скорее наоборот, подчеркивала прилежную бесхребетность. Правда, однажды он пришел в свитере с Человеком-пауком – тогда как раз вышел первый фильм с Тоби Магуайром в главной роли. В тот год случился настоящий паучий бум – все дети вдруг перебороли арахнофобию и резко полюбили членистоногих какой-то садомазохистской любовью. Они подставляли под их жвала руки, плечи и шеи, проникнувшись родительской присказкой про «не убей паука в доме».
Свитер был неплох, но то, что он был связан бабушкой (а Рахманинов не врал, потому что не умел, да и ничего зазорного в домашней вязке не видел), сильно его обесценивало.
Вообще, Рахманинова бы спасло только одно – если бы его, ждущего опаздывающую за ним маму, в фойе музыкальной школы укусил бы такой паук. Рахманинов бы, пока что еще неумело, но резво, пронесся на паутине через проспект Мира под восхищенными взглядами вчерашних обидчиков.
Но к тщедушным ботаникам небезразлична лишь студия Marvel. Жизнь же куда беспощаднее. Чудес и суперспособностей не бывает.
Дружить с Рахманиновым было можно, но эту дружбу по приходе в музыкальную школу требовалось тщательно мимикрировать за отстраненным безразличием и нечастыми нападками. Иначе можно было в момент столкнуться с непониманием одногруппников.
В конце занятий Женя ждал Рахманинова за углом, и они вместе как ни в чем не бывало шли гулять. Рахманинов, по-видимому, был готов платить такую цену за дружбу, во всяком случае, никаких упреков от него он не слышал.
После занятий, по выражению взрослых, начиналось их с Рахманиновым Великое Праздношатание. Гулять без цели и не наблюдать часов могут или влюбленные, или школьники. Занятия заканчивались в два часа, а вернуться надо было до прихода родителей с работы. То есть до шести. Короче говоря, особо не разгуляться.
Грелись и коротали время в подземных переходах.
Подземные переходы с тех пор совсем не изменились. Настоящий портал в прошлое. Законсервированные 90-е на два метра под землей. Они существовали вне времени. Пройди еще 100 лет, а в них все так же будут продавать колготки, сосиски в тесте и телефоны. Витрину с телефонами как раз и рассматривали две пары глаз – Жени и Рахманинова. Рассматривали с придыханием бедняка из «Рождественской сказки» Ганса Христиана Андерсена, увидевшего праздничный стол богача через запотевшее окно.
В отражении они видели свои красноватые шмыгающие носы, а за ними – вожделенные сименсы и самсунги.
Они просто молчали и смотрели – никто из них даже не вынашивал планов о покупке. Слишком уж баснословной была цена – а считать, сколько надо откладывать с дней рождения и обедов, они даже не пытались. С такими подсчетами они обычно досчитывались до преклонных лет.
Слабая надежда на получение денег за пятерки была тут же задушена и похоронена, а на ее надгробии родительской рукой было высечено: «Хорошо учиться – это твоя обязанность». Рахманинов так тем более. По райдеру за такие просьбы ему причитался еще и подзатыльник.
Надежда, правда, как Гоголь, была еще жива и царапала крышку гроба ослабевшими пальцами – впрочем, недолго. У Рахманинова так тем более. Рассчитывать на телефон он не мог, даже если бы закончил год без единой тройки, а саму школу – в 14 лет и с золотой медалью.
Термин «социальное неравенство» Женя усвоил намного раньше, чем о нем рассказали на уроках обществознания. Однажды с мамой они забрели во двор, спрятанный от посторонних глаз за высоким забором. Двор как будто вырезали из рекламного буклета – целые качели без единого скрипа, кольца для детского баскетбола, качалка-пони на пружине. Так уж повелось, что все хорошее у нас принято прятать от посторонних глаз. Даже то, что нельзя унести. От греха подальше. Если не смогут украсть – так обязательно нагадят. От бессилия. Двор находился между двумя высотками, откуда часто выезжали серьезные дядьки с гарнитурой и тетки в кашемировых пальто. Пробрались они туда через открытые ворота, когда туда заезжал тонированный лексус.
Родители ошибочно полагают, что в детстве мальчики дружат с мальчиками, а девочки – с девочками. На самом деле все немного по-другому. Богатые дружат с богатыми, бедные – с бедными. Дети очень рано начинают чувствовать социальное и классовое неравенство. А помогают им в этом их родители. Женя нерешительно ковырялся в песочнице, поглядывая на более успешных коллег по детству – двух пацанов и девочку. У первых двух была яркая пожарная машина чуть ли не в натуральную величину, две ламборгини с открывающимися дверцами
