Швейк в Нью-Йорке. Роман - Луиджи Лунари

– Да он сумасшедший! – сказал Логан, откидываясь на спинку кресла. – Он идиот!

– Ну да! Официально признанный! – энергично закивал головой Швейк. – И могу подтвердить это!

Он извлёк из внутреннего кармана пиджака сильно потрёпанный от частого употребления лист бумаги, сложенный вчетверо и защищённый целлофаном.

– Вот, смотрите: Медицинская комиссия Четвёртого округа города Праги удостоверяет, что господин Йозеф Швейк, родившийся тогда-то, проживающий там-то, страдает серьёзной умственной отсталостью. Что означает: идиот. Врачи, знаете ли, ублажая клиентов, всегда пытаются позолотить пилюлю!..

– ?!..

– Да-да! Как это случилось с моим другом Войтой Ванеком из Братиславы, мусорщиком по профессии. Он никогда в жизни не видел ректальных суппозиториев, и когда врач ему их прописал, он спросил, что с ними делать. И врач ему ответил: введёшь в сфинктер. У Войты не хватило смелости спросить, что за штука этот сфинктер, и узнал он это только в скорой помощи, которая везла его в больницу после того, как, вернувшись домой, он съел их аж целых двенадцать штук. Это я к тому, что врач вместо того, чтобы просто сказать ему: сунешь их, с позволения сказать, в задницу, решил выпендриться. И в моем случае то же самое: страдает серьёзной умственной отсталостью на самом деле означает идиот. Однако! – Оттопырив указательный палец правой руки, Швейк ткнул им в другое слово, написанное на листке бумаги: безвредный. Это я к тому, что вы не должны беспокоиться и остерегаться меня.

Логан почувствовал, что у него закипают мозги. Он закрыл глаза, спрятал лицо в ладони, сделал глубокий вдох и замер, заставив себя не слушать Швейка, который продолжал старательно и подробно информировать его о своём здоровье.

– Итак, – постарался подвести итог Логан после того, как ощутил в себе способность соображать. – Вы идиот, но желаете въехать в Соединённые Штаты…

– А в чем дело? Их у вас нет?

– Кого?

– Идиотов.

Хопкинс хмыкнул. Логан, моментально обернувшись, испепелил его взглядом. Хопкинс замолк, а Швейк нет.

– Я позволю себе заметить, – продолжал он, – что если я как идиот прошу разрешения на въезд в Соединённые Штаты… оставим в стороне тот факт, что я совершил для этого длительную поездку… то делаю это не из-за отсутствия уважения к вашей стране. В связи с этим я хотел бы вспомнить моего друга Эфраима Прохазку из Градеца… Вы его знаете?

– Н-н-нет… нет…

– Что, в общем, понятно: он очень закрытый тип, его мало кто знает. Поэтому, может быть, и не имеет смысла рассказывать вам его историю, потому что если вы его не знаете, то не поймёте, в каком месте надо смеяться.

– Послушайте, мистер Швейк! Чтобы дать вам допуск в Соединённые Штаты, я должен убедиться, что вы являетесь искренним демократом, что полностью принимаете наш образ жизни, и что вы явный антикоммунист! Я должен быть в этом уверен! Вы должны убедить меня в этом!

– Постараюсь сделать все возможное, мистер Логан. И всё же позвольте мне сначала задать вам один вопрос. Почему вы с таким недоверием и подозрительностью относитесь к человеку, который желает переехать жить в Соединённые Штаты? Вы находите в этом что-то дурное?

– Я?!..

– Да, вы! Простите, но иного объяснения я не нахожу. Вы мне напоминаете, извините за откровенность, моего друга Ежи Булычку, бургомистра Табора. У него была дочка, которую все желали заполучить в жёны, но он не доверял ни одному претенденту на её руку, задавал кучу вопросов и все-равно отказывал, потому что так и не смог убедиться, что кто-то, действительно, влюблён в его дочь. И было понятно, почему: дочь была страшна, с позволения сказать, как тысяча чертей. С другой стороны, было понятно, откуда такое количество женихов: Булычка был страшно богат, а дочь была его единственная наследница. Вы тоже ведёте себя как бургомистр Табора. Я говорю, что хочу жить в Соединённых Штатах, а вы не верите, что такое может быть возможно, вот и задаёте мне кучу вопросов: зачем да почему!.. А вы часом сами не коммунист?

– Я?!.. Я не коммунист! – вскричал Логан, наливаясь краской и оглядываясь по сторонам.

– Только не примите мои слова за оскорбление, – понимающе уточнил Швейк. – Я тоже много лет был коммунистом, так что вам все моё сочувствие.

– Надо же! – восхитился Хопкинс. – Какой интересный поворот!

Логан ощутил лёгкое чувство паники.

– Так или иначе, коммунист вы или нет, позвольте сказать вам, мистер Логан, что вам очень повезло, что вы живете в Соединённых Штатах, где не преследуют диссидентов. В Праге вас уже давно поставили бы к стенке!.. Но вот это недоверие, которое вы испытываете ко мне, обожающему Соединённые Штаты и уже почти чувствующему себя американцем… Знаете ли, вы напоминаете мне ещё одного моего друга, народного комиссара…

– Хватит! – грохнул ладонью по столу Логан. – Замолчите! Вы подтверждаете, что являетесь ярым антикоммунистом? Отвечайте за мной: я подтверждаю!

– Я подтверждаю!

– Клянётесь соблюдать Конституцию Соединённых Штатов и уважать все законы этой страны? Повторяйте за мной: клянусь!

– Клянусь!

Логан перевернул лежащий перед ним формуляр и подвинул его к Швейку.

– Подпишите здесь!

– Однако интересно! – хмыкнул Хопкинс.

– Запрос на въезд в Соединённые Штаты Америки удовлетворён! – выдохнул Логан, обессиленно откидываясь на спинку кресла.

– Благодарю вас!

Швейк встал, отвесил поклон и пошёл к выходу из зала.

Проходя мимо американского флага, он приложил правую руку к сердцу, коротко кивнул головой и вступил на территорию Соединённых Штатов Америки.

IV Первый американский опыт

Спустя пару недель, проведённых в большом лагере для перемещённых лиц, находящемся в двух часах езды на поезде от Нью-Йорка, бок о бок с сотнями других беженцев со всей Восточной Европы, Швейк был направлен по адресу, который отныне станет его американским адресом. Речь шла о комнате в доме миссис Мэри Уэнди Хиллер, в Мамаронеке, небольшом приморском городке в тридцати километрах от центра Нью-Йорка.

Две недели в лагере пролетели без приметных событий, скуку скрашивали телевизионщики, бравшие интервью то у одного, то у другого беженца, ждущего решения своей судьбы, в основном терзая их вопросами об ужасах жизни в тисках коммунистических режимов, от которых бежали. Интервью со Швейком оказалось самым длинным из всех, но по неведомой причине не пошло в эфир, хотя и было наиболее ярким и необычным, потому что в какой-то момент в нем приняли участие теле- и звукооператор, которые в конце концов подрались между собой. Ещё один маленький инцидент, связанный со Швейком, касался оформления новых документов, действующих в Соединённых Штатах. В них, кроме обязательных имени, фамилии, места и даты рождения, содержалась графа Особые приметы. Швейк настаивал, чтобы вместо прочерка было написано идиот или что-то в этом роде. Чиновники, готовящие документы, были категорически против, утверждая, что идиотизм особой приметой не является.

– Вы хотите сказать, что здесь это нормальная вещь? – спросил потрясённый Швейк.

После чего разгорелась довольно горячая дискуссия, в результате которой с директором анаграфического бюро случилось что-то вроде сердечного приступа, и он заорал:

– Выбросьте его вон отсюда!

Миссис Хиллер проживала в симпатичном домике, расположенном на бульваре, соединявшем небольшой порт с железнодорожным вокзалом. Выделенная Швейку комната с окнами в сад находилась на втором этаже. Он появился на пороге дома в пятницу вечером, точно к ужину. Миссис Хиллер была вдовой лётчика, погибшего в бою над Тихим океаном. С тех пор она ненавидела японцев и первое, о чём спросила у Швейка: не японец ли он. Швейк ответил отрицательно, слегка удивлённый подобным вопросом, потому что впервые в жизни слышал его. Русский или немец – спрашивали, японец – никогда.

Швейк моментально подружился с миссис Хиллер, которой было чуть меньше пятидесяти и у которой были прекрасные светло-платиновые волосы, совсем как у пражских проституток. В первый же вечер она пригласила его на ужин, и во время ужина подробно рассказала ему о своём муже, а также снабдила различной информацией, которая, по её мнению, могла бы оказаться полезной в его новой жизни. В ответ Швейк рассказал ей о Праге, и, чуть смущаясь, заметил, что было бы лучше, если бы она сменила цвет волос, мягко объяснив, почему. На следующий день она устроила ему экскурсию по Мамаронеку, показав порт, книжный магазин, аптеку, почту, банк, вокзал и супермаркет, знакомя его со всеми, кто встречался на пути.

Что больше всего потрясло Швейка, так это сверкающий огнями супермаркет с огромным количеством продуктов в витринах, великолепием упаковок, абсолютным отсутствием очередей и готовностью во всем идти навстречу покупателю: скидки, бонусы, сниженные цены, три предмета по цене двух, подарки постоянным клиентам… Швейк потерял дар речи, когда остановился перед витриной с тюбиками зубной пасты. Добрая сотня разнообразных видов: белые, синие, зелёные, двуцветные; густо пенистые, мало пенистые, с закипающей пеной; с запахом земляники, банана, водки; на основе фтора, камфары, семенной жидкости акулы; для устранения плохого дыхания, против пожелтения зубов и покраснения дёсен, какие-то даже от кариеса; с низким содержанием протеина для страдающих ожирением, без сахара для диабетиков, без клейковины для язвенников; с высоким питательным эффектом для детишек и подростков; для собак, для кошек, а также для любых других ваших маленьких четвероногих друзей; в миниатюрных тюбиках и в гигантской пятикилограммовой упаковке.