Потерянный рай - Андрей Звонков

Пластинки из ящика тети Нади интересные. Их нужно ставить на 78, и там только одна музыка, под которую очень здорово маршировать. Мама сказала, что это какие-то «Брызги шампанского» и танго. А еще, что тетя Надя заругается, если мы разобьем ее пластинки, потому что они пережили эмиграцию… Я ничего не знаю про эмиграцию, только что это было во время войны. Когда мама и тетя Надя собираются, они сперва разговаривают тихо, а потом все громче и громче… и мама упрекает тетю Надю этой эмиграцией… а тетя Надя обижается и уезжает, хлопнув дверью.

Так, ничего и не решив, я просто дошел до футбольного поля, потом свернул к танцверанде. Днем она пустая. В траве полно окурков. Тут можно найти бумажные деньги. Это всегда здорово, хотя медяшки и серебряные – лучше. Мелочь мы тратили на себя, а бумажные всегда отдавали родителям. Колька сказал, что хорошо, когда на веранде дерутся, всегда деньги можно найти.

Вчера танцев не было, они только по выходным. А значит, все, что можно было найти возле веранды, уже нашли. Однажды мы нашли какую-то тряпочку. Колька с Серегой ее подцепили на палки и рассматривали как диковину. «Трусы», – сказал Колька. «Шелковые», – добавил Серега. «Как думаешь, изнасиловали кого?» – спросил Колька и оглянулся на меня. «Я ничего не слышал, – ответил Серега, – резинка лопнула, наверное, сами слетели». Они долго смеялись. Я потом папу спросил, над чем ребята могли смеяться? А папа сказал: «Вот дурачки малолетние».

Когда я вернулся к дядькам, то увидел, что на площадке стоит железный домик. Дядьки его красили в зеленый цвет. Я обошел домик по кругу. Странный он. С одной стороны открытый, вернее двери как ворота нараспашку и вроде прилавка магазинного. А внутри у дальней стенки, полочки, полочки… Я не утерпел и подошел к тому дядьке, что мне подмигнул.

– Дядь?!..

Тот повернул голову.

– Че те?

– А это чево?

– Тир.

Слово новое. Тир. Что такое тир? Спросить? Нет. Дядька сказал так, что я просто обязан уже знать, что такое тир. Вот спрошу – он решит, что я дурачок и таких простых вещей не знаю. Я не хочу, чтобы обо мне кто-нибудь так думал. Мама всегда говорит: «Ходишь чумазый! Что о тебе люди подумают?!»

Я кивнул и отошел. Тир. Дождусь Кольку или Сережку и скажу им: у нас в парке тир поставили! Потом как-нибудь осторожненько узнаю, что такое тир?

Я нашел кусок железки от тира и спросил у дядек:

– Можно взять?

– Бери, – сказал один.

Железка была гнутая желобом, длиной с мою руку. Я взял ее наперевес. Тяжелая. Наверное, как винтовка или автомат. Я пошел в тот угол парка, где были воронки от бомб, где стоял туалет. Я побегал по траншеям, крича «Ура!» и «За мной!», атака удалась, под моим командованием мы выбили противника из вражеских траншей. Я немного запыхался и решил покопаться в воронке. Колька говорил, что иногда можно найти стреляные винтовочные гильзы или даже гильзу от снаряда.

Папа сказал, что во время войны в парке дис-ло-ци-ро-ва-лась зенитная батарея. «Последний рубеж». Я не знаю, что такое последний рубеж. Мама сказала, что немецкие самолеты до Москвы не долетали и бомбили тут. Бросали «зажигалки». Я искал эти зажигалки и ничего не нашел. Правда однажды мне попалась странная зажигалка в патроне. Я спросил маму – это та самая, что немцы кидали? Она не поняла. А потом оказалось, что это зажигалка Прокопича, которая «махнем, не глядя» – память от погибшего друга.

Я копаю железкой глину в яме. Ковыряю землицу, растираю пальцами. Нету гильз. Только железячки мелкие, ржавые. Что-то звякнуло. Я обрадовался и принялся расшвыривать землю. Показался ржавый бок. Гильза от снаряда! Какая большая. Я вижу только небольшой участок – пятачок с царапинами от моей железки. Я еще немного порыл, расчищая находку. Очень большая. И глубоко уходит. Может, подождать, пока проснутся Сережка с Колькой? Сходить к Прокопичу в сарай – лопату взять. Я знаю, есть саперная.

Я хочу пить. На дне ямы собирается лужица воды. Я осмотрел свои руки и сандалии. Весь в глине! «Что о тебе подумают люди?» Я кинул железку и побежал к дырке в заборе. Дом – напротив. Но мне нужна яма с водой. Наша канава с головастиками. Первым делом я помыл руки. Потом принялся счищать палочкой с сандалий глину и кое-как смывать водой. Мне же еще бежать через парк, потом по улице. А там соседи. А они встретят маму вечером и обязательно наябедничают, что я был весь грязный. И мне влетит. Нужно что-то делать. Что? Я снял рубашку. Потом опять ее надел. Перепрыгнуть лужу я не могу. Упаду. И разбежаться тут негде. Нужно прыгать с места. Двумя ногами. Упаду! Нет. А если перейти. А там пиявки! Я ужас как их боюсь. Однажды на моих глазах доставали тонущего в пруду дядьку. Его откачали, а я стоял, замерев от ужаса, и смотрел, как на его коже шевелятся толстые насосанные пиявки… Нет! Я не полезу в канаву! Пусть лучше мама напорет, но я боюсь пиявок больше мамы.

Я пошел по траве, роса, не успев просохнуть, смачивала и смывала грязь с моих ног. Пока добрался до ворот парка, ноги и сандалии уже были чистые. Я помчался по дороге, не обращая внимания на щебенку, старался не загребать ногами. Может быть, если быстро пробежать мимо соседей, – не заметят? Я домчался до нашей калитки. Во дворе бочка с дождевой водой. Умоюсь там. В ней, кроме комариных личинок, никаких зверей. А их я не боюсь.

– Какой же ты чумазый!

Тетя Таня! Я попытался прошмыгнуть мимо.

– Стой, чертенок!

– Теть Тань! Я помоюсь!

– Да ты ж в ржавчине, пострел! Скидай рубаху, я простирну, пока не присохла!

– Теть Тань, а Сережку и Кольку не видели?

– Как не видеть? Шмонались тут, тебя искали. А ты ж где изгваздался?

Я промолчал. Ну что я буду ей объяснять?

– А куда они пошли?

– На пруд, куда ж еще? А ты где был?

– В парке гулял. Там тир сделали. Я смотрел.

– Ох, ты! Прямо тир?

Я пожал плечами.

– Теть Тань, а тир – это зачем?

– А то ты не знаешь?

Я помотал головой.

– Стрелять!

Я аж подпрыгнул. Ого! Стрелять! Как солдаты! А я такую новость несу ребятам…

– Ты есть хочешь?

– Не-а… я пить хочу.

– Пойдем, я свежей воды принесла. От Баулиных.

Баулины – это за четыре дома ниже по улице. Там колодец, и вода вкусная! Мама тоже туда ходит. Я тоже хожу с ведерком. Мне Прокопич из большой банки сделал ведерко, прикрепив проволочную ручку. Только я никак не могу донести его до дома, не расплескав.

Вода вкусная. Напившись, я захотел есть. Тетя Таня отрезала мне кусок черного хлеба, на него намазала кус тушенки и дала мне большую кружку с самодельным квасом. Ее квас всегда был не коричневым, как в бочке, в парке, а желтым и почти не сладким. Зато очень щипучим. Хлеб с жирной тушенкой и квас быстро погасили голод. Тетя Таня выстирала рубашку и повесила сушиться.