Великий еси Господи… Жизнь и проповедь святого Гавриила Ургебадзе, исповедника и юродивого - Кирилл Черноризов

Некоторым священнослужителям и прихожанам посчастливилось пожить несколько лет вместе с отцом Гавриилом. По благословению Святейшего где-то в конце 80-х годов мне было поручено служить в женском монастыре Самтавро святой Нино в городе Мцхета. И вот отец Гавриил вдруг решил тоже там поселиться. Взял благословение у Святейшего, ему разрешили, и с конца 1980-х годов и до своей кончины в 1995 году отец Гавриил жил в Самтавро. Иногда выходил, но в основном находился на территории монастыря. Часть прихожан Сионского собора, где я раньше служил, стали ходить в Самтавро, и отец Гавриил нас воспитывал. Все эти годы, все эти удивительные годы мы жили в очень строгом режиме. Он ночью мог всех нас поднять, начинал кричать: «Что вы спите, что вы делаете, как это можно! Грузия в грехе, в безверии!» Мне кажется, что отец Гавриил таким образом по Божьему промыслу участвовал в становлении молодого поколения священнослужителей, и монахинь, и монахов, и мирян.

Отец Гавриил был удивительный проповедник. Его проповедь, кроме того что была очень интересна, была еще и необыкновенна. Уже с малых лет его поведение, его слова, его действия были какие-то необычные. Он был свободный человек, всегда выражал свои чувства очень естественно и старался, чтобы эти чувства были угодны Богу. Иногда он впадал в гнев, но этот гнев был не греховен, так как он гневался на грех; он и в себе, и в других этот грех старался уничтожить. Отец Гавриил очень любил грешных людей, людей, которые находятся в слабостях, в серьезных слабостях, у которых были падения в грехах. Таких людей он жалел, очень жалел, поддерживал их в борьбе с грехами и нам говорил, что таких людей надо жалеть, надо любить. Агрессивно греховных людей, которые приносили зло другим, он не терпел. А за грех, из-за которого люди сами страдали, он не осуждал, а, наоборот, очень таким людям сочувствовал. Сочувствие у него было всегда. Он сочувствовал больным, несчастным людям, плакал, когда видел таких. Мы как-то были вместе с ним в доме для престарелых, там были и молодые инвалиды. Он их обнимал, целовал и плакал. Отец Гавриил научил и нас любить несчастных людей, он удивительно заботился о каждом несчастном человеке. Наверное, ему были какие-то видения: кому тяжелей, кому надо помочь. Иногда он помогал даже таким людям, про которых с виду и не скажешь, что у них проблемы может быть, даже богатые, из богатых семей. Он знал их внутреннее состояние и мог приласкать таких людей. Самое большое, что осталось нам всем кроме его проповедей, кроме оставленного им опыта духовной жизни, опыта отречения от самого себя, опыта терпения, любви к ближнему, – он оставил память о том, как он мог сострадать. Допустим, тебе тяжело, ты придешь к отцу Гавриилу, он ничего не скажет, он уже все чувствует, и от тебя что-то отходит, ты освобождаешься.

Несмотря на то что отец Гавриил никуда не уезжал из Грузии, он как будто везде бывал. Для него весь мир был внутри него. Он часто говорил с людьми на очень мирском языке, без возвышенных слов, иногда цитировал Евангелие, а иногда даже на жаргоне говорил, но, конечно, темами разговоров всегда были любовь, христианство.

Удивительная была у него жизнь: он радовался, улыбался, приносил людям радость и дарил ее всем своим существом, иногда даже танцевал, пел. Если он гневался, обличал, то только потому, что хотел показать людям, что так, как они поступают, нельзя поступать, проявлял нетерпение к человеческому равнодушию, безответственности. Иногда нас, верующих или священнослужителей, любил поругать, наставить. Все время что-то говорил, рассказывал, шутил, спрашивал, ходил с людьми: со знакомыми, с незнакомыми, – иногда испытывал людей: как кто поступит. Это все он делал, конечно, с любовью и нам на пользу. Обычно все были как-то напряжены, когда появлялся отец Гавриил, побаивались его, но вместе с тем очень его любили. Он приносил с собой какое-то оживление. Все мы, когда он появлялся, хотели смотреть на него: он все время сверкал, как сверкает и переливается светом звезда.

У отца Гавриила был дар артистизма, удивительный дар. Когда он что-то рассказывал, все изображал, изображал людей, про которых говорил. В той истории про портрет Ленина он показывал, как он подкрался, как поджег, как потом его поймали и как его мучили.

Иногда он говорил: «Веди меня туда-то» – и весь день ходил с тобой, и ты боялся спросить, куда и зачем. Один раз он завел меня в кафе. Там сидели две женщины не очень строгого характера жизни. Отец Гавриил попросил у них сигарету (а он не курил, конечно). Взял сигарету, сделал затяжку и подмигнул этим женщинам, а они не знали, как поступить, чувствовали, что он это несерьезно. И так он умел с людьми как-то пошутить и одновременно старался обличать их в их слабостях.

Как-то когда мы были в Светицховели[8], там также присутствовала какая-то делегация, человек двадцать, иностранцы, люди серьезные, может быть, высокого положения в обществе, одеты официально. И один из них стоит в храме и держит руки за спиной. И вот отец Гавриил подходит: «Не стыдно тебе?», на грузинском языке говорит: «Такой серьезный человек, в церкви стоишь и руки так держишь!» Этот человек слышит, что ему делают замечания, а тут подбежали переводчики, успокаивают отца Гавриила. Он не унимается: «Какое он имеет право здесь стоять!» Потом тому человеку все объяснили, конечно. То есть для отца Гавриила в общении и выражении своих мыслей не было никаких преград.

Он был, как и Господь Иисус Христос, человеком, которому не было где голову приклонить: все время путешествовал, странствовал по Грузии. И что интересно – везде, где он появлялся среди людей, он укреплял веру, возобновлял ее, потому что в народе в то время вера была уже притухшая, инертная, переходила в маловерие. А после его проповедей очень многие люди стали священнослужителями. Мы все чувствовали от него большую духовную поддержку, укрепление в вере.

И я вспоминаю слова Антония Великого, которого спросили: «Сейчас несколько тысяч монахов ведут ангельскую жизнь. Так будет до Второго пришествия?» Антоний Великий заплакал и сказал, что, к сожалению, будет не так и в последнее время монахи будут жить в таких же условиях, в каких живут миряне, но среди них будут такие, которые будут выше нас, потому что гораздо сложнее жить среди искушений и не искушаться, чем вести такую подвижническую жизнь, какую мы ведем. Подвижническая жизнь, хоть и очень тяжелая, но она богата на примеры. У нас все приспособлено для монашества, а в последнее время не будет никаких условий, нужно будет просто не искушаться. А отец Гавриил не то, что не искушался он распинался каждодневно, ежесекундно, он все свои силы всецело приносил на служение Господу. И удивительно, что его никогда не оставляли силы, Господь его восполнял. Это было чудо.

Один раз поздно ночью – это был январь – иду к себе келью. Прохожу мимо его кельи, которая находилась в одной из башен Самтавро. Слышу, отец Гавриил говорит: «Зайди ко мне». Я захожу, он что-то спросил меня, я ответил. Потом он остановился и ничего не говорит. Тут я почувствовал, что очень холодно. Он спрашивает: «Тебе холодно?» Я говорю: «Да, немножко холодно». – «Иди в свою келью, чтобы не простыть». И я тогда понял, что зиму он не топил. Всегда он был в таком удивительном подвижничестве. От эмоционального перенапряжения отец Гавриил иногда физически очень сильно болел, по нескольку дней его выхаживали. После очередного такого очень сложного периода он упал, и у него ртом пошла кровь. Мы вынесли очень много его крови, думали, что он умрет: он был без сил и все время харкал кровью. Мы его пособоровали, а на второй день он уже выходит, кричит, веселится.

Конечно, это Бог даровал нам такого действительно святого человека для укрепления нашей веры и веры в то, что в последнее время благодать Духа Святого может действовать во всей силе. Как Серафим Саровский говорил, что это только мы не можем, не решаемся рисковать, а благодать Святого Духа может действовать также, как действовала в старые времена. Мы робки, не имеем ревности.

митр. Даниил

Первая моя встреча с отцом Гавриилом произошла в 1990-х годах, когда мы с моими друзьями студентами и выпускниками начали сплачиваться вокруг Церкви и Патриарха. Тогда очень много молодежи начало ходить в храмы, и прежде всего в Сионский патриарший собор. Первое впечатление было очень сильное и как бы двоякое, – как правило, об этом говорят все, кто впервые увидел. Я увидел маленького, согбенного старца, монаха. То, что он не просто священник, а какой-то особый, странный монах, я догадался, хотя многого еще не понимал. У меня сразу появилось особое чувство уважения и страха по отношению к отцу Гавриилу.

Когда он приходил в Сионский собор, это был, я бы сказал, маленький духовный спектакль, – другими словами его действия не назовешь. Это было не то, что приходит такой согбенный, пожилой, смиренный, тихий старец, который благословляет, говорит «сын мой», «чадо мое», на ухо дает поучение, что-то шепчет, потом тихо входит в алтарь и там начинает служить. Нет, это было совершенно другое явление: с шумом, с кликами, с распахнутыми руками, воздетыми к небу, с громогласным криком: «Люди, покайтесь!!!», в это время он мог еще и что-то петь.