Цепной Койот. Книга 2 - Кира Иствуд

— вдруг крикнул кто-то из гостей, показывая пальцем на Павла, — Ему весело! …дрянь такая! Понаехали из города, никакого воспитания, никто не занимался! Мамке, небось, до фонаря было! … чего улыбается-то?

— Ничего-ничего! Сейчас преподам ему урок! — отозвался мужик, вытягивая ремень из штанов и направляясь к мальчишке. У того глаза совсем потемнели, в уголках блеснули злые слёзы.

Алек постучал по стеклу — бесполезно, тогда шагнул к двери. Пока её дёргал и так и эдак, слух резал свист ремня и дружные возгласы пьяной деревенской братии. Звуки стучали у самых висков, точно стены не были им помехой. Что-то со звоном разбилось, раздался визг, а дверь неожиданно поддалась. Алек ввалился внутрь и замер, недоумённо оглядываясь.

Никого не было…

На столе — ни следа попойки, водочный дух едва угадывался, а самое странное, что на подоконнике лежал снег, хотя секунду назад на дворе стояло лето..

“Что за чертовщина”, — с недоумением думал Алек, обходя дом и пытаясь вспомнить, что говорил Барон. Всё так быстро произошло, что даже не получилось толком осмыслить задание. Кажется, декан назвал это — Проклятие слёз… или грёз? Что-то про погружение в глубокие воспоминания, повлиявшие на судьбу. Тогда прошлое воспоминание уже закончилось и началось следующее? А моя задача узнать как можно больше о Шакале. Вмешаться и убедить этого кретина вернуться. Звучит не сложно.

Вдруг входная дверь скрипнула, вырывая Алека из мыслей и заставляя испуганно обернуться. В дом ввалился бородатый мужчина, настоящий шкаф, ростом под два метра с хвостиком, тот самый, что недавно трепал оборзевшего Койота за волосы. Незнакомец обжёг тяжёлым взглядом из полуопущенных век. Где-то этот взгляд Алек уже видел.

— Э-э, извините, что без разрешения, — начал было оправдываться Алек, но мужчина отвернулся, словно ему не было до гостя дела. Не торопясь, он стащил с себя ботинки, повесил на латунный крючок телогрейку, а потом двинул на Алека, но прошёл мимо — к мерно гудящему холодильнику и, наклонившись, стал выуживать что-то из морозилки.

Отойдя от шока, Алек с опаской подошёл к мужчине, помахал рукой, позвал на пробу. Реакции не было. Похоже, местные иллюзии его не замечали.

"Наверное, это даже хорошо, — растерянно подумал он, прикидывая, как тогда искать Павла, если спросить некого. Потому что поблизости Койота не наблюдалось.

“Надеюсь, хотя бы у Тины всё нормально. Интересно, она уже выбралась из зоопарка?" — с тревогой подумал Алек.

Сцена 2. По ту сторону воспоминаний

Полумрак комнаты — густо-бурый, как запёкшаяся кровь. Стены оклеены бордовым, вдоль них, друг напротив друга — две узкие кровати, между ними едва втиснулись бы пара коротких шагов. Посередине на стальной высокой ножке покачивались прозрачные пакеты с жидкостью.

Они висели, почти касаясь друг друга. Снизу — красные резиновые пробки, дальше — безвольно висящие провода капельниц, еще дальше — устрашающего вида иголки, за ними вены. Где-то раз в секунду бойкие воздушные пузырьки поднимались вверх по капельницам и исчезали в одном из пакетов. Сначала в правом, а после в левом. Это значит, очередная капля жидкости попала в кровь. Сначала Павла, а после Алека. С мертвенными лицами они лежали на кроватях, друг напротив друга, связанные “проводами” и воспоминаниями Койота.

У Павла лицо было серое и худое, кожа — бумажная. Казалось, я могу проткнуть её, если коснусь. Вены проступили ярче, сетью рек опоясывая шею и скулы. Кожа на веках стала до того прозрачной, что я могла различить как под ней мечутся глазные яблоки.

Эмон Павла выглядел не лучше. Прежде блестящая шерсть свалялась, глаза запали, а когда Койот рычал во сне, было видно насколько светлые, почти белые его дёсна, словно Эмона одолела анемия. Узы, соединяющие нас, пульсировали тревожно-красным.

На второй кровати лежал Алек. Тоже бледный, напряжённый: брови сведены к переносице, челюсть сжата до желваков. На животе покоилась раненая в зоопарке рука. Запах, прежде медовый, словно закис, обеднел. Должно быть, так пахла затаившаяся болезнь, перед тем как лихорадкой накинуться на тело.

Приглушённый свет комнаты и тёмно-бордовый цвет стен заставляли чувствовать себя запертой в склепе.

Я, точно неупокоенный дух, перемещалась от Алека к Павлу, касалась их рук, поправляла одеяла, проверяла капельницы, которые добыл и помог установить Барон. Я должна была хоть что-то сделать, как-то помочь, но ничего не приходило в голову, и от того на душе становилось муторно и тоскливо. Раньше я бы не удержала слёз, а теперь глаза были сухие, как высохшие колодцы.

Неожиданно моя Лисица тявкнула, обеспокоенно закрутила пушистой головой, носа коснулся сладко-приторный аромат. Входная дверь скрипнула, внутрь заглянули кошачьи глаза.

— Всё убиваешься, лисичка, — вздохнула Илона, словно даже с сочувствием. Изящная, в длинном платье в пол, эта Ведьма проскользнула в комнату и с любопытством уставилась на меня. Она не казалась ни сонной, ни усталой, хотя не спала полночи. Я не заглядывала в зеркало, но была уверена, что под моими собственными глазами чёрные круги размером с футбольные мячи, а волосы, должно быть, выглядят как разворошенный стог сена, и это не вспоминая про ссадины на ладонях, локтях, коленках и ноющую шишку на затылке.

Илона, словно прочитав эти мысли, пробежалась по мне изучающим взглядом. Многозначительно хмыкнула и, усевшись на свободный стул, медленно, как на показ, закинула ногу на ногу. В разрезе платья мелькнула голая коленка. Илоне словно бы было всё равно на Павла, но я понимала — это показное, потому что в сладком аромате, исходящем от Кошки, отчётливо проступали горькие нотки тоски.

Пару часов назад Илоне позвонил Барон, и она приехала к зоопарку вместе с ним, без вопросов помогла перетащить парней к машине и сама предложила разместить их в своём доме. Их положили в той же комнате, где совсем недавно мы с Павлом ночевали. Там, где случился наш первый поцелуй и первая ссора. Казалось, словно с тех пор прошла целая вечность.

Должно быть, что-то промелькнуло на моём лице, потому что Илона вдруг неприятно сощурилась и спросила:

— Знаешь, о чем я всё время думаю?

— Не знаю, — ответила я, всем видом стараясь показать, что мне это не интересно.

— Мне любопытно, лисичка, кого бы ты бросила? — продолжила она, демонстративно не замечая мою реакцию.

—…что? О чём это ты?

— Я спрашиваю, если бы вдруг пришлось выбирать… Кем ты была бы готова пожертвовать? Школьной любовью или любовью, вызванной Узами? Впрочем, и те, и другие чувства лживые. Вопрос в