Пятиозерье - Виктор Точинов

Озеро, непохожее на другие, звалось Чертовым.

Оно, как и Большое, вплотную примыкало к лагерю. Но если на Большом озере — водоеме широком, живописном, с песчаным дном — располагались пляжи, купальня, лодочный причал, и именно на него смотрели фасады всех корпусов лагеря — то на болотистое Чертово выходила задняя, глухая ограда...

Озеро поблескивало на дне мрачной, заросшей ельником, крутосклонной котловины — солнечные лучи туда заглядывали редко. Хотя вода между топких, плавучих берегов была такая же хрустально-прозрачная, как и в остальных здешних озерах, — но торфяное дно окрашивало глубину в мрачный черный цвет, создавая впечатление бездонности. Неприятно-загадочной бездонности.

Юные обитатели лагеря не любили навещать это место — но леденящие душу истории, происходившие якобы здесь, часто звучали после отбоя в палатах.

Зато на Чертовом озере замечательно клевали караси.

Димка Осиков по прозвищу Ослик, невысокий, худощавый и лопоухий фанат рыбной ловли из четвертого отряда, забывая отмахиваться от назойливых комаров, внимательно наблюдал за морзянкой самодельного поплавка на зеркально-темной воде.

Хлюпающие шаги за спиной застали врасплох. Димка резко обернулся. Удочка выскочила из воды без ущерба для численности обитателей озера. Он облегченно выдохнул:

— У-ух, здравствуйте, дядя Коля... А я уж испугался, что вожатая, они ведь не знают, что я здесь ловлю, думают — на Большом, а сюда запрещают, говорят: только там...

Степаныч приветливо кивнул.

Произведение бельгийских оружейников было уже разобрано и спрятано, замаскировано в широком, потертом чехле для удочек, откуда Степаныч извлек три тонких бамбуковых колена. Глядя, как он собирает и настраивает удочку, Димка спросил с легкой завистью:

— Ну почему же, дядя Коля, у вас караси всегда крупнее? Вроде рядом ловим...

Степаныч виновато пожал плечами.

05 августа, 07:20, Пятиозерье, ДОЛ «Варяг»

Сон оказался неприятным: странный город, странные дома и странные люди, она куда-то шла, что-то говорила и делала (подробности немедленно стирались из памяти); но над всем, что с ней творилось в этом сне, нависало тревожащее ощущение — что всё: и она, и странные люди, дома, деревья — всё маленькое, крохотное, микроскопическое; что весь город лежит на огромном, гигантском столе, под ярким бездушным светом; и чей-то немигающий, пристальный взгляд внимательно и равнодушно изучает едва различимое копошение инфузорий-людей — и ищет ее...

Она шла, она скользила в толпе, пытаясь затеряться, — чужая среди чужих. А потом поняла, почувствовала, что ее заметили, что громадная страшная рука сейчас протянется и схватит... Она побежала.

Будильник прозвенел спасительной трелью. Она обрадовалась обычно неприятному звуку, оборвавшему ночной кошмар. Радость оказалась короткой. Начался кошмар утренний. Очередной. Обычный. Она снова проснулась в совершенно незнакомом месте.

05 августа, 07:26, станция Каннельярви

Он не собирался убивать этих двоих — но так уж оно получилось...

Человек одет во все черное — черные джинсы с черными кроссовками, черная куртка-ветровка — утро сегодня прохладное. Вокруг — местный центр досуга и развлечений. Обломки вросших в землю свай и несколько чурбаков заменяют по вечерам мебель в этом клубе по интересам. До круглосуточного магазина — полторы сотни шагов, весьма удобно. Невысокие, но густые кусты скрывают от взгляда следы культурного и не очень досуга, обильно покрывшие траву: пустые бутылки и банки, объедки, окурки, раздавленные одноразовые стаканы, засохшую блевотину...

Теперь кусты скрывают и кое-что еще: два трупа.

Два свежих трупа.

Судя по виду — типичные завсегдатаи сего райского уголка. Но почему так рано? Гулеванили всю ночь, оставшись в вертикальном положении последними из многих? Или — разгневанные супружницы не допустили на законные брачные ложа и праздник продолжился поневоле? Стесненный в финансах праздник — иначе не пришла бы в голову неудачная идея поправить материальное положение за счет человека в черном.

Абсолютно неудачная идея. И самая последняя.

Но он не собирался убивать этих двоих — так уж оно получилось.

Не жалел о сделанном — в его представлении у ног лежала мразь, не заслужившая право на жизнь, — но и не собирался. Мрази вокруг слишком много, а жизнь слишком коротка.

Тревожил отнюдь не сам факт убийства. Однако все чаще происходило то, чего он не планировал — а то, что планировал, шло наперекосяк и завершалось странно. Неясным оставалось одно — изменилась ли окружающая действительность, или мозг помалу начинал неадекватно на нее реагировать?

Раньше человек в черном был уверен, что уж этот-то орган откажет ему последним. Сейчас — сомневался и тревожился.

Он покинул клуб по интересам и отправился к своей стоящей поодаль машине — поиск предстоял долгий, стоило поспешить. Человек не сделал даже малейшей попытки прибрать трупы или еще каким-либо способом скрыть следы произошедшего.

Пусть себе лежат...

Резаных, колотых, стреляных ран нет — сначала стражи закона отработают версию с естественной смертью — если таковой можно считать кончину от паленой водки или другого суррогата. А после вскрытия начнут копать в сторону междусобойных рукопашных разборок... Или вообще не будут ничего копать, кроме двух могилок. Без всяких вскрытий, семким вердиктом: сердечная недостаточность. Реальная возможность: лето, глубинка, кто не в отпусках — с работы бегом на огороды, кому охота играть на жаре в холмсов-ватсонов из-за пары дохлых маргиналов...

Человек в черном был оптимистом.

05 августа, 07:28, Пятиозерье, ДОЛ «Варяг»

Белая, чуть неровная поверхность — нависает, грозит рухнуть и раздавить. Снизу — что-то другое, тоже белое, обманчиво мягкое, бугрящееся. Сейчас схлопнется с тем, сверхним чем-то, — и все, конец.

Спокойно, сказала себе она.

Без паники.

Потолок. Это называется потолок. А снизу — кровать. Все в порядке...

Да, все в порядке — за исключением того, что и кровать, и потолок она видела в первый раз.

Она приподнялась, повела взглядом вокруг. Чужие и чуждые предметы неохотно докладывали о себе: стол, стул, тумбочка, шкаф. Комната. Это моя комната, подумала она с каким-то бессмысленным ожесточением. Подумала, подспудно уверенная в обратном.

Встала, подошла к зеркалу. Долго всматривалась в отражение. Лицо казалось симпатичным, но незнакомым.

— Это я, — сказала она с нажимом. Слова прозвучали гулко и странно.

«Кто — ты?» — ехидно поинтересовался внутренний голос. Она беспомощно отвернулась от зеркала, огляделась. Ответа не было.