История группы «Звуки Му» - Сергей Гурьев

Потом мы с ним ездили в Тарусу, и там я опять ему сказала, что он нищий, что надо богатого мне. И он пошел по полям, кидал камни куда-то в пустоту и кричал дурным голосом.

Чувство, что я поторопилась с ним расстаться, ко мне пришло уже гораздо позже, когда я переехала жить в США, а он туда приехал на гастроли. Я ему позвонила из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, он ужасно обрадовался и сказал: „Завтра я приеду к тебе! Позвони мне!“ Я ему звоню на следующий день: „Ты едешь?“ – „Нет, Олечка, я не приеду. Ты за меня замуж не вышла… Что ты теперь делаешь на чужбине? Зачем вы вообще все уезжаете, я не понимаю! Ну и сиди здесь одна“. И все. И больше я ему уже не звонила».

Итак, Мамонов практически одновременно расстается с любимой девушкой (роман с которой изобиловал стрессами), разводится с первой женой и остается один, получив комнату в коммунальной квартире на далекой южной окраине Москвы, в Чертаново. Туда и сейчас-то ехать не ближний свет, а уж тогда, в начале 80-х… Психолог назвал бы все это креативной ситуацией.

В сильнейшем шоке от жестокого конца своего самозабвенно-яркого романа, Мамонов превращается в безработного отшельника, живет впроголодь, временно бросает пить и начинает писать песни. В этой клоаке экзистенциального мычания зловещие миазмы советского урбанизма перемешались с мощными потоками неиссякающей сексуальной желчности. Конечные образы порой напоминали жуткие похмельные видения.

Мое лицо землистого цвета – цвета землиМой рот как помойная яма, глаза как цветыЗлые-злые глаза мои как цветыИ хоботок так красен, словно тюльпанОни такие большие и мутные, как этот стаканЗлые-злые глаза мои как цветыЦветочки-лютики! Глазенки-лютики!А по центру, по центру, по центру видишь – пчелаСосет и сосет из них кровь, вянут глазаВянут, вянут глаза мои как цветыЗлые-злые глаза вянут как цветы

Всего песен за год накопилось около семидесяти – большая часть произведений, вошедших в первый альбом «Звуков Му» «Простые вещи» (записанный гораздо позже), создавались именно тогда. Само название «Звуки Му» c самого начала красовалось надо всеми текстами песен, напечатанными автором на стареньком «ундервуде», – то есть первоначально это было не название рок-группы, а придуманное Мамоновым определение своего творчества: нечто среднее между звуками музыки и мычанием.

Насочиняв песен, Петр Николаевич позвонил ставшему к тому времени авторитетнейшим рок-критиком СССР Артему Троицкому: дескать, приезжай в гости – есть что показать. Артем, убежденный, что с Мамоновым можно только выпивать, энтузиазма не выказал, но в гости все-таки поехал. Новоявленный автор спел ему несколько песен, в том числе «Источник заразы» и «Шуба-дуба блюз». Расположенный к снобизму Троицкий неожиданно для себя был изрядно потрясен: услышанное не имело аналогов и поражало мощнейшей, дремучей энергетикой, первобытной магией ритмического примитивизма. «Это было потрясающе смешно, сильно и необычно,– писал впоследствии Артемий Кивович в своей книге «Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е…». – Маниакально-напряженные „польки-роки“ на одном-двух аккордах, исполненные с криками, хрипами вперемежку с молчанием». Пред глазами критика стоял неотесанный дикарь и рафинированный поэт в одном лице – идеальное сочетание для рок-художника. Растерянный Артем пробормотал, что, мол, не ожидал.

II. СОЗДАНИЕ ГРУППЫ

Воодушевившись, Мамонов поначалу собрал некий ансамбль из местных чертановских хулиганов, где все подпевали, а он, рыча, играл на гитаре. Сии эксперименты скрупулезно записывались на магнитофоны «Астра» и «Маяк». Одна из этих песен – англоязычная «Me & Motorcycle» – много лет спустя, в 1999 году, оказалась включена в сборник архивных записей «Звуков Му» «Шкура неубитого».

Затем Мамонов рассказал об этих опытах своему младшему сводному брату Алексею Бортничуку по кличке Лёлик. Того потянуло поучаствовать. Вскоре группа чертановских хулиганов была распущена, и Мамонов с Лёликом стали, так сказать, «работать» вдвоем. Эта ранняя формация-протагонист будущего состава «Звуков Му» имела рабочее название, вполне отражающее ее суть: «Братья по матери». Петр Николаевич пел и играл на акустической гитаре, Лёлик барабанил чем попало по чему попало – по перевернутым стульям, кастрюлям, баночкам из-под майонеза – и энергично тряс детскими погремушками. Мало того, изредка и он брался за вторую гитару. Подобные опыты также записывались и превращались в конкретные «домашние» магнитоальбомы, которые до сих пор хранятся в архивах первопроходцев: «Бомбейские раздумья», «Разговор на площадке № 7» и т.д. Композиция «Бомбейский блюз» из «Бомбейских раздумий» также была впоследствии включена в «Шкуру неубитого» – под названием «Новый год».

Николай Иосифович Бортничук, отец Лёлика и отчим Мамонова, занимался производством электронно-лучевых пушек в институте электронно-термического оборудования (ВНИИЭТО). У одной из сотрудниц его отдела был сын с музыкальным образованием – некто Паша Хотин, который учился в МЭИ и играл на клавишах в институтском ансамбле, исполнявшем всевозможные кавер-версии «в диапазоне второго гребенщиковского тракториста» – от Santana до Weather Report. Братья, составлявшие хоть и самобытную, но достаточно пещерную в музыкальном плане формацию, решили пригласить к себе в ансамбль этого чуть загадочного молодого человека, у которого, помимо музыкального образования, к тому же имелась институтская репетиционная база.

Летом 1982 года, когда Петя с Лёликом позвонили Паше, он только что вернулся из «академки». Участники его группы разъехались по отпускам, база простаивала. Хотин решил помочь друзьям… Однако на первой же репетиции выявилось, что его взращенное на классике джаз-рока музыкальное мышление абсолютно несопоставимо со зверино-интуитивными опытами первопроходцев проекта и ансамбль безнадежно не складывается. Но настоящий мастер всегда найдет выход! Паша мудро перешел на бас, играть на котором почти не умел, а за клавиши пригласил примерно так же ими владеющего институтского приятеля Диму Полякова. Лёлик сидел за барабанами, Мамонов пел и играл на гитаре. Инвариантный ряд сложился, стало получаться намного лучше. Подтянулся Троицкий, который попробовал играть на скрипке, причем без смычка, пальцами. Подзвучить ее оказалось нереально, так что игру Артема никто не слышал, и он, как минимум, никому не мешал. Дело двигалось. К примеру, изобретенная на том этапе аранжировка песни «Шуба-дуба блюз» оказалась настолько удачной, что с успехом использовалась впоследствии каноническим составом «Звуков Му». Тогда это название по отношению к группе, впрочем, еще не утвердилось, и группа по предложению Троицкого именовалась «Бронепоезд без колес». Увы, вскоре этот зачаточный этап становления коллектива был прерван самым жестоким образом. Безобидный разгильдяй Лёлик решил социализироваться и неосторожно устроился в какую-то злосчастную бойлерную, где у него не сложились отношения с районной милицией. Расстроившись, он перестал ходить на работу и… получил два года исправительной колонии за тунеядство. Не пережив такого удара, ансамбль временно распался.

Тем временем Саша Липницкий с легкой руки Артема Троицкого перезнакомился со всеми лидерами новой волны ленинградского рок-андеграунда: Гребенщиковым, Майком и Цоем. В квартире Липницкого на Каретном ряду образовался своего рода богемный салон, где будущие звезды исполняли (иногда впервые) свои песни для узкого круга московских друзей, потребляли алкоголь, а также священнодействовали: пялились на экран одного из первых в стране видеомагнитофонов. Как вспоминает Троицкий, на одном из таких домашних концертов «Аквариума» он «посреди всеобщего пьяного словоблудия» и услышал впервые из уст Петра Николаевича заветные слова «З-з-звуки М-му» (великий артист, как известно, немного заикался).

На совместных попойках Мамонов вообще иногда произносил запоминающиеся фразы. Однажды у него вдруг вырвалось: «Алкоголь – это я». В другой раз, чокаясь с Гребенщиковым, он задумчиво сказал: «Люблю я тебя, Боря. Люблю! Но не очень…» В свою очередь, сам Гребенщиков любил цитировать другую пословицу «Звуков Му»: «Человек человеку – композитор».

На правах старого друга Липницкого и Троицкого Мамонов стал принимать участие в совместных с питерцами квартирных концертах в «салоне на Каретном», который он называл «Дом культуры». Это было для него отличным тренингом: начинающий артист мог повариться в соку, а точнее, в самых сливках русского new wave – ничего более свежего и стилистически актуального в отечественном роке той поры не существовало и близко. Липницкий, впрочем, поначалу не воспринял экзерсисы бывшего школьного товарища всерьез и представлял его друзьям как эдакую диковинку, экзотический курьез. Троицкий, напротив, горячо втолковывал всем, включая владельца квартиры, насколько все это ярко, самобытно и круто.