Английские частицы. Функции и перевод - Алексей Минченков

Как показывает анализ функций английских иллокутивных частиц и их возможных соответствий в русском языке, в отношении частиц мы не всегда можем говорить о закономерных, постоянно повторяющихся парах соответствий, даже в рамках одной определенной функции. Перевод частиц всегда может преподнести сюрприз, в том смысле, что, даже когда функция уже определена и известен обычно употребляющийся при переводе данной частицы в данной функции эквивалент(-ы), в конкретном контексте может оказаться более предпочтительным новый, ‘нетривиальный’ эквивалент. Подобная зыбкость, отсутствие чего-то раз и навсегда данного, обусловленное, кстати, еще и иногда встречающимся перекрещиванием функций и возникновением дополнительных смыслов, – все это подводит к мысли о том, что в основе серьезного подхода к переводу частиц должно лежать представление о процессе перевода как об акте двуязычной коммуникации, в котором происходит творческое, но не произвольное, а обусловленное реальными закономерностями, сопоставление двух языковых систем в конкретной ситуации общения.

Процесс перевода отличается от одноязычной коммуникации удвоением текстов и участников. Вместо одного отправителя и одного получателя текста мы сначала имеем отправителя и его исходный текст (ИТ), который воспринимается и декодируется переводчиком как получателем; затем переводчик выступает уже как автор и отправитель нового текста, который он кодирует для нового получателя, принадлежащего к культурно-языковой среде, отличающейся от той, в которой был создан ИТ. Таким образом, с точки зрения переводчика весь процесс делится на два этапа – декодирование или расшифровка ИТ и кодирование или создание переводного текста (ПТ). Принципиальным для нас моментом является факт наличия между этими двумя этапами так называемого смыслового представления ИТ (ср. semantic representation Р. Белла). Речь идет о ментальном образе ИТ в голове переводчика, включающем представление об описываемой в некоем отрезке текста ситуации, ее отдельных аспектах и связях между ее элементами, а также обо всех прагматических смыслах, заложенных отправителем в этот отрезок текста, например, его положительном или отрицательном отношении к происходящему. Большое значение, которое имеет этот ментальный образ для всего процесса перевода, отмечалось, в частности, сторонниками деконструктивизма (Ж. Деррида), для которых важен тот короткий момент, когда мысль уже выведена из формальной конструкции одного языка, но еще не заключена в ‘прокрустово ложе’ формальной конструкции другого. Какой практический смысл может иметь это, вроде бы, абстрактное наблюдение? Он – в том, что многие переводческие буквализмы (лексические, структурные, прагматические) на самом деле происходят из-за попыток напрямую связать ПТ с ИТ, минуя этот ментальный образ. В этих попытках, как нам кажется, просматривается определенный парадокс, заложенный в теории закономерных соответствий Я. И. Рецкера. При той большой практической пользе, которую несет в себе установление регулярных соответствий между единицами двух языков (ведь именно благодаря этому стало возможным составлять словари), в самом этом действии заложена концептуально неверная идея о том, что все многообразие речевых возможностей многих языковых единиц и их сочетаний друг с другом можно свести к раз и навсегда застывшим парам соответствий. А ведь на самом деле языки – это живые организмы, каждый отражает особый способ восприятия реальности, и, на короткий момент сойдясь вместе в процессе перевода, они снова расходятся и продолжают жить своей жизнью. И переводим мы не слова, а те мысли, которые создаются этими словами в их сочетании в определенном тексте и конкретной ситуации.

Итак, сначала процесс перевода идет в направлении от ИТ к его семантическому представлению, а затем от этого семантического представления к ПТ. Согласно Р. Беллу, семантическое представление включает в себя три вида информации:

– синтаксическую, отражающую взаимоотношения между словами;

– семантическую, то есть конкретное, актуальное для данной ситуации общения смысловое содержание входящих в ИТ слов;

– прагматическую, то есть информацию о том, как следует воспринимать то или иное высказывание с точки зрения коммуникативных установок его отправителя (Bell, 1993).

С точки зрения перевода частиц важно отметить, что часть входящих в смысловое представление элементов на самом деле ‘не видны’ на поверхности предложения. Так, например, необычный порядок слов несет смысл не сам по себе, а в силу имеющихся у получателя знаний о языковых закономерностях и нормах, в данном случае о том, какой порядок слов следует считать нормативным и что, в силу определенных прагматических конвенций, может означать в данной ситуации нарушение этой нормы. Что касается конкретно частиц, то многие передаваемые ими смыслы, особенно дополнительные, вообще имплицитны, в связи с чем определение функции частицы, а также наличия или отсутствия у нее дополнительных смысловых компонентов, может представлять собой порой довольно сложную задачу, и на этом стоит остановиться подробнее.

Идентификация функций

Как мы уже выяснили, на первом этапе перевода переводчик определяет, какая информация поступает в смысловое представление. С этой целью происходит анализ содержания исходного текста (следует, вероятно, оговориться, что под текстом мы здесь понимаем любой законченный отрезок смысла, в частности одно высказывание). При этом быстрее всего проходит анализ языковых единиц, входящих в так называемую базу частотной лексики (Белл) и имеющих в своей семантике лишь однозначный денотативный компонент. Также довольно простым оказывается обычно анализ немаркированных синтаксических структур. В частности, высказывание John usually speaks slowly вряд ли может вызвать затруднения при переводе, по крайней мере на русский язык. Все лексические единицы, входящие в него, имеют в своей семантике однозначный денотативный компонент и описывают реалии, понятные в большинстве культурно-языковых сообществ. В этом случае мы говорим, что данные лексические единицы выполняют только денотативную (или описательную) функцию. Структура данного предложения также не передает дополнительных смыслов.

Однако довольно часто переводчик сталкивается с лексическими единицами, для которых требуется более сложный анализ. К ним можно отнести слова с ярко выраженным прагматическим компонентом, в частности, эмотивным или оценочным. Таким является, например, слово highbrow (используемое как прилагательное или существительное). Помимо описательной функции указания на определенный тип человека оно может, в зависимости от того, кто его употребляет, выполнять еще и оценочную функцию, причем выражать как положительную, так и отрицательную оценку.

С точки зрения семантики синтаксиса можно сравнить, например, нейтральное He got up early and made himself an omelette (оно просто описывает события утра) с Not only did he get up early but he made himself an omelette. Второе высказывание, помимо чисто описательной функции имеет и дополнительный прагматический смысл. В наиболее общем виде – действия героя не являются для него обычными, и поэтому удивительны – этот смысл сводится к несоответствию норме его поведения. Однако очевидны и другие возможные импликации:

– герой ленив;

– герой обычно не завтракает;

– герой инфантилен, неспособен сам приготовить завтрак.

Чтобы выбрать, какой из этих смыслов попадет в смысловое представление, переводчику придется проанализировать это высказывание в сопоставлении с другими.

Интересно, что такие же дополнительные смыслы могут возникать в том случае, если мы сохраним немаркированную структуру, но добавим в высказывание частицу even: He got up early and even made himself an omelette. Видно, что добавление всего лишь одного короткого слова совершенно меняет прагматический компонент всего высказывания: из нейтрального текста оно превращается в прагматически маркированный, причем опять же для вычленения прагматического компонента необходимо провести семантический анализ с учетом контекста. И это при том, что частица even всегда выступает лишь как частица и, кроме того, не отличается полифункциональностью. Задача идентификации прагматических смыслов, вносимых в текст другими частицами, нередко оказывается сложнее.

Во-первых, как уже отмечалось выше, в случае с частицами, ‘маскирующимися’ под наречия или другие части речи, проблема может состоять уже только в том, чтобы распознать частицу. Посмотрим, как это может быть сделано. В частности, проанализируем функционирование слова positive в следующих предложениях:

(1) His response was positive.

(2) They didn’t find any positive proof of his guilt.

(3) I accept only more positive criticism.

(4) She was a positive joy to speak to.