Стихотворения - Сергей Рафальский

ДНИ, КАК ЛИСТЬЯ

Т. Н. У.

Дни, как листья, в зыбком хороводе,страшный миг — он так обычно прост!Знаю я, что из-под ног уходитсамая прекрасная из звезд…В эту грусть, совсем и без возвратаобреченный падать в пустоту,принимаю сладостно и святокаждую земную красоту.И в апреле — всех нежней и проще —я слежу, мечтатель и поэт,как блаженно увядают рощитридцати благословенных лет.И, как плод, что зрелость долу клонит,тяжелею в сладостном бреду,и последней в кроткие ладонижизнь мою и смерть мою кладу.О, теперь, когда не так уж простослушать мне согласный стук сердец,возношу и вознесу, как звезды,женщину — начало и конец!Голосам непозабытых внемлю —(никогда мне их не обнимать!) —И прославлю трисвятую землюкак Сестру, любовницу и Мать.Славлю жизнь, и жизни сердце радо,страшный миг, — он так обычно прост, —в пустоту уходит без возвратасамая прекрасная из звезд…

1926 «Перезвоны». 1926. № 18

ПОЛЕТ

А. Л. Бему

Как на костре, мечты дремоту жгли,отец будил и поднял на рассвете…Над морем шел волной упругой ветер,и перья крыл гудели, как шмели.Легко взнесли прочь от земли рули,крича, внизу бежали стайкой дети,день вырастал в торжественном расцвете,а горы сизые снижались и ползли.Крит падал в море дымный, как опал,казалось солнце близким и косматым…Отец внизу встревоженно кричал, —но трудно быть покорным и крылатым……Был вечер тих, как мальчик виноватый,на берег родины вступал один Дайдал.

1927 «Воля России». 1927. № 3

ВИДЕНИЕ

«Парфянская в ноге открылась рана.Покинув двор и сплетни при дворе,я жил в глуши, в прадедовской норе,и не ушел с войсками Юлиана.Мечтой был с ним. И вот в томленьи странномпрогуливался как-то на заре.Вел раб меня, мы сели на горе.Над морем тлели тонкие туманы.Клянусь Луной — то было не во сне:косматый фавн бежал, рыдая, мимо!Раб закричал, крик передался мне,и фавн исчез, как бы растаяв дымом,и только эхо, не устав звенеть,сказало нам, что пали боги Рима…»

1927 «Воля России». 1927. № 3

В БИСТРО

Не знали мы. кто в споре утвержден,над Францией какое взвеет знамя —и вот в бистро, между двумя глотками,сказал матрос, что мертв Наполеон.Затихли все. Лишь английский шпионтост предложил своей случайной дамеза короля, что нынче правит нами,рукой врага вернув наследный трон.И — всем в укор — была соблюденагулящей девкой память славы нашей:в лицо шпиону плюнула она,на гнев растерянный не обернулась дажеи вышла вон. И в окна со дворак нам донеслось, как эхо, — Ça ira…[2]

1927 «Воля России». 1927. № 3

ДУЭЛЬ

Еще рассвет из труб не вышел дымом,спал Петербург — в норе осенней крот, —скрипя ушли полозья от ворот —и вот вся жизнь — как эти окна — мимо.Нельзя простить, нельзя судить любимойвсему ль виной гвардейца наглый рот?Ведь в первый раз ее душа поет,а в первый раз поет неодолимо.Но как ему — какой рукой гиганта —клубок сует распутать и поднять?..…И подошла шагами секунданта,и в сердце смертная затихла благодать……И вдруг припомнил — по созвучью — Дантаи пожалел, что стих не записать…

1927 «Воля России». 1927. № 3

В ИЗГНАНЬИ

Утонет солнце, расплескав залив,жар не томит тучнеющее тело,и он глядит, как доит коз Марчелла,литые руки смугло обнажив,и шутит с ней. И даже с ней — учтив,ее кувшин несет отяжелелый,тугих грудей коснется мыслью смелойи вспомнит все, тревогу оживив…О, Дон Жуан! Припав на эту грудь,тебе ль себя предать и обмануть,несытый зной бросать в послушном теле,и услыхать — перевернулся мир! —Не командор идет на званый пир,а Лепорелло крадется к Марчелле…

1927 «Воля России». 1927. № 3

ОТЕЧЕСТВО

Люблю отчизну я, но странною любовью.

Когда казалось: из окнаВся ширь возможная видна,А дальше — бездна и туманы,Когда в морях могли плутатьИ мимоходом открыватьЕще неведомые страны —Среди чужих чудес и тайнОтрадно было вспомнить край,Где все привычно и знакомо,Где будет старенькая матьГода покорно ожидать,Что блудный сын вернется к дому.Но почему, когда прочлиВсе тайны моря и землиИ каждый путь давно известен,Когда сравняли навсегдаВ священном равенстве трудаРазличья стран — различья чести, —Всего больней, всего нежнейПорою думаешь о ней,Руси покинутой и нищей,О горестных ее полях,О длительных ее снегах,О старой церкви на кладбище…Не так ли пепел первых встречВсю жизнь назначено беречь,И даже буря поздней страстиНе унесет — о, никогда! —Благословенные годаНеповторяемого счастья…Земля моя, столица звезд!Мне жребий твой чудесно прост,Как смысл священного писанья:Семья, Отечество и Мир,И нескончаемая ширьНеукротимого желанья, —Но жизни каждую ступеньНе забываем через день:Веками тень идет за нами,И отливается печаль,Когда ушедшего не жаль,Благословенными стихами.И эту грусть мы унесемИ в новый мир, как в новый дом,И на полях планеты новойВсего больней, всего нежнейНам суждено мечтать о ней,Земле своей, звезде суровой.

1926 «Воля России». 1927. № 7

* * *

Когда в лесах чужих планетвинтовка эхо перекатити смертный страх за горло хватитв пространстве потерявших след,звезду, взошедшую в зените,одну на помощь призоветКолумб неведомых высоти побежденный победитель.Уже я вижу этот взгляд.Уже я слышу этот голос.На части сердце раскололось —и только часть тебе, Земля!

«Ковгег». 2. 1942

* * *

Уже устали мы от стали,от лязга наших городов.Нет больше неоткрытых далейи необстрелянных лесов.Тупик надежд тесней и глуше,и замыкается стена…О, как хотели б слышать ушинеслыханные имена!Колумба радости и муки,Сопричащенная тоска —к чему ты простираешь руки,какие видишь берега?Что ласточка — еще крылатей, —покинувшая отчий дом,не пожалеешь об утрате,не затоскуешь о земном.Чтоб где-нибудь у новой цели,преодолевшей пустоту,еще нежней глаза смотрелина отдаленную звезду.

«Ковгег». 2. 1942

* * *

Опять звенит ковыль-траваИ пахнет кровью в диком поле…Не наш ли клад взяла МоскваПеред татарскою неволей?О, богомольной не упрекТяжелый дух кондовой кельи.Но потерял славянский БогЗолотоусое веселье —Зато недаром КалитаБыл прославляем для потомка, —И хитроумна и простаМосквы мужицкая котомка.Немало втиснули тудаРазноязычного богатства —И опрокинули годаСвобода, Равенство и Братство.И снова север — скопидом,На юге — посвист печенежий —Над обезглавленным орломТвои мечты, Москва, все те же.О, пусть ты миру головаИ Рим четвертый — Рим кровавый,Но если раньше было два —теперь их больше, братьев Славы!Пора посбить крутую спесьрыжебородым северянами пятый Рим построить здесь,спиною в степь — лицом к лиманам.Отсюда ближе все поля,и станут завистью чужомуврата державного Кремля,где примирятся Рем и Ромул.

«Ковгег». 2.1942