Коричневая трагедия - Ксавье Отклок

Представьте, в Третьем рейхе мода находится под негласным присмотром нацизма!

Тут и там в бесцветной и малоразговорчивой толпе вокруг меня попадаются экзотические фигуры: блестящие гривы волос, алые влажные губы, оттеняющие восковую бледность лиц. Нескромные взгляды сверкающих черных глаз. В разговоре эти люди машут руками и брызжут слюной.

Несомненно, это козлы отпущения, на которых в коричневой Германии идет облава. Ost-Juden, восточные евреи.

Когда-то сотни этих людей имели процветающие магазинчики на той самой Фридрихштрассе, главной артерии Берлина. Преследования обрушились на них с куда большей жестокостью, чем на могущественных еврейских банкиров. Бойкоты, придирки со стороны полиции, запрет на высшее образование для их детей, а для них самих — запрет на увольнение служащих-«арийцев»; пощады им не было ни в чем. Большинство из них влачит жалкое существование в эмиграции.

Остальные притаились в задних комнатах своих лавок. Теперь они пытаются как-то влиться в жизнь. Выползают из своих нор. Принимаются опять делать хорошую мину при плохой игре, ведут бесконечные споры, драматические и бессмысленные, за чашкой кофе с молоком.

Вот за столиком справа сидят три еврея. Столик слева пустует.

Появляются две девицы с круглыми мордашками, со здоровым румянцем во всю щеку. На тяжелых белокурых косах лихо красуются фуражки защитного цвета. Кожаные пальто. Под мышкой книги и портфели.

Это студентки забежали полакомиться пирожными с кремом перед занятиями в университете, который тут же рядом.

Они входят, поводя плечами, громко разговаривают, хохочут во весь рот. Они стопроцентные национал-социалистки, эти студентки, и их военизированные повадки странным образом контрастируют с трогательной стыдливостью и неприступностью. Впрочем, ни залихватский облик, ни манеры этих двух красоток нисколько не оскорбляют взгляда.

Они бросают портфели и книги на свободный стол. Та, что повыше, в упор разглядывает евреев за соседним столиком. Я уверен, что те тоже успели ее заметить, потому что они смолкают. Она говорит подружке, не понижая и не повышая голоса, не то чтобы с вызовом, но и без малейшего стеснения:

— Scheusslich. Какая гадость. Куда ни придешь, всюду эти Sau Juden (еврейские свиньи).

Та, что поменьше ростом, с прекрасными ласковыми глазами и славным вздернутым носиком, замечает мои французские газеты. И тем же безмятежным тоном подхватывает:

— И Sau Französen, французские свиньи.

…Я езжу в Берлин уже много лет, и никогда до сих пор то, что я француз, не навлекало на меня оскорбительных замечаний. Наоборот! К парижанам берлинцы всегда питали этакую настороженную симпатию с примесью скандального любопытства — так провинциал относится к кузену-шалопаю, прожигающему жизнь среди столичных искусов и опасностей.

То, что две берлинские студентки, ничуть не озабоченные сексом, обозвали меня «французской свиньей», еще не значит, что отношение к нам полностью переменилось. И все же подобные вопли души не лгут.

Сопоставьте эту бытовую зарисовку с жанровой картинкой, которую я показал вам вчера, разыгравшуюся в двух шагах, на выставке «Die Front». Старая дама, учившаяся целиться из пулемета, и эти две студентки, внешне такие разные, объединены мистическими узами. Эти узы — ненависть.

Они нас ненавидят. В нашей стране старушки готовятся к благочестивой кончине, а у девушек на уме один флирт. Что ни говори, разница очевидна.

IX. Холодные сердца

Гектор фон Л., один из моих венских друзей, проездом в Берлине. Он назначает мне встречу в кафе «Эдем». В прошлом драгунский офицер австрийской армии, Гектор сохранил связи в немецкой кавалерии. Он скорее германофил и не питает ни малейшей враждебности к национал-социализму, поэтому мне кажется, что он лучше, чем кто бы то ни было, способен ответить мне на такой вопрос:

— Как настроен рейхсвер[4] по отношению к гитлеризму? Что думают кадровые офицеры о нацистских «генералах», которым обязаны подчиняться? Добровольно ли склоняется старая аристократическая «зеленая» армия перед этой новой, плебейской, «коричневой», которая ее затопила?

Австриец отвечает без колебаний:

— Вы неверно ставите вопрос. Вернее, вы рассматриваете проблему на французский лад, исключительно с сентиментальной точки зрения. На самом же деле проблема имеет две стороны.

Во-первых: питают ли офицеры рейхсвера, особенно офицеры-дворяне, симпатию к национал-социалистическим кадрам? Отвечу вам: нет.

Во-вторых: заинтересованы ли эти офицеры в поддержке Гитлера? Отвечу вам: да.

В подкрепление этого оригинального тезиса Гектор фон Л. подробно пересказывает мне то, что говорилось в его присутствии несколько дней назад, и эти речи оказались настолько характерны, что он их принял к сведению. Он охотился в Вестфалии на землях крупного промышленника. На обед в узком кругу приехали несколько офицеров из кавалерийского полка, стоявшего в соседнем городке. Двое из них были с женами.

Если хотите, назовем их имена: ротмистр фон Бенков с супругой, обер-лейтенант фон Штерблинген с супругой. Три молодых лейтенанта, фон Дрота, Дирк цу Диркенхайм и фон Розен.

Обильные возлияния. Stahlton, сальные шуточки, уместные на конюшне, — древнее немецкое рыцарство этого тона ничуть не боится. В конце концов австрийский гость завел разговор о Гитлере.

В любой другой компании все напустили бы на себя серьезность. Каждый бы пробормотал на ухо соседу нечто лицемерно-хвалебное. Разве можно быть уверенным, сидя среди нацистов-буржуа, что сосед не состоит на жалованье в хваленой политической полиции?

Квадратное лицо ротмистра, капитана фон Бенкова, выдубленное ветрами во время бесчисленных скачек, выражает иронию, он бормочет сквозь зубы:

— У этого типа (Гитлера) есть не только пылкая любовь к народу, которую сегодня необходимо демонстрировать в Германии. Не такой это бесхитростный крестьянский паренек, как его нам изображают. У него в башке имеется холодный изощренный ум.

Лейтенант фон Розен закуривает папиросу и выдыхает между двумя затяжками:

— А мне нравится, что мы в рейхсвере единственные не обязаны его обожать и за него голосовать. Вы держите дома портреты Гитлера? — Все с улыбкой уверяют, что нет, не держат. — И я не держу, — подхватывает он. — Наверно, нигде не найдется так мало свастик и всех этих фетишей, как в наших офицерских казино. У нас патриотизм в крови, в конце-то концов. Нас можно не поучать каждую минуту насчет того, что делает небожитель.