Биржевой дьявол - Майкл Ридпат

Я вовсе не насмехался над такой слепой привязанностью. Я мог только завидовать. Чего бы я ни добивался в жизни, мой отец не проявлял к этому никакого интереса.

Я неторопливо потягивал пиво.

— Не знаю, как мне быть дальше.

— Разве ты не собираешься оставаться в Dekker?

— Не знаю. Иногда я кайфую от происходящего. Как во время битвы за Брейди. Но потом начинаешь думать о том, что они сделали с Дейвом и проектом favela, о наркоденьгах…

— Да брось ты.

— Не могу. Меня это настораживает. Тебя — нет?

Джейми задумался на мгновение.

— Может быть, и насторожило бы, если б я остановился и задумался. Поэтому я не останавливаюсь и не задумываюсь. Я обязан преуспеть. Ради Кейт и Оливера. И ты знаешь, что я умею делать то, что делаю. — Он взглянул на меня, ища подтверждения своим словам.

— Безусловно. — Я не кривил душой. Судя по тому, что я успел увидеть в Dekker, Джейми действительно был профессионалом. — Извини. Я тебе ужасно благодарен. Спасибо, что помог получить эту работу.

— Да брось, боссу ты нравишься. Так что и я заработал очки.

— А что с этими визами в Россию, о которых говорил Стивен? Думаешь, Рикарду им все обломал?

— Не знаю, но я бы не удивился. Не один, так другой. Они не любят, когда им подкладывают свинью.

— Это я заметил.

Аура нервозности, окружавшая Стивена, исчезла вместе с ним, и меня сейчас словно окутывал мягкий теплый свет, чему немало поспособствовали три пинты пива и приятная беседа с другом.

За все эти годы мы вместе прошли через многое. Соглашаясь на работу в Dekker, я доверил Джейми свое будущее. Но я знал, что могу на него положиться.

— Кейт сказала, что Изабель тебя просто приворожила.

Я почувствовал, что краснею. Странно. Обычно мы вполне открыто трепались на любые темы.

— Она хорошая.

— Хорошая?! Это уже серьезно. Раньше было проще, например, «есть за что подержаться» или «она не прочь переспать со мной».

— Нет. И нечего скабрезничать.

— Между вами что-то было?

— Нет.

— Но ты бы не отказался, верно?

— Не отказался бы. Но, думаю, это невозможно.

— Почему?

— Не знаю. Похоже, она не слишком на это настроена.

— Будь с ней поосторожнее. Она довольно странная. — Внезапно он что-то вспомнил. — Слушай, надеюсь, ты не растрепал ей об этой истории с отмыванием денег?

— Я ей все рассказал. Она тоже считает, что Эдуарду не следует ничего говорить. Но она считает, что стоит поговорить с Рикарду. Я, впрочем, этого делать не собираюсь.

— Ник! С ней даже заикаться об этом нельзя было! Я же говорил тебе: она и Эдуарду — ты что, забыл?

— Говорил. Но это лишь слухи. И я в них не верю.

— Ты просто не хочешь верить. Ты видел, что случилось с Дейвом. Лучше выбрось из головы все эти проблемы с отмыванием денег. Иначе и с тобой произойдет то же самое.

— Я доверяю Изабель.

— Дело в том, Ник, что в нашем бизнесе вообще никому нельзя доверять.

Я собирался возразить, но передумал. И отчасти потому, что, как ни неприятно это сознавать, но он был прав.

— Ну, уже поздно. Пора и по домам. — Джейми поставил пустую кружку на стойку.

— Уходим.

Мы вышли из паба. Джейми принялся ловить такси, а я побрел в сторону метро. Велосипед остался на Кэнери Уорф.

Новый день был серым и холодным, словно весна передумала наступать. Операционный зал Dekker на сороковом этаже, казалось, придавило свинцовыми тучами, вяло колыхавшимися за окном. Эйфория от победы над Bloomfield Weiss померкла перед лицом суровой реальности: нам предстояло продать мексиканские облигации на два миллиарда. Наступил момент напомнить клиентам о сделанных некогда одолжениях.

Я наблюдал, как это делает Джейми. Мастерская работа. Он начал со своих лучших клиентов. С каждым он вел себя совершенно по-разному. С одними обсуждал футбол и телевидение, с другими — средневзвешенный срок до погашения и доходы на облигации с купоном. Иногда он говорил без умолку, иногда просто слушал. Но обманом, просьбами или лобовой атакой — Джейми умудрялся выбить заказ из каждого собеседника. Заказы достигали и десяти, и двадцати миллионов долларов. Но это была капля в море. Требовалось чудо и заказы на уровне в сотни миллионов, чтобы двухмиллиардная гора облигаций стронулась с места.

Босс и сам с головой погрузился в работу. По-настоящему большие заказы могли поступить только от тех, кому в свое время оказали серьезные услуги, а должным образом напомнить им об этом мог только Рикарду. Время от времени он вставал из-за стола и обходил зал. Ситуация была напряженной, и он старался подбодрить нас, то похвалив одного сотрудника за пятимиллионный заказ, выбитый у какого-нибудь упрямца, то вместе с другим сожалел о том, что клиент отказывается заглатывать наживку. В этом бою мы сражались плечом к плечу, и он был уверен в нашей преданности делу.

Рикарду умел одновременно решать сразу несколько проблем. После ланча я сидел и наблюдал, как работает Джейми, и внезапно почувствовал легкое похлопывание по плечу.

— Ты хорошо знаком с Польшей?

— Не особенно. Я был там один раз — в Краковском университете.

— Каковы шансы на то, что они девальвируют свою валюту?

В общении с Рикарду честность была наилучшей тактикой.

— Понятия не имею.

— А кто-нибудь мог бы тебе подсказать? Профи?

Я задумался.

— Пожалуй, да. Есть один экономист, преподающий в Лондонской школе экономики. Пятнадцать лет назад нынешний польский премьер был его студентом. Они до сих пор поддерживают отношения. Можно поговорить с ним. Правда, для этого придется распить с ним как минимум бутылку водки.

— Великолепно, — сказал Рикарду. — Хоть галлон. Запишешь на наш счет.

15

Войтек искренне обрадовался моему звонку и тут же пригласил меня на ужин. Мы познакомились, когда я изучал советскую экономику, и именно благодаря ему я и попал в Краков. Войтек с давних пор прослыл яростным критиком командных методов управления, принятых в Восточной Европе, и на родине у него была влиятельная группа последователей. Я сказал, что теперь работаю в Сити и что мне нужно кое-что выяснить насчет польской экономической стратегии.

Я появился у дверей в Илинге, одном из лондонских пригородов, с бутылкой его любимой зубровки.

— Чудесно! — Он был в восторге. — Проходи, проходи!

Квартира выглядела точно так же, как и в последний раз. На тех участках стены, что не были еще заставлены книжными шкафами, красовались афиши довольно экстравагантных польских, русских и французских выставок. Плакаты отбирались не с учетом пристрастий хозяина, но в соответствии с тем весом, который событиям придавала почтеннейшая публика. Как-то в приливе пьяной откровенности он признался мне, что его любимый фильм «Когда Гарри встретил Салли». Он потребовал, чтобы я поклялся, что никому не проболтаюсь. Плакат из этого фильма на стене, понятное дело, отсутствовал.

Хотя Войтеку было уже под пятьдесят, он прилагал все усилия, чтобы походить на перманентно разгневанного первокурсника. Пышные черные усы, взъерошенные длинные волосы, сзади кое-как перехваченные в «конский хвост», прилипшая к нижней губе неизменная сигарета с белым фильтром. Однако, несмотря на такой вызывающий внешний вид, он был любимцем бизнесменов, политиков и деятелей Международного валютного фонда. Он проповедовал экономику, основанную на жесткой монетарной и налоговой стратегии — и тем не менее не всегда считал слабаками тех политиков, которым еще не удалось догнать безработицу до двадцатипроцентной отметки. Войтек относился к тем редким преподавателям, которым искренне интересны дела и успехи их студентов. Когда-то такой чести удостоился и я, а до меня — нынешние министры финансов Польши и Словакии.

Мне он нравился. Хотя он был старше меня, и виделись мы не часто, я считал его своим другом.

— Как поживает наша хорошенькая Джоанна?

— В Америке она поживает. С этим уродом Уэсом.

— Отлично. Мне она никогда не нравилась, и каким бы негодяем он ни был, уверен, они друг друга стоят. Я приготовил рататуй. Пойдет?

— А то!

— Тогда наливай!

Мы выпили водки. Войтек рассказал мне о своей последней подруге — американской студентке. Молоденькими девочками он увлекался до тех пор, пока они не достигали двадцати пяти лет, после чего терял к ним всякий интерес. Он даже женился на двух своих студентках, но вскоре прекратил подобные эксперименты. Браки все равно оказывались недолгими, а разводы — муторными.

Ужинали мы на его просторной кухне. Рататуй был великолепным, водка — крепкой, и не прошло и часа, как мы уже прилично набрались.

Как и ожидалось, сначала он высказал мне свое «фи» за то, что я попал в Сити, а уже потом поинтересовался, что мне нужно.

Я откашлялся, пытаясь хоть немного прочистить мозги.