Сержанту никто не звонит - Шимун Врочек

— Видел.

— Мне стыдно, Лангер, — сказал Мольтке. — Перед командой. Перед «Мюнхеном»... И, что самое страшное, мне стыдно перед Германией. Если бы я мог вернуться в тридцать третий год... Один выстрел, Лангер. Всего один. Для вас не звучит кощунством?

— В кого бы вы стали стрелять? — Мольтке молча посмотрел на меня. — Понимаю. А остальные? Хватит у вас пуль на всех?

— Если я буду не один — хватит. Вы бы пошли со мной, Лангер?

Я помолчал. Мольтке сошел с ума? Впрочем, я и сам на полпути. Обер-фикус Лангер, третий горшок слева... Но! Вернуться в тридцать третий год — и спасти Германию от Гитлера? Потому что сейчас февраль сорок пятого и — надежды нет. Мы проиграли.

— Заманчиво. К сожалению, это невозможно...

Мольтке загадочно улыбнулся.

— А если представить? Вот этот корабль — может плыть по реке времени вспять. Что бы вы сделали? Считайте меня сумасшедшим, Лангер, но — ответьте на вопрос. Вы бы рискнули?

Я посмотрел ему в глаза:

— Да.

...Вигельт вошел, прикрыл за собой дверь.

— Ну, что? — я встал, разминая ладонями затекшую шею. В глаза как песка сыпанули. — Есть что-нибудь?

Он приложил палец к губам, взглядом куда-то наверх. Правильно. На месте Геверница я бы прослушивал все бараки...

— Нет, господин лейтенант, — сказал фельдфебель громко. — Ничего.

— Вольно, Вигельт, — я убрал со стола кружку с кипятком и бумаги. — Рассказывай.

Он достал из-за спины сверток, завернутый в обрезок шинельного сукна. Судя по движениям, довольно увесистый. Опустил сверток на стол...

— Да все как обычно, — заговорил Вигельт, разворачивая сверток. — Выгнали пленных, прочесали бараки. Только не так, как эти... охрана, мать их!.. а с толком. Нашли всякую мелочевку. Кусок хлеба, железяку гнутую. Технарь ихний, забыл, как его... посмотрел, сказал: не то. Сейчас Кнапп с отделением обнюхивают округу... Мож, чего найдут.

Развернул.

...Нож, удар ладонью, упрямая жесть. Банка норовит выскользнуть из ладони...

Наверное, эти русские очень хотели есть.

Когда-то это было очень похоже на консервную банку. Желтую, блестящую. И написано на донце: «Заяц». Кто-то из них умел читать по-немецки. Решили: попробуем. Иногда голод сильнее инстинкта самосохранения...

Передо мной лежал кусок металла. Вмятины от ударов... очень многих ударов... Торчащие из раскола обрывки провода...

...Горы маслянистых банок... Миллионы банок...

Дурацкий сон. Меня качнуло.

— Лангер, ты чего? — Вигельт удержал меня за плечо. — Опять?

— Нет, все в порядке. Устал просто... — я кивнул фельдфебелю: заворачивай обратно. Что это? Только Ульман знает. — Слушай, Вигельт, а нужники вы проверили?

— Ээ...

— Нет?!

— Виноват, господин лейтенант! — Вигельт подмигнул, сообразив. — Забыли, господин лейтенант. Сейчас же проверим, господин лейтенант...

— Пошли.

— Смотри, — сказал Вигельт. — Смотри, Лангер. Вот твой второй цилиндр. Только тихо, не спугни...

Тонкая девушка в полосатой робе, сидела на корточках. На руках — малыш, завернутый в тряпки. Девушка что-то тихо напевала по-русски...

— Она его вон под тем кустом прячет, — едва слышно сказал Кнапп. — Ребята посмотрели: думали сначала, что банка из-под тушенки, а там — фотография. И написано: ариец, мальчик, четырнадцать штук. Что это за «штуки» такие? И про возраст что-то... А, вспомнил! Шесть с половиной месяцев. Только почему-то минус шесть с половиной. Чтобы это значило, лейтенант?

— Тихо вы! — шикнул Вигельт. — Прости, Лангер.

— Ничего. Значит, этот цилиндр целехонек?

— Так точно.

— Представляешь, лейтенант, — зашептал Кнапп. — Кто-то из техников наклеил фото ребенка на этот цилиндрик... А она ему песенки поет. И сказки рассказывает. Я по-русски хорошо понимаю. Даже заслушался...

Увидев, что сталось с первым цилиндром, Геверниц побледнел. Не мгновенно, а медленно-медленно, словно кровь из него выпустили. Стал желтый, как ноготь курильщика.

— Где это нашли?

— Кто-то сбросил в нужник. У бараков пленных.

Запоздало понял, что не стоило этого говорить. По крайней мере, пока Геверниц в таком состоянии.

— Расстрелять. Всех. Немедленно, — он качнулся. Зарычал. Шагнул к телефону...

Что, Лангер, доигрался, твою мать?! Сколько он на тебя повесит жизней? Вовек не расплатишься! Рука поползла к кобуре. Вальтер 8 миллиметров. Восемь патронов. В здании десятка два эсэсовцев. Даже если уйду, то куда потом? В подвалы гестапо? А что с ребятами? Думай, Лангер! Думай!!

Геверниц поднял трубку...

— Нет!

Штурмбаннфюрер поворачивается. Лицо — бешеное. Я делаю шаг, другой... Думай, Лангер! Чтоб ты сдох, Отто фон Геверниц, эсэсовская скотина! Все вы, черные ли, зеленые ли — на один манер... И я вместе с вами?

НЕ ХОЧУ.

— Помните наш разговор, Генрих? — прокричал я в трубку. — Я согласен!

Мольтке на другом конце провода замолчал. Треск помех. До эсминца недалеко, фонит по-страшному... Лишь бы получилось. Лишь бы выгорело...

— Помните, что я вам говорил об Ульмане?! — закричал Мольтке наконец. — Найдите его. Узнайте, какой рубильник. Там должно быть три рубильника! На основные генераторы энергия подается постоянно. Я возьму техников. Они сейчас на корабле.

Надеюсь, эта линия, не прослушивается. Все-таки, личная линия фон Геверница.

— Егеря предупреждены! Пошлите к ним матроса, пусть берут пленных и идут на корабль.

— Пленных?! Лангер, вы в своем уме?

— Больше, чем когда-либо, Генрих! Сделайте это. Я разберусь с Ульманом.

— А что с Отто? — профессор огляделся. — Он мне нужен.

— Пришлось его ударить, — я посмотрел на профессора в упор. Незачем говорить, что Геверниц мертв. — Отто поддался чувствам. Он хотел расстрелять людей, которые должны привести нас ко второму контейнеру.

Ульман замер. Как кролик перед удавом. Не зря я припрятал второй цилиндр. Теперь буду гипнотизировать его этим словом «контейнер».

— И я его ударил, — сказал я. — Меня ждет трибунал, если...

— Нет времени, молодой человек. Берите контейнер! Живее! За мной!

... — Энштейн — недоучка. Он придумал неплохую теорию, сделал пару шагов, но — еврей есть еврей. Сделал один эксперимент с судном, получил результат, но не смог с ним справиться! Слабак. А я смог. «Великая Германия» готова к полету. И не куда-нибудь к берегам Британии, это пустяки, нечистая работа, а — в другие миры!

— Куда?

— К звездам, молодой человек, к звездам.

— А во времени? — Бедный Мольтке, он полон решимости изменить прошлое, эта новость его убьет. Ничего, хватит мстить. Пусть осваивает новый мир.

— Теоретически я разработал возможность перемещения во времени — но пока еще не взялся за ее осуществление практически, — профессор почесал лоб. Снял очки. Снова надел. — Видите ли, молодой человек, для перемещения во времени требуется два перемещения: одно во времени, другое в пространстве...