Vox Humana: Собрание стихотворений - Лидия Аверьянова

Сборник получил название по имени персонажей сказки Э.Т.А. Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» (1816): пряничные человечки, самоотверженно вступившие в бой с солдатами Мышиного короля, гибнут почем зря, – судьба культурного слоя России:

Мы можем говорить и думать о расстреле.Но, горше всех других, дана нам мысль одна:Что справится без нас огромная страна.

«Иоанн Антонович», 1935

«Экскурсия» по Петербургу, начатая у стен Зимнего дворца, заканчивается в Петропавловской крепости: у равелинов – в бывшей царской тюрьме и в Усыпальнице Петропавловского собора – перед надгробиями династии Романовых. Тюрьма и кладбище – довлеющий мотив последней «прогулки» в «путеводителе», озаглавленном «Серебряная Рака».

Отправляя за границу рукопись «Стихов о Петербурге» Э. Ло Гато[160], Аверьянова писала:

С.-Петербург, 9/ХII. 37

Глубокоуважаемый и дорогой

Гектор Эммануилович!

Получила сегодня письмецо от моей ученицы, которая виделась с Вами в Риме. Очень рада была узнать от нее, что Вы здоровы.

Благодарю Вас сердечно за интерес к моим стихам – счастье было бы знать, что они напечатаны, в особенности, если это может сделать Университет, т.к. иные издательства представляются не столь ценными…

Анна Андреевна жива и более или менее здорова. Этим летом я была очень близко знакома с ее сыном Львом Николаевичем Гумилевым, который мне очень нравится. Он очень хорошо учится (студент-историк), его научная работа куплена Академией Наук, но он очень несчастный мальчик: пьет, ругается, ведет себя часто очень вольно, так что я его покамест не принимаю, хотя сама очень по Нем скучаю. Может быть, станет старше и приличнее…

Анну Андреевну я не видела давно, т.к. она меня приглашает только если ей что-нибудь от меня нужно. Но я очень ее люблю и от­того не хочу писать о ней даже Вам, т.к. много невеселого пришлось бы сказать о ней… Может быть, Бог даст, мы с Вами увидимся и тогда о ней поговорим. Во всяком случае, она теперь ходит пешком, гуляет, а не лежит, как раньше.

Извините, что не пишу Вам на Вашем родном языке: за эти 2 последние года приходится заниматься другими языками, и боюсь наделать больших ошибок.

Если Вы действительно сможете издать стихи мои о Петербурге, которые имеются у моей ученицы, то хорошо было бы заказать какому-ниб<удь> хорошему художнику иллюстрации к каждому стихотворению (напр<имер>), в стиле Добужинского)[161]. Сонеты из книги «Пряничный Солдат» лучше приложить в конце книги «Серебряная Рака», в виде второй ее части. Посылаю Вам дополнения к «Серебряной Раке».

Ужасно, что Вы больше не приехали – моя девочка мне писала, почему.

Прощайте же и знайте, что я с радостью иду на все тяжелые жертвы ради моей бедной книги – parve, nec invidio, sine me, libre, ibis… [162] Будьте ей добрым крестным отцом!

Привет Вашей семье, не бойтесь за меня и не жалейте: природные данные каждого человека должны иметь свободное развитие, в этом – залог развития культуры. Вспоминайте нас всех иногда, пишите через мою ученицу, если захотите написать.

Лидия Аверьянова

P.S. Псевдонима не давайте, пожалуйста, пускай книга идет под моим полным именем, как моя подпись. Один конец! Хорошо бы иметь корректуру»[163].

Одновременно, в письме от 9 декабря 1937 г. своей ученице, переправлявшей рукописи за границу, Аверьянова отдавала последние распоряжения относительно издания книги:

«Бетти дорогая,

Спасибо тебе большое за твое сердечное письмо. Я хочу, чтобы книга а) была опубликована в Праге, если возможно, Университетом б) под моим собственным именем, поскольку никакой псевдоним не способен скрыть стиль или тему.

с) Я хочу, чтобы ты, если возможно, передала мне корректурные листы всего на 1 денек, они будут возвращены тем же путем, каким была возвращена книга госпожи Уны.

Я очень больна и несчастна, у меня был роман с единственным сыном Ахматовой, очень обаятельным студентом, но пьяницей и непорядочным человеком сверх меры, так что перестала видеться с ним (но не перестала любить), хотя он очень умный и добрый в глубине души. Люблю тебя.

Твоя совсем старая и дряхлая лисица Л.

П.С. Напиши мне поскорее, поскольку я чувствую…. ну, ты понимаешь. Л.А.»[164]

В 1937 г., в предчувствии беды или конца, Аверьянова вдогонку «Серебряной Раке» пишет и отсылает еще пять стихотворений: «Колокол Св. Сампсония» («Он был подобен темной сливе…»), «У костюмерной мастерской…», «Сонет» («Люблю под шрифтом легшие леса…»), «Превыше всех меня любил…», «Россия. Нет такого слова…». По вполне понятной причине они не вошли в основной корпус книги, и, тем не менее воспринимаются не только как ее логическое завершение, но и как послание (на это указывает приложенный к автографам стихотворный лист, на котором Аверьянова записала пушкинское послание декабристам – «В Сибирь» («Во глубине сибирских руд…»), 1827).

Человеческий и гражданский голос поэта (vox humana) достигает в последних стихах наивысшего звучания. Ее «Россия. Нет такого слова…» можно поставить в один ряд с такими образцами гражданской лирики, как «Рожденные в года глухие…» А. Блока, «Веселье» («Блевотина войны – октябрьское веселье!..») или «Неотступное» («Я от дверей не отойду…») З. Гиппиус, «Не с теми я, кто бросил землю….» А. Ахматовой и немногими другими.

Россия. Нет такого словаНа мертвом русском языке.И всё же в гроб я лечь готоваС комком земли ее в руке.Каких небес Мария-деваСудьбою ведает твоей?Как б…., спьяна качнувшись влево,Ты бьешь покорных сыновей.Не будет, не было покояТому, кто смел тебя понять.Да, знаем мы, что ты такое:Сам черт с тобой, ….. мать!

1934–1937

На скрещении узловых мотивов: блоковского («…Покой нам только снится…»), тютчевского («Умом Россию не понять…») и некрасовского («Ты и убогая…») Аверьянова создает свой и единственный в своем роде образ матери-родины. В сонете «Свиносовхоз» он приобретает дополнительные обертоны – трагический гротеск, преемственный по отношению к позднему Блоку («Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка»)[165].

Стихотворение «Россия. Нет такого слова…», ставшее известным в эмиграции лишь одной первой строфой – из статьи П. Струве в «Мостах»[166], сразу же обратило на себя внимание. В. Самарин писал в «Новом русском слове» (Нью-Йорк): «Я остановился на стихах А. Лисицкой, потому что не часто до войны слышались свободные голоса из России, не часто попадали рукописи русских писателей и поэтов в свободную печать. В то время посылки рукописей за границу были подлинным подвигом. Решиться на это могли только люди большого мужества. А. Лисицкая, безусловно, знала, что ее ждет, когда посылала своему знакомому, зарубежному ученому-слависту, который обещал ей помочь издать книгу: “Псевдонима не давайте” <…> Г.П. Струве пишет, что еще в годы сталинщины за границу дошли слухи об ее аресте. Где теперь эта смелая женщина, не побоявшаяся бросить вызов своим будущим тюремщикам?»[167]

В 1941 г. Корсун был призван на фронт и вернулся в Ленинград только после окончания войны, когда Аверьяновой уже не было в живых. Перед войной она лечилась в психиатрической больнице, где оказаться после арестов и допросов («она раньше уже не раз “сидела”»[168]), вероятно, было несложно, даже будучи совершенно здоровой (больница на Пряжке курировалась НКВД).

М.А. Турьян рассказывала со слов ее мужа (ныне покойного): Н.М. Давидовский, врач-терапевт, в студенческие годы проходил практику в больнице на Пряжке (не позднее 1940 г). Однажды к ним на занятие привели пациентку, в которой он узнал Аверьянову. Когда-то он был знаком с Лидией Ивановной, но потом потерял ее из виду; она была «блестящая» женщина, обращавшая на себя внимание, запоминающаяся. Натан Матвеевич рассказывал, что испытал шок, увидев ее в качестве живого экспоната. Все присутствовавшие на этом практическом занятии, однако, были потрясены блистательным и точным, с клинической точки зрения, рассказом пациентки о симптомах ее болезни.

По свидетельству В.М. Глинки, последние годы поэтессы были омрачены болезнью, за которой последовали «больница, блокада, голод, осложненный страшными видениями неуравновешенной психики»[169], и преждевременная смерть [170]. Лидию Аверьянову похоронили на Серафимовском кладбище в мае 1942 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Собрание стихов Лидии Аверьяновой издается впервые.

При жизни поэтессе удалось напечатать в советской периодике немногим более десятка стихотворений, все они относятся к 1920-м гг. Посмертные публикации из ее поэтического наследия (стихотворения 1930-х гг.), осуществленные Г.П. Струве, рассредоточены в зарубеж­ных изданиях.