Правила крови - Барбара Вайн

Джуд говорит, что не представляет, как можно жить в браке с одним мужчиной и вынашивать ребенка от другого.

— Они не могли поговорить об этом, как мы с тобой. Должно быть, ее все время мучили страх и стыд. Сегодня такое тоже происходит — женщины рожают детей от мужчин, с которыми не состоят в браке или не живут. Возможно, даже чаще, чем тогда. Что касается Генри, я не думаю, что он как-то связывал предстоящие роды и день бракосочетания. Он не считал их событиями… скажем, одного порядка.

— Омерзительный Генри, — говорит Джуд. — И ты должен писать его биографию? Он чудовище.

Я отвечаю, что должен и что Генри был нисколько не хуже любого человека свободной профессии своей эпохи. А что до вины и стыда, я сам их чувствую из-за притворного энтузиазма по поводу нашего ребенка. В то же время я радуюсь, что могу снова разговаривать с женой, высказывать свое мнение обо всем, не замолкать на полуслове и не краснеть, что просто неприлично для мужчины моего возраста.

Если Элинор и писала Генри из Манатона, ее письма не сохранились. Интересно, сколько раз я еще напишу это предложение, изменяя только имена и места? Биографы полагают, что письма должны быть обязательны для каждого, но еще более важным считают их сохранение. Тем не менее Элинор отправила одно письмо домой, своей сестре Эдит. Оно не пропало только потому, что написано непосредственно перед убийством, и по этой причине Эдит его сохранила.

Мы не знаем, как Элинор проводила время в Манатоне. Джуд говорит — и я с ней согласен, — что нам трудно представить, как проводили время женщины из среднего класса в викторианскую эпоху. Чем занять свой день, если у вас есть слуги и вы не работаете? Полагаю, читать, шить, писать письма, снова читать, гулять, беседовать, шить. Элинор в своем письме к сестре ни о чем таком не говорит. Похоже, главная ее цель — сообщить родным, что с вокзала Паддингтон она наймет кэб. Вот это письмо:

Мор-Хаус

Манатон

Девоншир

День Св. Луки

Дражайшая Эдит!

Погода стоит чудесная. Тетя говорит, что хорошая погода в середине октября называется «маленьким летом святого Луки». Вот почему в начале письма вместо 18 октября я указала день Св. Луки. Ты здесь была и знаешь, как красива сельская местность. После свадьбы я бы хотела жить где-нибудь поблизости, но Генри не может уехать из Лондона, где у него работа. Возможно, когда-нибудь мы купим здесь дом, хотя, как мне кажется, он назовет это романтической мечтой.

Айсобел и Летиция очень обрадовались приглашению и согласились быть подружками на моей свадьбе. Конечно, третьей будешь ты, моя дорогая сестричка. Ты уже выражала свое согласие, так что я не думаю, что проявляю самонадеянность, принимая это как должное! Генри говорит, что в свадебное путешествие мы поедем в Италию, а я даже не осмеливаюсь предложить, чтобы мы отправились сюда. Разумеется, в феврале тут будет не так мило.

Я опять неудачно упала. Это случилось во время прогулки с А. и Л. Моя ступня угодила посреди поля в кроличью нору, я споткнулась и упала ничком. Синее саржевое платье все перепачкалось, но хуже всего (ну, конечно!) это синяки. Черные и лиловые. Синяки на левом боку и ноге просто ужасны, но, к счастью, их никто не видит, кроме меня!

Я вернусь в воскресенье, поездом в 11.14 из Бови. Как ты знаешь, поездка довольно долгая, но поезд должен прибыть на вокзал Паддингтон в пять минут шестого. Папе совсем не обязательно встречать меня с поезда. Я вполне могу добраться сама, найму кэб. Шлю свою любовь папе и маме, дедушке, Лайонелу и тебе, моя дорогая.

Она пишет о Генри так, как положено будущей жене времен королевы Виктории. Его работа — главное, и решения принимает он. Когда Элинор пишет, что «не осмеливается» предложить провести медовый месяц в Девоншире, это не так ужасно, как кажется. Приблизительно так же сегодня жена скажет, что не осмеливается попросить мужа о еще одном ужине в ресторане на этой неделе. Похоже, у них с Генри сложились простые и доверительные отношения. Возможно, страстно влюблен был только он. В письме Элинор нет ничего, что свидетельствовало бы о ее любви или гордости, что ей достался подобный приз. Хотя не исключено, что она все это уже говорила сестре. И все же мне трудно поверить, что семья Хендерсонов не торжествовала по поводу такого удачного брака одной из дочерей. Рыцарь! Лейб-медик королевы! Богатый человек — по крайней мере, по их меркам. Двадцатичетырехлетняя дочь, рискующая остаться старой девой, не имеющая приданого, скоро станет леди Нантер и в следующем году будет жить в доме, о котором они даже не могли мечтать.

Генри снова занялся поисками дома. Об этом он сам рассказывал своему приятелю Барнабасу Коучу, занимавшему должность приглашенного профессора анатомии в Оуэнс-Колледже в Манчестере. Вот это письмо, датированное 18 октября 1883 года.

Мой дорогой Коуч!

Позвольте поблагодарить вас за любезное письмо с поздравлениями по поводу моего обручения с мисс Хендерсон. Она вам понравится. Она нежная, очаровательная и скромная, совсем не похожая на «новых женщин», о которых столько говорят в последнее время. Сомневаюсь, что ей известно, что такое право голоса, не говоря уже о желании выбирать члена Парламента. Я уверен, что она будет верна своему долгу супруги и никогда не проявит признаков раздражительности или, хуже того, неврастении, все те расстройства психики, что мы с вами так часто наблюдаем у тех пациенток, на которых современные идеи о «свободе» и эмансипации оказали такое пагубное влияние. В настоящее время она гостит у тети в Девоншире, планируя предстоящую церемонию бракосочетания, но в воскресенье вернется.

Я занимался поисками подходящего для нас дома и хотел бы к концу января уже на чем-нибудь остановиться. Если свадебное путешествие продлится шесть недель — я собираюсь в Неаполь и Рим, — то к нашему возвращению сделка уже будет оформлена. Тем не менее мне придется снять какой-нибудь дом до середины лета, пока жена не приобретет мебель, ковры и все остальное, что необходимо для нашего будущего дома. Место нашего постоянного проживания, полагаю, будет находиться в районе, который я считаю самым здоровым в Северном Лондоне, в Сент-Джонс-Вуде. Я подумывал также об Эр-Эстейт или почти сельской Лондон-роуд, но завтра меня поведут в очень милое место, Карлтон-Хилл, ныне принадлежащее мистеру Хэпгуду, моему собрату по профессии.

Вы напомните мне, мой дорогой Коуч, о репутации района Сент-Джонс-Вуд как тайного убежища belle amie [30] джентльменов. Как говорят, епископ, узнав о том, что философ Генри Спенсер поселился в этом районе, спросил: «А как зовут даму?» Но я убежден, что дурная репутация Сент-Джонс-Вуда, если она и была, вещь преходящая. Как бы то ни было, Т. Г. Хаксли, знакомством с которым я горжусь, жил здесь на протяжении тридцати лет, по разным адресам. Мы с женой, вне всякого сомнения, будем посещать церковь Св. Марка на Гамильтон-террас, известную тем, что в ней служит каноник Дакуорт, который также живет по соседству и которого я имел честь знать, когда он был наставником Его Королевского Высочества принца Леопольда. Поэтому я верю, что мы можем поселиться там без ущерба для своей нравственности!

Надеюсь, вы в порядке, а здоровье миссис Коуч становится лучше. Не забудьте о 14 февраля! В должное время вы получите приглашение от мистера и миссис Хендерсон.

Искренне ваш,

— Не знаю, как у него хватило хладнокровия.

Так прокомментировала это письмо Джуд, имея в виду, конечно, Джимми Эшворт, которую Генри лишь недавно отправил в отставку. Но дело в том, что он не обязательно был лицемером; за этим худощавым телом и благородным лицом скрывался не один человек, а несколько.

Возможно, дом действительно был «очень милым», но Карлтон-Хилл — это совсем не Парк-лейн. В 1883 году Сент-Джонс-Вуд считался не Лондоном, как теперь, а пригородом, и на большей его части, особенно на западе, на Мейда-Вейл, велось строительство. В любом случае Генри не купил дом у мистера Хэпгуда. Женщина, которая должна была выбирать для него мебель и ковры, встретила свою смерть на следующий день после того, как ее жених осматривал дом.

В субботу утром, 20 октября, тетя отвезла ее на железнодорожную станцию Бови и посадила на местный поезд до Ньютон Эббота. Должно быть, они выехали довольно рано, чтобы Элинор успела добраться до узловой станции Большой западной железной дороги. Как и прежде, она путешествовала первым классом. Поезд вовремя прибыл на вокзал Паддингтон, где его встречал Сэмюэл Хендерсон. В поезде Элинор не оказалось, и Сэмюэл вернулся домой. Следующий поезд прибывал только в 10.20 вечера. Посоветовавшись с женой и другими детьми, он отправил телеграмму сестре, спрашивая, не приедет ли Элинор этим поездом. В конце XIX века телеграф был эффективным средством связи — им по-прежнему широко пользовались, хотя с появлением телефонов он утратил свою новизну, — однако ответ от Доротеи пришел на Кеппел-стрит только в воскресенье утром. Задолго до этого Сэмюэл Хендерсон вернулся на вокзал Паддингтон в надежде, что дочь приехала вечерним поездом.