Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма

4. Наука и пар

К концу XVIII века сахар, привозимый с американского континента, достиг низших городских классов Европы. Торговцы доставляли его в глубь России и Центральной Азии, где он соперничал с сахаром, ввозимым из Китая и Индии. Возможностей продавать сахар было много: рынки по всему свету поддерживали и обеспечивали растущий спрос, идущий от пекарей в Филадельфии до шербетных домов Багдада и кофеен Вены. Стремительно возраставшее потребление сахара остановило упадок бразильского сахарного производства и, несмотря на поражающие издержки на наземную транспортировку, отодвинуло его рубежи далеко в глубь континента – к тем землям, где в наши дни проходит граница Бразилии и Боливии1.

До сих пор экспансия была единственным эффективным ответом на сокращение урожаев и истощение почв, приводя к возникновению таких сахарных рубежей, как Гвиана, Ямайка и Сан-Доминго. Другие способы решения проблемы начали появляться в конце XVIII века, когда были культивированы новые разновидности сахарного тростника с повышенной урожайностью, а вслед за ними появилась паровая тяга, устранившая тенденцию к снижению урожайности в расчете на работника. Впечатляющий рост количества производимого сахара – на 40 % в расчете на работника с 1770 по 1840 год – совпал с общим экономическим подъемом Британской империи, самой экономически продвинутой державы того времени2.

В течение XVIII века эксперименты в химии, физике и ботанике положили начало преображению тропического сельского хозяйства, ориентированного на торговлю, и до неузнаваемости изменили сахарный мир. Первый ботанический сад в тропиках был разбит в Батавии (Ява) в 1757 году, а вскоре за ним последовали еще несколько разбросанных в области экватора садов, что повлекло за собой многочисленные перевозки злаков по всему земному шару. Первая паровая технология, служившая для измельчения сахарного тростника, была испытана на Ямайке в 1767 году; в тот момент испытание не имело успеха, но, наряду с десятками других изобретений, эта технология заложила основу для полной индустриализации процесса помола сахарного тростника. В то время как хлопчатобумажное ткачество, как известно, сыграло ключевую роль в начале Промышленной революции, сахарные дробилки оказались в числе первых машин, приводимых в движение паровой тягой в тропиках3. В начале XIX века сотни этих машин были доставлены в сахарные поместья по всему свету.

Годы правления Наполеона, с их войнами и революциями, были временем не только разрушения, но и созидания: в частности, они породили многочисленные диаспоры плантаторов, преодолевавших стремительно менявшиеся границы между британскими, французскими, испанскими, голландскими и американскими владениями. Плантаторы перенесли свое искусство на Яву и Суматру, в Пинанг, Индию и на Филиппины. Например, один плантатор из Сан-Доминго в 1804 году добрался до самой Батавии, где предложил свои услуги по возрождению угасших сахарных поместий неподалеку от города; другие же переезжали из Вест-Индии в Британскую Индию. Промышленникам Франции и Британии наряду с колониальной буржуазией суждено было преобразить плантационные анклавы Старого режима, сделав из них сельскохозяйственные промышленные зоны, господствующие над обширными сахарными рубежами благодаря железным дорогам и внушительным фабрикам с механизмами на паровой тяге. Колониальная буржуазия управляла этим переходом от мельниц, приводимых в движение водой или тягловой силой, к фабрикам со стальными остовами, рифлеными крышами и машинами, работавшими только на паровой силе. Эти события полностью изменили сущность сахара: из сельскохозяйственного и ремесленного продукта он превратился в агропромышленный оптовый товар, изготавливаемый из двух разных и соперничающих растительных культур.

Сахарная индустриализация была частью более широкого процесса преображения общества, в котором на первый план вышли споры о правах человека и о прогрессе человечества. Центральной их темой была свобода, обсуждаемая как среди тех, кто восставал против своих покорителей, так и среди тех, кто отказывался быть вовлеченным в торговлю людьми и ее жестокие злодеяния. Идеи прогресса и свободы придали буржуазным ценностям новый облик, возвещающий о развитии и свободе как способах избавить человечество от изнурительного ручного труда и, в конце концов, от самого рабства4. Самые прогрессивные и образованные представители колониальной сахарной буржуазии, безусловно, прекрасно осознавали вопиющее противоречие между современностью и рабством и готовились к постепенной отмене последнего. Они начали вкладывать средства в механизацию, рассматривали альтернативные источники труда и обратили внимание на производство сахара в Азии. Впрочем, большинство плантаторов, по всей вероятности, укрепились в расизме, отвергавшем возможность прогресса для большей части человечества. Как это ни трагично, рабству и принуждению к труду не суждено было исчезнуть в эпоху промышленного капитализма и глобального распространения промышленного производства сахара – на самом деле они даже возросли.

Наука и тропическое сельское хозяйство

Семилетняя война (1756–1763) стала первым конфликтом, охватившим четыре континента и отметившим начало периода, в который Британия упрочила свои позиции мирового гегемона. Она превратила Индию, крупнейшего в мире производителя сахара, в свое важнейшее колониальное владение. В то же время для Франции и Испании эта глобальная война окончилась унизительным поражением. Франция, самая населенная страна Европы, и Испания, все еще обладавшая необъятными колониями на американском континенте, поняли, что если им не удастся увеличить доход от своих заокеанских владений, то превосходство Британии на море вскоре переведет их в ранг второразрядных колонистов. Война заставила эти страны по-новому взглянуть на экономики их уменьшившихся империй, и теперь в их стремлении к увеличению прибыли от колоний главную роль играло тропическое сельское хозяйство.

Такой переход был инициативой физиократов. Изначально они были группой французских экономистов, настаивавших на том, что сельское хозяйство представляло собой источник всякого богатства, и утверждавших, что сельскохозяйственные продукты должны иметь высокую цену. Они осуждали дорогостоящие колониальные войны, которые, по их мнению, были следствием неверной протекционистской политики и меркантилистской доктрины, гласившей, что экономический ущерб, нанесенный одному народу, приносит прибыль другому. Среди физиократов встречались такие влиятельные колониальные администраторы, как Пьер-Поль Мерсье де Ла Ривьер, интендант Мартиники, снявший намного больше ограничений на торговлю с Новой Англией, чем ему позволял Париж5.

Испанская корона примерно так же отказалась от запретов на торговые отношения с другими странами, прежде наложенных на ее колониальные владения и их жителей. Теперь испанские власти признавали, что местные торговые инициативы заслуживают их полной поддержки. Более того, англичане ненамеренно оказали Испании большую услугу, когда в 1762 году захватили Гавану, позволив Кубе торговать с Англией и городами Чесапикского залива (на восточном побережье будущих США). За одиннадцать месяцев британской оккупации испанские креолы, жившие на острове, поняли, что власть Испанской империи не оставит им никаких шансов воспользоваться своей благоприятной близостью к колониям поселенцев Северной Америки. В 1776 году, когда