Дороже самой жизни (сборник) - Элис Манро

После смерти отца Корри обувную фабрику перекупила крупная фирма, которая обещала, что фабрика будет работать по-прежнему; во всяком случае, так казалось Корри. Однако не прошло и года, как здание опустело, годное оборудование вывезли в другой город, и ничего не осталось, кроме немногих устаревших сапожных инструментов. Корри взбрело в голову устроить маленький провинциальный музей и выставить там эти инструменты. Она сама сделает экспозицию и будет водить туристов, рассказывая им, как делали обувь много лет назад. Корри на удивление хорошо разобралась в истории сапожного ремесла; ей помогли фотографии, когда-то сделанные ее отцом для сопровождения лекции, которую, кажется, читал он сам — текст был криво перепечатан на машинке — в женском кружке, когда там изучались местные производства. К концу лета Корри уже провела по музею нескольких посетителей. Она была уверена, что на следующий год музей пойдет в гору — после того, как она поставила на шоссе указатель к музею и написала текст брошюры для туристов.

Ранней весной она выглянула из окна и увидела, что какие-то незнакомые рабочие начали сносить здание фабрики. Она думала, что может пользоваться зданием, пока вносит арендную плату, но оказалось, что по контракту она не имела права выставлять или присваивать никакие найденные в здании предметы, даже давно и полностью не пригодные ни для какой цели. Бесполезные древние инструменты ей никоим образом не принадлежали, это совершенно исключалось. И вообще, ей повезло, что фирма, что когда-то столь любезно ее обхаживала, не потащила ее в суд, узнав, чем она тут занимается.

Говард мог бы заранее посмотреть на контракт и избавить ее от всей этой головной боли, но на то лето он увез семью в Европу.

Ну ничего, сказала она, когда успокоилась. И скоро в самом деле нашла себе другое занятие.

Все началось с ее решения: дальше сидеть одной в большом пустом доме — невыносимо. Она хотела выбираться на люди, и ее взор пал на публичную библиотеку, что располагалась на той же улице.

Это был красивый, ладный особняк красного кирпича. Поскольку учреждение относилось к числу библиотек Карнеги,[9] его оказалось непросто закрыть, хотя горожане им уже почти не пользовались: абонентов было так мало, что город не мог позволить себе ставку библиотекаря.

Корри ходила туда два раза в неделю, отпирала двери и сидела за конторкой. Под настроение она стирала пыль с полок или звонила людям, которые уже по многу лет держали у себя библиотечные книги. Иногда в трубке отвечали, что даже не слышали про такую книгу, — ее взяла в библиотеке какая-нибудь бабушка или тетя, которая давно умерла. Тогда Корри произносила речь о библиотечном имуществе, и иногда книги в самом деле кто-то приносил и бросал в ящик для возврата.

Корри нравилось сидеть в библиотеке — ее раздражал только шум. Шум производил Джимми Казинс — он стриг траву на газонах вокруг библиотеки и, едва закончив, начинал с самого начала, поскольку ему больше нечем было заняться. Так что Корри наняла его, чтобы он ухаживал и за ее газонами, — раньше она стригла траву сама ради моциона, но у нее и без того была хорошая фигура, так что она в этом не нуждалась, а с ее хромотой стрижка травы занимала целую вечность.

Говарда слегка расстраивали такие перемены в ее жизни. Он теперь приходил реже, но оставался дольше. К этому времени он переехал в Торонто, хотя продолжал работать на то же архитектурное бюро. Дети его вступили в подростковый возраст, а некоторые уже и в университет пошли. Девочки учились очень хорошо, мальчики похуже, но мальчишки, они мальчишки и есть. Его жена работала полный день — иногда задерживаясь допоздна — в конторе одного политического деятеля провинции Онтарио. Платили ей гроши, но она была счастлива. Счастливей, чем когда-либо на памяти Говарда.

Прошлой весной он повез жену в Испанию — сделал ей сюрприз на день рождения. Во время своего отсутствия он не присылал Корри никаких вестей. Было бы чрезвычайно вульгарно, если бы он стал слать ей письма из поездки, которую подарил жене на день рождения. Он бы ни за что так не поступил, а если бы поступил, Корри это не одобрила бы.

Когда он после возвращения пришел к Корри, она сказала:

— Ты так держишься, как будто у меня тут святилище какое-то.

— Так и есть, — ответил он.

Он теперь обожал эти просторные комнаты с лепными потолками и темными, мрачными панелями на стенах. В них было своего рода нелепое величие. Но он видел, что Корри ощущает это по-другому, что ей нужно время от времени выбираться из дому. Они стали делать небольшие вылазки, потом — совершать путешествия подлиннее. Они останавливались в мотелях — всегда только на одну ночь — и ели в хороших, но умеренно дорогих ресторанах.

Им ни разу не попался никто из знакомых. Когда-то они были уверены, что непременно кого-нибудь встретят. Теперь все изменилось, хотя они и не могли бы сказать почему. Может, потому, что эта встреча была для них уже не такой опасной? Но, по правде сказать, люди, которых они боялись встретить (и ни разу не встретили), ни за что не заподозрили бы их в грехе, который их по-прежнему связывал. Говард собирался представить Корри своей кузиной, — неловкое объяснение, которое он придумал на такой случай, — и никто не обратил бы внимания. У него и впрямь были родственники, с которыми его жена не желала иметь ничего общего. И какой нормальный мужчина завел бы любовницу средних лет, да еще такую, у которой одна нога короче другой? Поэтому им не грозило, что кто-нибудь запомнит случайную встречу и выпалит в самый неподходящий момент: «Помнишь, мы встретили Говарда на пляже Брюс? Кажется, с сестрой. Он хорошо выглядит. Или с кузиной? Хромая такая».

Эта информация была никому не интересна, так что ее и упоминать не стоило.

Конечно, они по-прежнему занимались любовью. Иногда осторожно, чтобы не задеть больное плечо или ноющее колено. У них всегда были традиционные вкусы в постели, и они этим чуточку гордились — ведь им не нужны какие-то особые приемчики, чтобы разжечь свою страсть. К таким подпоркам пускай прибегают женатые люди.

Иногда глаза у Корри наполнялись слезами, и она прятала лицо у него на груди.

— Просто… я оттого, что нам так повезло, — объясняла она.

Она никогда не спрашивала, счастлив ли он, но он косвенно давал ей понять, что да. Он рассказывал, что начинает в своей работе придерживаться более консервативных идей, а может, просто стал питать меньше надежд. (Она подумала, но не сказала, что он всегда был довольно консервативен.) Он, к удивлению жены и родственников, стал брать уроки игры на фортепиано. Он объяснил, что это благотворно для брака — когда у каждого из супругов есть какие-то отдельные, свои интересы.

— Не сомневаюсь, — ответила на это Корри.

— Я не хотел сказать, что…

— Я знаю.

Как-то в сентябре Джимми Казинс зашел в библиотеку и сказал Корри, что не сможет сегодня подстричь ее газон. Ему надо на кладбище, копать могилу. Для одной женщины, которая когда-то жила в здешних местах.

Корри заложила пальцем страницу в «Великом Гэтсби» и поинтересовалась, как звали эту женщину. И заметила, что на удивление много народу возвращается в городок посмертно с подобного рода последней волей, накладывая бремя на родственников. Человек всю жизнь живет в большом городе — вблизи или далеко от родных мест — и вполне доволен такой жизнью, но после смерти не желает там оставаться. У стариков бывают подобные причуды.

Джимми ответил, что покойница была не такая уж старая. Фамилия ее — Вулф. А имя у него вылетело из головы.

— Не Лилиан? Лилиан Вулф?

Да, кажется, так.

И действительно, ее имя обнаружилось прямо под рукой, в библиотечной подшивке местной газеты, которую Корри никогда не читала. Лилиан умерла в Китченере в возрасте сорока шести лет. В последний путь ее должны были проводить из церкви Помазанников Божиих, начало церемонии — в два часа.

Ну что ж…

Церемония была назначена на один из тех двух дней, когда библиотеке полагалось работать. Корри не могла пойти.

Церковь Помазанников Божиих появилась в городке относительно недавно. В нем уже не осталось никаких религий, кроме тех, которые отец Корри называл «сектами для чокнутых». Здание церкви было видно из окон библиотеки.

Еще до двух Корри заняла место у окна и увидела, что в церковь входит немало народу.

Шляпы, похоже, вышли из моды — что для мужчин, что для женщин.

Как сообщить Говарду? Придется написать ему на работу. Можно было бы, конечно, позвонить туда, но ему придется отвечать так осмотрительно, так деловито, что половина ощущения чуда от новообретенной свободы будет потеряна.

Корри снова принялась читать «Великого Гэтсби», но поняла, что лишь складывает слова, не понимая смысла, — так она была напряжена. Она заперла библиотеку и вышла на улицу.