Незваный гость. Поединок - Виктор Андреев

— Точно такая веревка была на потерпевшей! — наконец проговорил он.

«Вот тебе и не окажется следов! — подумал я. — Вот тебе и прошла неделя». И спички, и обрывок веревки становились вещественными доказательствами.

«Первые трофеи» осмотра были сфотографированы, описаны и завернуты в бумагу по всем правилам криминалистики.

Вскоре мы углубились в рощу. Если бы кто-нибудь посмотрел на нас со стороны, то принял бы за грибников. Мы заглядывали под каждый куст, раздвигали ветви, траву.

Вдруг крик:

— Товарищ Иванов!

Это зовет меня Иван Федорович. Я бегу к нему. Иван Федорович стоит на коленях возле тропы и разворачивает руками траву, высвобождая что-то.

— Что вы нашли? — спрашиваю подбегая.

— Смотрите-ка, пробка от канистры!

Подходит Савочкин, наклоняется над находкой шофера и говорит:

— Не зря эта пробка здесь! Они ведь бензин в костер подливали. А в чем приносили? В канистре!.. Я еще тогда почувствовал, что бензинцем потягивает, а откуда — не разобрал. Теперь вот стукнуло в голову!..

Да, пробка могла стать вещественным доказательством, если версия Савочкина подтвердится. Пришлось спросить Лозину, не чувствовала ли она запаха бензина, когда прибежала к костру. Нет, она не чувствовала. Ей и в голову не приходило подумать об этом.

С четверть часа мы провозились с пробкой. Фотографировали ее положение возле тропы, сделали схему. Потом я опылил ее порошком алюминия. Предчувствие не обмануло: на верху пробки выступил отпечаток пальца, правда, очень слабый, однако достаточный для того, чтобы снять на дактилоскопическую пленку.

Я старался работать спокойнее, но слишком много глаз наблюдало за каждым моим движением. Я нервничал.

Едва успел я закончить процедуру со снятием следов пальца, как из лесу позвала Вера Лозина:

— Товарищи, сюда, сюда!

Все бросились к ней.

Вера Лозина стояла возле срубленной березы.

— Здесь делали крест, — показала она на лежащие в траве щепки.

Я обошел высокий пень, стал рассматривать ветки с завядшими листьями, щепки. На одной щепке я увидел две параллельные бороздки. Показал их Лозиной.

— След топора. На лезвии зазубрины, — догадалась она.

— Совершенно верно.

— Значит, по ним можно найти топор, а по топору...

— Конечно!.. Можете подавать в юридический. Рекомендация будет, — пошутил я.

Вера улыбнулась, отвела глаза.

— Не-ет. Юриста из меня не получится. Я уже выбрала специальность.

— В театральный или в кинематографический?..

— В текстильный! — гордо произнесла она.

Я вспомнил, что Вера работает на швейной фабрике.

— На будущий год поступать буду.

— Почему не в этом? Стажа не хватает?

— Нет, два года как раз... Но я подожду.

Протокол осмотра места происшествия я составлял на поляне. Напротив меня уселись Савочкин, Иван Федорович, понятые. Вера Лозина устроилась позади. Я чувствовал, что она смотрит из-за плеча, как я пишу, может быть, даже читает.

— Как у вас получается!.. — вдруг сказала она.

Когда я повернул голову, она отодвинулась и добавила:

— Наверное, следователем интересно работать.

Савочкин, сделав свирепое лицо, прикрикнул:

— Лозина, не мешай человеку!

Вера встала и пошла по поляне, медленно, срывая цветы. Я углубился в записи.

Протокол осмотра места происшествия мы подписали уже при свете фонарика.

Без радости

Начальник милиции выделил мне кабинет, небольшой, но светлый, с широким окном, выходящим в палисадник. Плотная стена сирени надежно предохраняла от зноя и уличного шума.

Я пришел на работу рано. Ночью спалось тревожно и плохо. И во сне я составлял протокол осмотра места происшествия, и во сне Вера Лозина спрашивала, интересно ли работать следователем...

Допрос свидетелей я решил начать с Веры Лозиной. Она пришла, как мы договорились, ровно в девять. Села возле окна, еще более красивая в своем светлом платье, насторожилась. Я предупредил ее об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от показаний, попросил расписаться. Она написала свою фамилию четко, букву за буквой, и поставила точку. Сделала она это торжественно.

— Скажите, свидетельница, что вам известно по делу? — спросил я.

Это был первый в моей жизни вопрос свидетелю, который я задал. Торжественный и официальный тон его испугал Лозину: она растерялась и не сразу нашлась, что ответить.

— Что мне известно по делу? — переспросила Вера. — Очень многое. Вам все рассказывать?

— Конечно!

И Вера начала свои показания с рассказа о событиях того дня, когда ее вызвали в отдел кадров фабрики и предложили взять в свою бригаду новую работницу.

Начальник отдела кадров, указывая глазами на сидящую в стороне высокую и худую девушку, сказал Вере:

— Понимаешь, помочь придется Вороновой. Жизнешка у нее... того, не совсем ладно складывается...

Вера окинула глазами девушку и смутилась, встретившись с ее взглядом. Что-то непривычно страдальческое было в ее продолговатом лице, необычное.

— Надо посоветоваться с бригадой, — сказала Вера.

— Ну, что же. Веди Воронову в цех, представь девчатам. Поговорите... Не понравится — переведем в другую бригаду. Но мне хотелось, чтобы к вам...

Кадровик говорил так, что новенькая слышала, и Вера не могла отказать. Она позвала Воронову и повела с собой.

Бригада — молоденькие девчата, комсомолки — встретила Симу Воронову, как хорошую знакомую. Сразу рассказали о себе, стали ее расспрашивать. А Сима, отвечая односложно, дичилась и смотрела на них отчужденно и как бы свысока.

— Ну что же, работать и жить будем вместе, как одна семья, — сказали ей. — Ты согласна?

Новенькая молча кивнула головой и опять посмотрела на девчат непонятно и гордо. Тихо, будто про себя, сказала:

— Приду завтра.

— Приходи, — ответила Вера за всех. — Начинаем в восемь!

Когда она ушла, одна из девушек — Левитан (так ее звали за сильный, почти мужской голос) — сказала:

— Воображалка! Мы с ней горя хлебнем...

— Левитан, как не стыдно! — воскликнула Вера. И больше ничего в защиту Вороновой сказать не могла. Девчата ручались друг за друга во всем. А теперь в их жизнь входил новый человек. Какие радости, заботы он принесет? Этого никто не знал, даже прозорливая Левитан, редко ошибавшаяся в людях.

Но опасения оказались напрасными. Сима Воронова не опаздывала на работу, выполняла норму, никому не противоречила, но после работы сразу уходила домой — сосредоточенная, замкнувшаяся в себе. Девушки старались привлечь ее к общественной работе, но не смогли.

— Что за человек, не понимаю! — возмущалась Левитан.

Однако скоро все выяснилось. Наступил тот день, когда Сима открылась. Как-то утром, вбегая в цех, Левитан прокричала:

— Товарищи! Человек в космосе! На корабле «Восток».

Она выходила из цеха в местком, куда ее вызвали по поводу выступления в театре на концерте, и принесла эту ошеломившую всех новость. Нужно еще представить, как прокричала Левитан, не сдерживая голоса.

Минут через пять ни одного человека не осталось на своем месте — все бросились к репродукторам. Лишь одна Сима как сидела за мотором, так и осталась, будто ничего не случилось.

— Не слышишь разве? Космонавт в небе! — Подбежала к ней Вера и положила на плечо руку.

Сима дернула плечом, освобождаясь от руки, спросила:

— Ну и что же?

Лозина растерялась: на лице Симы не отражалось никакой радости, будто эта весть вовсе не касалась ее...

В тот же день на фабрике состоялся митинг. Не было такого человека, который бы не торопился в клуб, чтобы узнать последние сообщения о полете вокруг Земли. А Сима пробивалась к выходу, отчаянно работая локтями и боясь, как бы людской поток не захватил и не увлек ее в клуб.

Уже за дверью ее нагнала Вера, спросила:

— Сима, что с тобою? Почему тебя не радует это?

Она поглядела на Веру снисходительно, улыбнулась:

— Меня радует только бог.

— Бог?

Вера не сразу поняла, что это значит, а Сима, ответив ей, вскинула голову и пошла прочь.

После митинга Вера Лозина сказала девчатам, что Сима Воронова верит в бога.

— Ты что мелешь? — грубовато набросилась Левитан.

— Сима ве-рую-щая!.. — повторила Лозина.

— Верующая? Она ходит в церковь?.. У нее иконы?.. — посыпались вопросы.

— Видите!.. Я же говорила вам... — начала Левитан, но ее перебили.

— Ты лучше скажи, что теперь делать?

— Что делать? — повторила Вера. Ей казалось, что не только Сима, но вся бригада попала в страшную беду, из которой никто пока не видит выхода.

Левитан не успокаивалась:

— Кто же теперь мы? Коммунистическая бригада или нет?

Ей никто не ответил. Им просто казалось, что верить в бога так же стыдно, как в домовых и чертей. Вернее, не казалось, а только сейчас стало казаться, потому что они никогда не думали о боге, хотя иногда слышали звон надтреснутого колокола церкви да читали статьи о сектантах. Все это было очень далеким от них и, казалось, никогда не могло их коснуться. Они не нуждались ни в какой вере, любили жизнь и не сомневались в том, что никакого бога нет. И вдруг...