Мироходец - Линн Абби

– Я узнаю пещеру и укрытие, но, мне кажется, вокруг все как-то изменилось, – произнесла Ксанча, когда они вынырнули наконец из потока белого света.

– Да, мое смышленое дитя, я тебя сюда привел, я и уведу назад. Пещера та же, а вот переноски, как ты ее называешь, увы, нет.

После его слов все вокруг заполнила полупрозрачная пелена, превратившаяся затем в стены белоснежного шатра.

– Кажется, я поняла, – задумчиво произнесла Ксанча. – Ты воспользовался их переноской… Но как же теперь я смогу показать тебе путь в Фирексию? Я видела, как жрецы управляют ею с помощью силовых камней, но никогда не делала этого сама. На них надо надавить в определенной последовательности. Если нарушить ее, можно оказаться где угодно и погибнуть… – Голос ее стал тверже: – Я пойду первой…

– Нет, дитя мое, ты не пойдешь первой, – сказал он серьезно. – По всей видимости, у тебя свои счеты с Фирексией, но ты стала для них предателем. А таким, как ты, не доверяют.

Предатель. Это слово пробудило в Ксанче воспоминания о том самом дне, когда она объявила войну Фирексии. Но она была бы еще большим предателем, если бы стала истинной фирексийкой.

– Когда ты нашел меня, я была Орман-хузрой. А кто я сейчас? И ты кто? Что мне делать, если ты не можешь мне доверять?

Человек вышагивал вдоль стен небольшого шатра, где она оказалась. Его странные горящие глаза напомнили ей глаза Джикса, и она потупилась, боясь встретиться с ним взглядом. Человек остановился и, взяв девушку за подбородок, приподнял ее голову. Чувствуя его демоническую силу, Ксанча решила не сопротивляться.

– Орман-хузра – это не имя. Ты сказала, что тебя зовут Ксанча.

– Сначала меня звали Ксанча…

Девушка поняла, что ответ не удовлетворил его. Длинные сильные пальцы сжали ее подбородок, она закрыла глаза, но исходивший от спасителя загадочный свет не исчез, а заплясал разноцветными кругами на внутренней стороне ее век, проникая в самую душу.

– Твоя память пуста, – произнес он спустя минуту, показавшуюся ей вечностью. – Фирексийцы украли у тебя все.

Но он ошибался. Дело было не в том, что фирексийцы, в частности Джикс, сделали с ней, просто в ту минуту, когда перед глазами перепуганной девушки заплясали огненные круги, она уже приготовилась к смерти. Сейчас ее сознание снова принадлежало ей целиком, и она решила ничего не объяснять этому человеку, как не стала объяснять Джиксу, отгородив от его могущественной силы маленький кусочек своей души.

– Где теперь мое место? – спросила она. – А у тебя есть свое место?

– Я был Лордом Протектором одного королевства, но не смог сделать того, что должен был сделать. Зови меня Урза.

В памяти Ксанчи всплыл отвратительный образ, связанный с этим именем, зазвучали слова жрецов-учителей: «Если ты встретишь Урзу, убей его!» Человек, стоящий перед ней, не был похож на этот образ, но, даже если бы это было так, Ксанча не подчинилась бы приказанию жрецов. Она никогда не тронет врага Фирексии.

– Урза, – произнесла она, словно пробуя имя на вкус, – я расскажу тебе все, что знаю. Переноска должна находиться где-то неподалеку. – Приподнявшись на локтях, Ксанча поняла, что слишком слаба, но, оглядев себя, не обнаружила никаких ран и повреждений. «Странно, – пронеслось в голове девушки. – Должны же остаться хотя бы шрамы…»

– Отдохни, – сказал Урза и протянул ей одеяло. – Ты долго болела. Переместив тебя сюда почти месяц назад, я не пользовался вашей переноской. Фирексийцам удалось уйти… Это была моя ошибка… – Он покачал головой и продолжал: – Чтобы существовать между мирами, нужна хорошая защита, но пока ты еще слишком слаба. Поэтому ты должна оставаться здесь. Вне этого шатра – ничто, пустота, где нет воздуха, где кожа твоя покроется льдом, а кровь закипит. Оставайся здесь. Слышишь меня, Ксанча? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Девушку бил озноб, несмотря на то что в шатре было достаточно тепло. Она куталась в пушистое толстое одеяло, наслаждаясь его мягкостью и уютом, еще не зная, что точно так же тысячу лет спустя будет кутаться в одеяло, сидя в холодном темном доме, пока дождь со снегом выбивают по крыше мерную дробь.

Каким-то странным образом она понимала слова Урзы, хотя не владела языками других миров.

– Я поняла, – кивнула она. – Это мое место, и я останусь здесь. Что такое месяц? Я знаю дни, годы…

Урза закрыл глаза, тяжело вздохнул, а затем рассказал ей, о том, что у крестьян существует много способов считать время. Внимательно выслушав своего спасителя, Ксанча, в свою очередь, рассказала ему о Фирексии. О том, что время там текло без счета и не было ни солнца днем, ни звезд ночью. Небо Первой Сферы всегда оставалось серым и мрачным, а все остальные сферы располагались вокруг Первой, что Джикса сбросили в жаровню Седьмой, что ядром была Девятая и именно там спал Всевышний.

– Весьма интересно, – проговорил Урза задумчиво, когда девушка замолчала. – Конечно, если ты говоришь правду. – Нервным движением он потер лоб и, сощурившись, уставился в пространство, будто что-то припоминая. – Я слышал о Джиксе и раньше, в моем мире, но там так назывался горный бог. За пятьдесят лет поисков я встречал это имя много раз. Несколько раз слышал что-то похожее на «Санча». Мы можем произносить так много звуков, слов, имен… Если хочешь быть мне полезной, никогда не лги, хорошо, дитя мое?

Ксанча кивнула.

– Я не дитя, – сказала она честно.

Это слово рождало в ее сознании совершенно определенные ассоциации. В мире, которому она была предназначена и куда ей так и не удалось попасть, существовали дети.

– Дети рождаются, растут, – пыталась она объяснить своему спасителю, – а фирексийцы получаются из чанов, о них заботятся жрецы. Когда меня достали из чана, я была точно такой же, как сейчас. Я не стала истинной фирексийкой, но я никогда не была ребенком. Джикс сказал, что это он меня создал…

Урза печально покачал головой.

– Да, да… Джикс… Пойми, Ксанча, это только звук, наполненный ложью. Ты просто не помнишь, кем была до того, как попала в Фирексию. Чтобы вспомнить… – Он на секунду прикрыл глаза. – Нет, ты еще слишком слаба для этого… Тебе было, наверное, лет двенадцать-тринадцать… – Урза снова принялся расхаживать по шатру. – Ты была рождена, Ксанча. Жизнь рождается, иначе это – не жизнь. Даже фирексийцы не в силах этого изменить. Они крадут, подкупают, ломают и переделывают, но не умеют создавать. Самое первое, что ты можешь вспомнить, – большой каменный чан, и слава богу, что не помнишь ничего до него. Я уверен, что тебя переделывали самым ужасным образом. Путешествуя, я встречал разных мужчин и женщин, но таких, как ты, не видел еще никогда.