Лейб-гвардии майор - Дмитрий Дашко

В дверь ввалился грубоватый детина – широкоплечий, поджарый, черноволосый. Белый драгунский мундир сидел на нем как влитой. Солдат-великан снял треуголку и наклонил голову.

– Здравствуй, барин, – неожиданно по-русски сказал он.

– И тебе не болеть, – на родном наречии ответил я. – Как догадался?

Детина усмехнулся:

– Русак русака за версту учует. Нашего брата тут не много, разница сразу в глаза бросается. Ничего, что я по-простому баю с тобой, барин?

Сколько времени нахожусь в восемнадцатом веке, а привычки держать сословную дистанцию выработать не могу. Да и не вижу пока особой необходимости. Гораздо чаще срабатывают подсмотренные в фильмах и прочитанные в книгах на историческую тематику стереотипы. Нет, будь я и вправду каким-нибудь не в меру крутым перцем, живущим во дворце, обедающим на золоте и передвигающимся в карете, запряженной шестеркой лошадей, с конными гайдуками и лакеями на запятках, – тогда можно было бы гнуть пальцы, требовать, чтобы народ попроще стелился передо мной ковриком и заискивал. Но ведь реалии таковы, что я всего лишь сержант гвардии, малюсенькая шишка на ровном месте. Живу, как все остальные, «от зарплаты до зарплаты», выдаваемой мне потретно. И чем я, к примеру, отличаюсь от деревенского мужика, которого забрали в рекруты, определили в полк, переодели в зеленый мундир, дали ружье и велели защищать отечество? Тут как в дурацких загадках из журналов: найдите десять отличий. Только сомневаюсь я, что столько найдется. Ну да, фон-барон, немецких кровей, мелкий дворянчик. Думаете, это многое меняет?

Солдаты, вне зависимости от того, из дворян ты или из крепостных, службу несут наравне. Одинаково ходят в караулы, маршируют на плацу или копают канавы, одинаково сидят с пустыми карманами, дожидаясь жалованья, водку и ту пьют за одним столом. Разумеется, я не говорю о «мажорах», но таких единицы.

Поэтому я и ответил без обиняков:

– Ничего. Не до церемоний сейчас. Считай, что мы ровня.

Собеседник воспринял предложение спокойно.

– Ну, раз так… – Драгун запер двери, воровато поглядел по сторонам и поставил на стол здоровенную бутыль с плескавшейся в ней прозрачной как слеза жидкостью.

Затем открыл шкафчик, в котором по идее должно было храниться белье, и извлек оттуда два стакана толстого зеленого стекла.

– Как насчет?.. – Его голос гудел, как церковный колокол.

– Буду, – коротко ответил я.

Пить, если честно, не хотелось, но, видимо, так устроены русские люди, что начинают принюхиваться друг к другу, когда хмель снимает барьеры, придает уверенность и развязывает языки. Давно ли сам обрабатывал клиентов в ресторане, щедро подпаивая их дорогой водкой в надежде, что они размякнут и скинут процент-другой. Сейчас мне это кажется настолько далеким, что даже не верится.

Услышав ответ, драгун обрадованно потер руки.

– Вот и славно. Соскучился я по землякам.

– Все мы по одной земле ходим, – изрек я невесть какую глубокую мысль.

– И то правда. – Солдат разлил жидкость по стаканам. – Давай знакомиться. Как зовут тебя, добрый человек?

– Зови Игорем, – я решил назваться настоящим именем.

– Ну, а я Алексашкой буду, Замирой. За знакомство?

– Без закуски?

Солдат вытащил из-за пазухи краюху хлеба.

– Во! Сойдет?

– Наверное, – пожал плечами я.

– Тогда приступим. Токмо тихо, чтобы моя не учуяла.

Он опасливо покосился в сторону двери и продолжил:

– Это ведь она из-за меня тут хмельного не держит. Боится, что сопьюсь. Зря… Я ведь ее, родимую, токмо по причинностям жалую, а без повода капли в рот не возьму, – тоскливо произнес великан, глядя на водку.

– Доверие – великая вещь. Без него никак, – согласился я.

– Вот и мне обидно. Баба она, конечно, справная, но все на свой немецкий лад меряет. Ну, пригубим.

Мы выпили.

– Усы сырые, теперь можно и горло намочить, – одобрительно отметил великан после того, как стаканы опустели.

Мне стало любопытно.

– Скажи, Александр, как тебя в Пруссию занесло?

– На то воля была государыни нашей Екатерины. Годков эдак пятнадцать назад отдала меня в услужение королю Фридриху, а когда обратно в Рассею-матушку возвернет, так и не сказала. Измерили меня веревкой и в Пруссию законопатили. Токмо в гвардию я не попал: то ли веревки у нас и у пруссаков по длине разные, то ли рылом не вышел. В драгуны меня записали, в гарнизон тутошний. Поначалу, признаюсь, спужался чуток – мундирчик куцый, тесный. Офицеры не по-нашенски лают. Пока разберешь, чего хотят, капрал уже раз пять в ухо съездит. Сопли пополам с кровью вытрешь, выбитый зуб выплюнешь и снова за учебу.

Солдат горько усмехнулся.

– И что, не тяготит чужбина? – спросил я.

– Всяко бывает. Иной раз так прихватит, что силы-моченьки нету терпеть, а вдругорядь задумаешься: нешто на Рассее лутше бы было? У нас ведь, сам знаешь, не сахар.

– Это ты верно заметил: медовых рек с кисельными берегами у нас не водится. Воевал?

– Да так, чуток… хранцузов маненько поколотил в последнем походе, да с гусарами порой поляков гонять приходится.

– А что такое? Мир же с ними, – удивился я.

– Какой там мир! – махнул рукой драгун. – Шалят панове, наберут головорезов и айда озорничать. Никакого уважения к чужому государству. Сюда забредают целыми шайками, тащат все, что не приколочено. Ну, а мы в седло, значит, и в погоню. Иной раз чуть ли не по всей Польше за ними скачем.

– А они за вами?

– И такое бывает, – не стал отрицать драгун. – Токмо к нам помощь быстро подоспеет. Окружим шайку, главарей выбьем, а остальные тут же пощады запросют.

– Как хоть тебе здесь живется?

– Да как всем. Жить ведь в любом месте можно, главное, чтобы башка на плечах была. Ежели у человека промеж ушей не сквозняк свищет, он всюду устроится. Гляди на меня – кем я был раньше? Ванька Сиволапый из деревни Большие Поганки, отруби да выбрось.

– А теперь ты кто?

– А таперича я в капралы выбился, а штоб с казенного харча голодом не пухнуть – торговлю на пару с сударышкой наладил. Оно и к лучшему обернулось.

Драгун снова разлил спиртное по бокалам. Я решил перейти к главному:

– Ты мою беду знаешь. Помоги, пожалуйста, друзей выручить.

– Отчего ж не помочь соотечественнику? Помогу, чем в силах будет. Токмо сразу предупреждаю: непростое дело ты затеял, барин.

– Это я понимаю, но парней все равно надо спасать.

– Молодец, что в беде не оставляешь, – одобрительно отозвался драгун. – Не кажный на такое решится. За это тебе от меня и уважение будет. Но прежде, чем голову твою подставлять, я чуток расскажу, что у нас деется с дезертирами. Сам понимаешь, в Пруссии армия, как кафтан у нищего, из лоскутков собрана. Оттуда отщипнули, там оторвали, а потом вместе пришили, да так крепко – не оторвешь. А все потому, что на «орднунге», сиречь порядке, держится. Кругом один регламент, мочиться и то по нему ходим. Нарушил – на первый раз капрал тебе палок всыплет, еще нарушил – через строй пройдешь, калекой останешься. За порядком офицеры следят, а они все тут держиморды известные, привычные еще с детских лет крепостных в бараний рог крутить. А когда офицер далеко, тут уж наш брат, унтер, старается. Палка без дела не пропадает. Понятно, что некоторым солдатам от житухи такой в бега податься хочется, но и тута у пруссаков все продумано. Ежели сбежит кто из полку, так за ним охота цельная устраивается: колокола по всей округе бьют и команда особая во главе с офицером в погоню снаряжается. Как догонют – пожалеешь, что на свет появился. Хорошо, ежели на месте кончат.