Конец республики - Милий Езерский

— Иного выхода нет.

— Хорошо, — скрепя сердце согласился Люций, приказав декуриону послать гонца к Фульвии, которая находилась в Пренесте.

Письмо состояло из нескольких слов:

«Консул Люций Антоний — Фульвии, супруге Марка Антония, триумвира.

Осажден в Перузнии. Требуй помощи у Калена, Басса и Поллиона, подыми всю Италию против Октавиана».

Едва Люций успел укрыться в Перузии, как к ее высотам подошел Агриппа. Начались томительные дни осады, перестрелок, мелких стычек и вылазок. Люций ждал восстания землевладельцев, но они не восставали: ждал помощи, но она не подходила к городу. Отчаяние овладело им. Он не понимая, почему люди, за которых он боролся, изменили, отчего медлили Кален, Басс и Поллион. Неужели землевладельцы трусят, дрожа; за свои ничтожные жизни, а легионы ненадежны? Кому же верить, на кого надеяться?

Фульвия? Это она толкнула его на мятеж, не соразмерив сил своих, не заручившись твердой поддержкой легионов. И теперь он сидит, как в мышеловке, и только по милости Октавтгана может избежать кары.

Дни тянулись скучные, как осенние тучи. С городских стен смотрел Люций, как воины Агриппы воздвигали насыпь вокруг Перузии. Посытая отряды для отражения врага и разрушения вала, он любовался смелыми вылазками воинов, но эти налеты не могли остановить упрямого Агриппы.

Консул понял, что враг решила взять его измором. Продовольствия в городе оставалось немного, и он повелел выдавать его небольшими долями, а населению меньше, чем легионариям.

Однажды в Перузию пробрался посланец от Фульвии. Матрона писала, что Кален, несмотря на ее просьбы, не двинулся из Галлии, а Басс, Планк и Поллион хотя и находятся недалеко от Перузии, но выступить опасаются: легионарии ненадежны, ненавидят Люция, вождя аристократов, врага ветеранов, выступавшего не раз против распределения земель.

Прочитав письмо, Люций созвал молодых нобилей, служивших у него военными трибунами и декурионами, и горестно воскликнул:

— Мы боролись за них, а они, подлецы, изменили нам! Они дрожат за свои холеные шкуры, которые следует бить нещадно воловьими бичами и скорпионами! О продажные люди, продажное общество, продажная свора магистратов! Будьте прокляты во веки веков!.. А вы, — обратился он к молодежи, — отрекитесь от своих продажных отцов! А если кто-нибудь из вас вернется в Рим и встретится со своим отцом, пусть не дрогнет рука, поражая изменника в коварное сердце!

VII

Пират Менас плыл ночью в маленьком челноке. Рядом с ним сидела Лициния. Гребцы бесшумно опускали весла в черную воду. Приказано было всем молчать, — Менас опасался внезапного нападения. Такие случаи бывали: в бухточках нередко скрывались правительственные корабли, которые вели борьбу с судами Секста Помпея, мешавшими подвозу хлеба в Рим, и корабли внезапно обрушивались на суда Секста, ломали у них весла и овладевали застигнутыми врасплох судами.

Хотя африканский хлеб к Региуму вообще не подвозился и присутствие неприятельских кораблей в этих водах было странно, Секст Помпей, полатая, что триумвиры охотятся за ним, сказал Менасу, отпуская с ним Лицинию: «Будь осторожен. Эта женщина не должна попасть в плен, ей поручено важное дело. Необходимо, чтобы она благополучно прибыла в Италию».

Менас высадил ее в Региуме и тотчас же отплыл. В городе Лициния отыскала верного вольноотпущенника Помпея, и он снабдил ее пропуском и письмами к популярам.

— В Риме страшно, клянусь Феронией! — шепнул вольноотпущенник. — Если попадешься в руки палачей, не выдавай нас. Говори, что ты вольноотпущенница Марка Антония. И Октавиан тебя не тронет. Деньги у тебя есть?

— Есть.

— Если не хватит, напиши, и я пришлю, сколько понадобится… Ты, конечно, знаешь, что тебе делать.

— Ты говоришь об осторожности, а сам неосторожен. Всякий скажет, что ты готовишь оружие.

Вольноотпущенник растерянно смотрел на нее. — Ты сам себя выдаешь, — продолжала Лициния, указывая на мечи, сваленные в угол и плохо прикрытые кожами.

Вольноотпущенник испуганно бросился к ним и стал бросать на них старую одежду.

— Разве можно держать оружие в доме? Увидит хозяин — донесет или проболтается.

Спустя несколько дней Лициния прибыла в Рим. Она удивилась, что господами города были воины и триумвир Лепид подчинялся им. Она нашла в цирке популяра Понтия. Он возмужал и окреп — мускулистые руки, широкая грудь, красное, загорелое лицо. Он был в красной тунике и только что окончил состязание с бородатым мужем в белой тунике и победил его. Это были пробные игры, или упражнения, под руководством выдающихся мужей, отличившихся на ристалище по сто и двести раз в своей жизни и не принимавших больше участия в состязаниях. Они считались учителями верховой езды, ристаний и обучали молодежь своему искусству.

Понтий сообщил Лицинии, что популяры, сподвижники Клодия и Сальвия, разбрелись по миру: кто поступил в легионы, кто отплыл в Африку, Испанию и Азию, и только несколько человек работает так же, как и он, в цирке.

— Мы держим связь с ними, — продолжал Понтий, — переписываемся и мечтаем о том времени, когда можно будет начать борьбу. Тогда они бросят свои дела в чужих странах и возвратятся в Рим. А ты, жена Сальвия, где была? Я давно тебя не видел…

— Я боролась на стороне Кассия и Брута, а теперь борюсь на стороне Секста Помпея.

— В одиночку? — удивился Понтий. — Почему же ты не сказала нам о своем решении?

— Увы, друг! Популяры не знали, что делать. Помнишь нашу беседу после убийства Цезаря? На кого я могла рассчитывать?

Понтий поник головою.

— Многие и теперь не знают, за кем итти, — сказал он. — Кто из вождей борется за народ — Антоний, Октавиан, Лепид? Нет, они борются не за плебс, а за власть над ним и над миром.

— А Секст Помпей?

Понтий ответил, что народ любит Секста и поддержал бы его, если бы Помпей высадился в Италии.

Подошли популяры, коллеги Понтия, и Лициния произнесла горячую речь о необходимости борьбы; она восхваляла Секста Помпея как храброго мужа, государственного деятеля, освободителя рабов и так преуспела в своих речах, что популяры решили вызвать в Рим своих коллег из провинций.

Присматриваясь к городу, Лициния поняла, что популяры находились в легионах, или, вернее, все воины были популярами.

Бродя по улицам, она останавливала легионариев и беседовала с ними. Она порицала триумвиров за жестокость, жадность и честолюбие, восхваляла Секста Помпея, единственного честного республиканца, недостаточно еще оцененного народом.

— Вы — популяры, — говорила она, — и потому должны поддерживать Секста. Вы получите земли и преимущества, а народ — счастливую жизнь. Можно ли верить трем демагогам, которые готовы перегрызть друг другу глотки? Вот и теперь Октавиан осаждает Перузию потому только, чтобы доказать вам, что Фульвия и Люций Антоний злоумышляют, выступая против земельных наделов, а он, Октавиан, подавляет восстание, заботясь о вашем благе; потом он наделит вас землями, сделает вам подарки… И вы, конечно, успокоитесь, станете верными рабами Октавиана. Это ему и нужно. И если даже вы добьетесь временного благосостояния, то подумали ли вы о народе? Увы! Он не получит ничего. А Помпей, будь он у власти, наделил бы вас, воины, и народ благами, улучшил бы положение рабов.

Долго она говорила на улицах и площадях. Ее слушали, но ей мало верили.

— Кто она? — шептались легионарии. — Мы ее не знаем. И никто не знает. Почему она ратует за дело Секста Помпея?

А один бородатый ветеран грубо схватил ее за плечо,

— Кто ты? Уж не эмиссарка ли Секста? Лициния гордо оглядела его:

— Стыдись! Я вдова вождя популяров Сальвия.

— Какого Сальвия?

— Друга Клодия.

Легионарии обступили ее. Многие слыхали о Сальвии, нашлись люди, знавшие его, а иные помнили вождя Клодия и его борьбу с нобилями. И все с уважением низко склонили седые головы:

— Слава, слава!

Однако и вторичное предложение Лицинии перейти на сторону Секста не имело успеха, — легионарии замялись.

— Мы подумаем, — говорили они.

— Зачем плыть в Тринакрию, когда и в Риме неплохо?

— Подождем, что даст нам сын Цезаря…

— Мы заставим его исполнить обещания, иначе он захромает на обе ноги!

— Ха-ха-ха!

Лициния поняла, как призрачны были надежды на легионы, находившиеся в Риме.

Заручившись поддержкой римских популяров, которые выдали ей пропуск и письмо к главному начальнику, выборному от легионов, осаждавших Перузию, она отправилась в путь.

…В мартовские календы она подъезжала верхом на выносливой лошадке к лагерю. Было холодно и сыро. Дули пронизывающие ветры с Альп и с моря. Лициния зябла и торопилась попасть скорее в лагерь, чтобы погреться у костра.