Изгнанник из Спарты - Фрэнк Йерби

Вот почему два седовласых старых воина, вполголоса сетовавших на жизнь, сидя под навесом, не услышали и не заметили его. Серо-голубые доспехи Аристона никак не выделялись в туманной дымке, за пеленой дождя, который стоял на втором месте в длинном списке того, что вызывало жалобы старых вояк. На первый план вышло то, что они, как и прочие спартанские воины, чуть не умирали с голоду. В пятьдесят пятую весну после битвы при Фермопилах в Аттике было очень холодно, сыро и гадко. Воинам не удалось поживиться зерном у аттических крестьян, у которых они обычно отбирали урожай. Овес, просо и пшеница стояли еще совсем зеленые.

- Старый дурень! - буркнул один из солдат и умолк, пережевывая пищу и обдумывая сказанные слова.

Аристон увидел, что оба воина - эномотархи, так на

зывался самый низший чин среди командиров. У каждого в подчинении находилось тридцать солдат.

Юноша замер, ожидая, когда эномотарх снова заговорит. Тогда Аристон смог бы пройти мимо и они не услышали бы его шагов.

- Слыханное ли дело?! - продолжал ворчать полысевший ветеран. Начинать наступление в таргелионе! Нас, видно, решили сжить со свету, как ты считаешь? Нет, я тебя спрашиваю: когда, во имя черного Аида, поспевал в это время урожай? Тем более в Аттике!

- Воин, - сказал другой эномотарх, - я не меньше тебя сражался. Но, если ты перестанешь шамкать своим беззубым ртом и послушаешь, что тебе скажу я, ты можешь услышать кое-что интересное. К примеру, то, что благородный Теламон не думает ни о каком войске. Он же отправился на войну, чтобы умереть!

- Что-о-о?! - воскликнул эномотарх Сфер.

- Что слышал. Полемарх отправился на войну, чтобы умереть. Вместе с красавчиком, которого его старуха нагуляла, наградив муженька самыми что ни на есть ветвистыми рогами. А мы не в счет. Мы должны заткнуться и спокойно дать проткнуть себя копьями. А потом лечь и помереть. Это хотя бы быстрее, чем подыхать от голода.

- Неужто ты хочешь сказать, что великий Теламон...

- Ищет смерти? Да. И мальчишку за собой тянет. Правда, у Теламона все равно нет выбора. Сфер. Он пообещал эфорам, что его и маленького развратника убьют.

- Но почему, во имя любвеобильной вертихвостки Аф-родиты, он им это обещал?

Аристон проскользнул мимо, не проронив ни слова. Зачем слушать то, что он знает наизусть? И потом это выше его сил. Он к тому времени уже перестал предаваться самоистязанию, перестал добровольно подвергать себя жестоким испытаниям. Он слишком много пережил и смирился с близостью смерти. У него был почти год, чтобы привыкнуть к мысли о ней; впрочем, ему и не понадобилось столько времени. Ведь Аристон дважды чуть не отправился на тот свет и знал, как это бывает. Умирать не очень больно, такую боль можно перенести с достоинством. Жизнь уходит из тела

так быстро, что чувства притупляются задолго до того, как померкнет сознание. А взамен приходит ощущение покоя. Нет, умирать не так уж невыносимо. Невыносимо жить. Жить и помнить.

В безжалостной памяти всплыли во всех подробностях долгие месяцы, протекшие со дня суда. Аристон мысленно перечислил эти месяцы. Суд состоялся на последней неделе метагейтниона. Бедромион, пианепсион, маймактерион, по-сейдон, гамелион, анфестерион, этафеболион, муничион, таргелион. Девять месяцев, показавшихся ему девятью столетиями.

Аристон с самого начала очень старался выздороветь. Он понимал, что чем скорее поправится, тем скорее прервется жизнь, которую он не желал влачить. Однако, вопреки его стараниям и мечтам, время тянулось медленно. Нет, разумеется, порезы на запястьях затянулись быстро, а о колотой ране, нанесенной Панкратом, Аристон вспоминал лишь иногда, когда у него побаливала спина. Но таинственная болезнь, точившая Аристона изнутри и выражавшаяся в приступах кровавой рвоты, упорно не желала проходить, пока Теламон не призвал на помощь жреца Аполлона Алек-сиакоса. Жрец принес жертвы, исследовал, как полагалось по обычаю, внутренности нескольких куриц и торжественно повелел, чтобы пациент поспал ночь в храме Аполлона, а затем в точности выполнил все указания бога, который явится ему во сне. Тогда Аристон наверняка вылечится. Сказав это, суровый старый идиот, прикидывавшийся очень набожным, взял плату и откланялся.

Вспомнив сейчас про это, Аристон неожиданно подумал про дядю Толстопуза. Ипполит был твердо уверен, что Вселенной правит разум, что все подчиняется неизменному естественному закону. И все же старый осел-жрец оказался прав. Совершенно прав!

Только Аристону явился во сне не дальноразящий Аполлон. Вместо него пришла божественная Артемида, девственная сестра бога. Аполлон подумал во сне, что это вполне естественно: храм - земной дом бога, а даже у самых диких племен принято, что братья и сестры могут свободно ходить друг к другу в гости. Но когда богиня склонилась над ним, Аристон закричал от ужаса, страшно закричал.

Ибо у целомудренной, прекрасной Артемиды было лицо его матери.

- Мир тебе, сын мой, - сказала она своим удивительным безмятежным голосом, который он так любил и помнил.

- Мама! -заплакал Аристон. - Я убил тебя! Я...

- Нет, - возразила она. - Смерть каждого человека предопределена с начала времен. Аристон. Ты тут ни при чем. Просто мои дни были сочтены, вот и все. И дни Тала тоже. А теперь запомни...

- Что, матушка? - воскликнул он от всего сердца. И у него оборвалось дыхание от тоски, любви и горя.

- Что ты должен простить себя, сын мой. Потому что только ты сам можешь это сделать. И никто другой. Греховность в природе людей. И способность к раскаянию - тоже. Но ты не должен придавать слишком большого значения ни тому ни другому. Человек с рыбьей кровью, не согрешивший хотя бы раз, это чудовище. Как твой предок Ипполит, в честь которого назвали твоего дорогого дядюшку. Поэтому Афро-дита и убила его, того Ипполита. А человек, упивающийся своим раскаянием, - недочеловек. Да-да, он просто кретин! Будущее принадлежит тебе, сын мой. Прости себя. И забудь. Забудь...

- Матушка! - вскричал он, но мать уже исчезла во мгле.

А утром Аристон проснулся с ясной головой. Через неделю резь в животе и рвота прошли.

Однако все остальное было просто непереносимым. Во-первых, когда он поправился настолько, что смог вернуться в гимнасий, педоном его прогнал. Аристона теперь явно считали неподходящим товарищем для спартанских мальчиков.

Тогда он отправился в палестру, чтобы упорными упражнениями преодолеть неуклюжесть и медлительность, оставшиеся после ранения. Но, явившись туда, моментально остался один, поскольку при его приближении каждый атлет взял свое копье, диск и щит, оделся и покинул гимнастический зал.

В каком-то смысле Аристону было бы легче, если бы он подвергался насилию, насмешкам или угрозам. Возмущение

пробудило бы в нем ярость и упорство. Но его не преследовали. И не просто игнорировали. Его отвергали. С изощренной жестокостью. Везде, куда бы ни пришел Аристон, воцарялось молчание. Словно сама смерть вдруг появлялась в какой-нибудь харчевне, доме, на улице. Если Аристон просил вина, ему молча протягивали чашу. Но, когда он пытался заплатить и бросал хозяину железный обол, хозяин качал головой, и тусклая, тяжелая монета так и оставалась лежать на пурпурно-алом прилавке. А когда Аристон осушал большую чашу, мерзавец разбивал ее у юноши на глазах.

Только однажды на Аристона напали в открытую. Дело было в месяце гамелионе. Во время бесконечных одиноких скитаний по улицам Аристон увидел девушек, разучивавших танец в честь Диониса. Через несколько дней им предстояло участвовать в празднестве. Аристон остановился, чтобы полюбоваться на них; благодаря Фрине его сердце и ум стали очень восприимчивы к женской красоте, а эти девушки были, в основном, очень милы. С некоторой натяжкой одну-двух даже можно было назвать красавицами. Аристону, страдавшему от невыносимого одиночества, они показались нимфами и богинями.

Но вдруг какая-то девушка заметила Аристона и указала на него своим подругам. В любом другом полисе Эллады, застань юноша врасплох обнаженных девушек, они с визгом убежали бы. Но эти девушки были спартанками. Они окружили Аристона и подступали к нему, пока их красивые, юные, потные тела не оказались на расстоянии вытянутой руки от него. А тогда каждая по очереди плюнула ему в лицо.

Он вытерпел это. Он вообще многое вытерпел. Но теперь, если будет на то воля Зевса, какой-нибудь афинский копьеносец, лучник или пращник положит этому конец. Эринии прекратят преследовать его. Смерть будет для Аристона избавлением,, благословением.

Аристон тряхнул головой в шлеме, пытаясь отогнать подобные мысли. Потом заметил Орхомена, стоявшего неподалеку в мокрых от дождя доспехах, и подошел к нему. Он был единственным живым существом, которого Аристон теперь не избегал.

Орхомен не произнес никакого приветствия, лишь кивнул и вновь перевел взгляд на стены Афин. Они были так