Владыка морей ч.1 (СИ) - Чайка Дмитрий

Понимали это и императорские префекты, которые с неслыханным доселе усердием припали к стопам нового повелителя, осыпав его горами подарков и взяток. Перемещение нажитого непосильным трудом снизу вверх было давней и уважаемой традицией в Империи, уходящей корнями в самую седую древность. Каково же было удивление префектов Аркадии, Египта первого и второго, обеих Фиваид и Августамник, когда новый повелитель этой земли одним движением руки, не глядя, отправил все, что они привезли, в государственную казну. Девять вельмож стояли, переминаясь с ноги на ногу, и переглядывались с немалым испугом. Они не знали, чего ожидать. Если новому правителю не нужны деньги, то что же ему нужно? Ведь нет ничего хуже, чем какая-нибудь идейная сволочь — бессеребренник, вроде патриарха Вениамина, который сидел по левую руку от нового префекта, совсем немного уступая ему высотой спинки кресла. Худое, смуглое лицо природного египтянина, словно вырезанное из темного дерева было бы обычным, если бы не глаза. Они горели фанатичным блеском, пугая до дрожи и без того встревоженных чиновников.

По правую руку от нового префекта сидел человек, который не мог быть никем иным, кроме как императорским евнухом. Это был великий логофет Египта Стефан. Еще один мечтатель, который очень любил вкусно пожрать, но взяток не брал из принципа. К нему уже подходили с этим не раз. Причина была крайне проста. На кой черт тебе брать взятки, если ты брат самого князя и родной дядя нового правителя? Да всё вокруг и так станет твоим, стоит лишь щелкнуть пальцами. Если ему нужны деньги, он может просто засунуть руку в казну и вытащить оттуда столько, сколько нужно. Но, по слухам логофет не делал и этого, ведь он был из породы людей, которые в Империи никогда и ни при каких обстоятельствах не поднимались наверх. Слишком уж он был незлобив, прост в общении и наивен в своих мечтах. По слухам, он даже начал заботиться о крестьянах и повелел раздать зерно там, где сильно прошлась война. Ромейский чиновник заботится о земляных червях, копающихся в Нильской грязи! Это было немыслимо! Любой римлянин не отличил бы египтянина от животного. Нужно что-то построить — гнали крестьян. Нужно прочистить каналы — гнали крестьян. Нужен камень для построек — ну вы поняли… Сколько их сдохнет на этих работах, не интересовало никого и никогда. Важен был результат. А землю найдется, кому засеять. Эти крестьяне плодились, как мыши в амбаре. Так всегда было в этой земле.

— Те из вас, кто не запятнал себя преступлениями, — сказал, наконец Святослав, — сможет покинуть Египет. Вы оставите здесь золото и серебро, остальное свое добро можете забрать.

— Но почему? — выкрикнул Иоанн, префект Фиваиды южной. — Это наша собственность! За что вы лишаете нас ее? Примите нашу службу, сиятельный! Мы исполним ее со всем старанием!

— Ваше золото взято с этой земли, и оно останется здесь, — ответил высоким певучим голосом логофет. — Это кровь разоренных вами людей и умерших от голода детишек. Вам сохранили жизнь, радуйтесь этому. А служба ваша нам не требуется. У нас есть, кому занять вакантные посты.

Да что несет этот сумасшедший? — именно этот вопрос был написан на лицах императорских чиновников, когда их не слишком вежливо выпроводили из покоев. Это выражение лица так и застыло на лицах префектов, когда их привели к кораблю, который плывет в Константинополь. Их семьи и добро выедут позже. За ними, как оказалось, уже послали…

— Сорок тысяч семей иудеев живет в Александрии и в ее окрестностях, — патриарх Вениамин продолжил разговор, который начался перед визитом имперских чиновников. — Вы защищаете врагов Христовых, сиятельный. Зачем?

— Таковы законы княжества, преосвященный, — спокойно ответил Святослав. — Так решил мой отец, и не мне менять его установления. Вся Ойкумена давно убедилась в его мудрости. Он видит куда дальше, чем обычные люди. Если он считает, что людям вольно верить, как хочет их душа, значит, так тому и быть.

— Как быть с их Законом? — усмехнулся патриарх, снисходительно глядя на наивного юнца. — Они ставят свой Закон куда выше, чем законы человеческие, и никогда не отступят от этого.

— Мы будем работать с этим, — ответил за племянника Стефан. — Не нужно большого ума, чтобы разорить и изгнать из страны тысячи искусных ювелиров, кузнецов и ткачей. Мы уже назначили встречу с главами их общины. Они хотят договориться. Я думаю, у нас это получится.

— А димы(1)? — задал патриарх давно мучивший его вопрос. — Как быть с цирковыми партиями? Это вечный источник смуты в Империи. Грешное, бесовское зрелище возбуждает в людях все самое низменное.

— Цирковые партии будут распущены в самое ближайшее время, — пояснил Стефан, — мы не позволим крикунам влиять на дела государства. Но взамен мы разрешим людям выбирать своих представителей, которые смогут доносить до меня или префекта свои чаяния. Если главы цирковых партий будут сопротивляться этому, то закончат свою жизнь на расчистке великого канала. Их уже предупредили.

— А эта ваша бесовская затея! — патриарх выпучил глаза, наливаясь гневом. — Слово-то какое мерзкое! Тотализатор! Люди бьются об заклад на исход скачек, а принимают эти деньги чиновники фиска(2)! Это неслыханно!

— Не вы ли, владыка, попросили у меня денег, чтобы привести в должный вид собор святого Марка? — спокойно спросил патриарха Святослав. — А у нас лишних денег нет. Государь выделил нам средства на первое время и дал поблажки по налогам в казну на пять лет. Мне нужно укрепить пограничные крепости, и в особенности Пелузий. Если этого не сделать, мы не удержим арабов. Мне нужно расчистить древний канал фараонов и постараться не угробить при этом половину населения страны. Мне нужно привести к покорности Ливийский Пентаполис и не разорить ту землю. Мне нужно не пустить в страну эпидемию чумы, которая неизбежно вспыхнет в разоренной войной Палестине. Что перед этими задачами какой-то там тотализатор? Люди хотят спустить деньги в выгребную яму, и они их туда спустят. Так пусть они пойдут на украшение вашей церкви.

— На украшение церкви, говоришь? Хм… — задумался Вениамин. — Благословляю! Казна патриархии пуста. Пусть дьявольская забава послужит делу христианства. Мы посрамим нечистого, пустив эти поганые деньги на святое дело!

— Вот и чудесно, преосвященный, вот и чудесно, — с ласковой, понимающей улыбкой посмотрел на него Стефан. — Не желаете ли откушать? Сегодня постный день, а у меня чудесные тушеные овощи. Эти специи, что везут с Сокотры, просто чудо какое-то. Вы не знакомы с моим братом, властителем той земли? Я вас обязательно познакомлю, преосвященный! Обязательно!

— Нам нужно многое обсудить, сиятельный логофет, — остро посмотрел на Стефана патриарх. — Например, назначение епископа халкидонитов. Кто заменит нечестивца Кира?

— Его заменит тот, кто не принял догматы монофелитского учения, преосвященный, — усмехнулся Стефан. — Сейчас именно Братислава становится центром той веры, что проповедовал святой Афанасий Александрийский и папа Лев. Константинополь погряз в этой ереси, но мы с вами не допустим ее появления здесь.

— Несомненно, сиятельный, несомненно, — покачал головой довольный патриарх. В этом вопросе они находили полное взаимопонимание. — Учение патриарха Сергия о единой божественной энергии было безумием, но его преемники пошли еще дальше! Теперь они уже говорят о единой божественной воле в двух природах Христа! А это и вовсе ни в какие ворота не лезет! Мне недавно писал Карфагенский епископ. Он просто в ярости…

Патриарх мог говорить на эту тему бесконечно, а потому Святослав попрощался и пошел в покои жены. Ему были скучны такие разговоры, он просто не понимал их смысла. Монофизиты, монофелиты, несториане, халкидониты… Все это было бесконечно далеко от него, и эти невероятно важные вопросы он отдал на откуп своему многоопытному дядюшке. Дела закружили его своим хороводом, и у него почти не оставалось времени для Юлдуз. А она, приученная к покорности памятью предков, просто ждала. Она не смела лезть в мужские дела, смирившись с тем, что беспокойная юность, проведенная в Братиславе закончилась навсегда. Зато жаркое пламя ее взгляда, опалившее Святослава сильнее любого огня, говорило без всяких слов. Она очень любила его, а он любил ее. Ведь это именно он выбрал ее, в нарушение всех обычаев. Юлдуз бросилась к мужу и обвила его шею. А он жадно провел по ее телу, не пропуская ни одной выпуклости. Они еще не успели наскучить друг другу, и их ночи были горячи, как огонь.