Подводная одиссея. «Северянка» штурмует океан - Владимир Ажажа

В тот день, когда несколько человек кряду спросили у меня, когда же наконец закончим работу и ляжем на курс к родным берегам, мы, чтобы скрасить суровое однообразие нашей жизни, решили выпустить юмористическую стенгазету под названием «Осьминог». Радаков весь день рисовал (первый раз в жизни!) осьминога, и к ужину был готов великолепный экземпляр, судорожно сжимавший щупальцами первые буквы заголовка. Такая творческая удача сыграла для Радакова роковую роль. С этого времени замполит смотрел на него не иначе как на живописца. Иван Андреевич призвал к жизнедеятельности Володю Крупина и подрядил его и меня писать стихи. Чувствуя, что от судьбы не уйдешь, Володя укрепил на полочке портативную пишущую машинку и после некоторого раздумья застучал. Вторая шуточная газета именовалась «Рыбий глаз». И здесь Радаков проявил недюжинные способности: из-за стекла иллюминатора на нас глядела лупоглазая рыбина с накрашенными помадой губами. Содержание обеих газет составляли карикатуры с зарифмованными надписями к ним.

Стенные газеты просияли светлыми пятнами в напряженных буднях и пользовались успехом. Последующие выпуски ожидались с нетерпением. В эти минуты и возродился к жизни Володя Крупин. Вместе с Масленниковым он попал на лодку перед самым отходом, и на берегу их не успели переодеть в подводников. Но для «папани» все-таки нашлась у кого-то лишняя пара теплых брюк, «Огонек» же вынужден был открывать подводный мир в «партикулярном» платье – в пиджаке, узких брюках и полуботинках. С первых дней Володя, тяжело переносивший качку, был приговорен к койке. Однако он постоянно заставлял себя приходить в кают-компанию к завтраку, обеду, ужину и вечернему чаю и героически принимал пищу, стараясь одолеть морскую болезнь, и в конце победил. В последние дни плавания, воскресший и бодрый, он сновал по лодке, интересовался всем и вся, оказывал нам техническую помощь в составлении отчета и в то же время цепким репортерским оком выхватывал нужные фрагменты для своих будущих очерков.

Всеобщую симпатию завоевал Масленников. Да и трудно было относиться иначе к добродушному и прямому Серафиму Сергеевичу. Скромность и мягкость «папани» проявлялись неизменно. И даже когда он вел съемку, то никогда не обнаруживал ни капли репортерской назойливости, которая казалась нам неизбежной после первого рейса. В своем пребывании на «Северянке» Серафим Сергеевич не видел ничего эпического. За свою долгую жизнь он неоднократно плавал и много видел, поэтому особенных восторгов от встречи с морем он не выражал, но и не проявлял уныния, хотя создавшаяся обстановка обрекла его на вынужденное безделье. Снимать через иллюминатор бесполезно – мало света. Снимать атлантические пейзажи нельзя – непогода. Снимать внутри лодки – на это с лихвой хватило двух дней. Все остальное время «папаня» боролся за собственную бодрость духа и постоянно участвовал в разгоравшихся «козловых» баталиях.

Как и все моряки, подводники любят коротать время за «козлом» – так непоэтично названа почему-то интересная игра в домино. Качка не качка, а «козлятники» могли просиживать любое время, с вожделением ударяя тяжелыми костями в упругий деревянный стол. Иногда, впрочем, их выживала из кают-компании научная группа, которая собиралась для подведения итогов за день.

..Между тем плавание продолжалось. По-прежнему штормило, а временами находили снежные заряды. Так на Севере называют кратковременный снежный буран. Заряд налетает внезапно, видимость сразу снижается, иногда до нескольких метров. Снег и ветер десять минут – полчаса господствуют в природе. И вдруг опять ясно, а снежного заряда и след простыл. Снег, как правило, мокрый и набивается в любые закоулки. Во время заряда вахтенный штурман включал радиолокатор, и на его зеленоватом экране, изображавшем в уменьшенном масштабе водное пространство вокруг нас на несколько десятков миль, светлыми точками вспыхивали рыболовные суда. Благодаря локатору вероятность столкновения была сведена к минимуму даже в самом густом тумане. Но однажды мы едва избежали этой опасности.

Вечером 11 января вахтенный штурман неожиданно дал сигнал срочного погружения и заставил «Северянку» нырнуть сразу на 100 метров.

— Выключить эхолоты! — скомандовал по радио Степан Жовтенко.

Ринувшись в центральный пост, я столкнулся с Шаповаловым, который бежал туда из своей каюты. Что случилось?!

Вглядываясь в темноту атлантической ночи, вахтенный штурман заметил слабые огни какого-то судна. В этот же момент огни попали в поле зрения и вахтенного наблюдателя. Ну что же, огни как огни, пусть светят. Но обнаруженное судно начало быстро приближаться. Гораздо быстрее, чем позволяют возможности рыболовных судов. И вот, когда не осталось сомнений в том, что прямо на «Северянку» на высокой скорости идет военный корабль, штурман искусно погрузил подводную лодку и принял меры для уменьшения ее звуковой заметности. Мы до сих пор не знаем, что за корабль шел на нас и было ли это случайностью, но все происшедшее остается фактом. В тот момент нам, научным сотрудникам, оставалось только одно – восхищаться четкими, доведенными на тренировках до автоматизма действиями подводников. В нужную минуту десятки людей сработали, как единый, хорошо отрегулированный механизм. Лодка нырнула мгновенно.

Если говорить о подводниках по большому счету, то от них просто веет мужественной чистотой и могучей романтикой. Мне представляется, что подводники – это спрессованный в одном элитном коллективе генофонд нации. Их собирают, точнее, собирали штучно по всей нашей необъятной державе. Пестовали как скрипачей. Я знаю это по себе.

Как говорится, нет худа без добра. Спрятавшись под стометровым пластом океанской воды и включив час спустя светильники, мы получили возможность тут же приступить к наблюдениям. Сразу бросилась в глаза меньшая прозрачность воды по сравнению с предшествующими ночами. Это объяснялось тем, что «Северянка» попала в более теплую, чем когда-либо до сих пор, водную массу, обязанную своим происхождением Гольфстриму. Температура воды повысилась на полтора-два градуса, и этого оказалось достаточным для интенсивного развития планктонных организмов. Висящий в воде, отражающий и рассеивающий свет планктон несколько снизил дальнобойность подводных прожекторов.

Сельдь по-прежнему медленно плыла перед нашими глазами, пассивная, вялая, изредка подающая слабые признаки жизни. Сегодня она, пожалуй, как никогда демонстрирует высокое качество своей спячки. Первую сельдь, повернутую брюхом вверх, мы восприняли как случайность, вторую – как сигнал «внимание!». Но уже третья и многочисленные последующие перевернутые сельди уверенно ознакомили нас с закономерным для этого времени года и этих мест положением зимующей атлантической сельди – брюхом вверх. Такая необычная поза рыбы не преобладала среди обычно расположенных или висящих головой вниз, или диагонально спящих сельдей, но встречалась много раз.