Черная камея - Энн Райс

Прадед Гравье, обладатель низкого зычного голоса и величественной внешности, был особенно хорош в роли экскурсовода, когда наряжался в черный костюм и белоснежную рубашку с таким же шелковым галстуком. Но к тому времени, когда я начал хоть что-то понимать, он уже был очень стар. Незадолго до смерти прадед Гравье лег в больницу и больше домой не вернулся. Кажется, мне тогда не было и пяти, и никаких воспоминаний о церемонии его похорон память не сохранила. Скорее всего, меня вообще там не было. И тем не менее прадедушка Гравье оставил неизгладимый след в моей душе.

Он на удивление быстро приобрел славу семейного призрака. Возможно, далеко не последнюю роль в этом сыграло мое заявление, что как-то утром, спустившись по лестнице, я увидел его у парадного входа и он будто бы спокойно мне улыбнулся, помахал правой рукой, а через секунду исчез.

Старшие не велели мне рассказывать такие истории, ведь я, мол, знаю, что прадедушка Гравье на Небесах и нам следует зажечь за него свечку перед маленьким алтарем Святой Девы. Это алтарь был установлен в кухне, и перед ним уже горели около десяти свечек – за всех умерших родственников. Иногда подобные алтари можно увидеть в китайских прачечных.

В общем, мне категорически запретили пугать людей.

Тем не менее, во время всех экскурсий, когда-либо проводимых впоследствии в Блэквуд-Мэнор, всем постояльцам рассказывали о том, как я увидел прадедушку Гравье.

Папашка, единственный сын Гравье и мой дедушка, с удовольствием принял на себя обязанности гида, и, хотя он был не столь эрудирован, как его отец, рассказчик из него вышел отличный.

Гравье отличался образованностью: как-никак он многие годы прослужил на юридическом поприще и даже какое-то время занимал пост местного судьи, в то время как Папашка был сельским жителем и его устремления не шли дальше благополучия фермы. Но если выходило так, что нужно выступать перед постояльцами, он не возражал.

Иногда вести экскурсии доводилось и моей бабушке, Милочке, – правда, ее обычно подолгу уговаривали. Руки Милочки всегда были по локоть в муке и соде, зато она знала все семейные предания и, несмотря на тучность, выглядела очень мило в хорошо сшитом черном габардиновом платье с пурпурной орхидеей на корсаже и ниткой жемчуга вокруг шеи. Она принадлежала к числу склонных к полноте женщин, чьи лица до конца жизни остаются гладкими и круглыми, без единой морщинки.

А еще была Жасмин, наша любимая чернокожая экономка, – ты уже ее видел. Так вот, она могла в мгновение ока сменить домашнее платье на шикарную черную юбку и блузку леопардовой расцветки, надеть туфли на высоченных каблуках-шпильках, которыми гордилась бы даже тетушка Куин, и повести экскурсантов из комнаты в комнату, в нужных местах добавляя от себя, что тоже видела призрак прапрадеда Уильяма в его спальне, справа от центра дома или в конце коридора, а также призрак прапрабабушки Камиллы, на цыпочках поднимавшийся на чердак.

Не знаю, хорошо ли ты рассмотрел сегодня Жасмин и обратил ли внимание, что под ее ярко-красным облегающим платьем скрывается фигура модели – тонкая, с хорошо развитыми плечами. Шкафы Жасмин набиты одеждой, подаренной ей тетушкой Куин с собственного плеча. Знаешь, из нашей чернокожей красавицы со светло-зелеными глазами получается превосходный экскурсовод, когда она с сияющим видом всерьез рассказывает истории о привидениях, вздыхает перед портретами или ведет притихших постояльцев на чердак.

Именно ей, Жасмин, пришла в голову блестящая идея включить в экскурсионный маршрут осмотр чердака – провести туристов наверх, дать им возможность ощутить, как по-особому пахнут нагретые деревянные балки, продемонстрировать чудесные пароходные кофры и сундуки, оставшиеся от старых времен, и даже открыть некоторые из них, доверху заполненные мехами и драгоценностями, похожими на реквизит для спектакля "Трамвай "Желание"". Стоит показать гостям плетеное кресло-качалку, в котором прапрадед Уильям провел свои последние дни на лужайке. На чердаке хранилось великолепное собрание старой плетеной мебели, с которой было связано множество историй. Но только до того времени, когда я почувствовал себя там полным хозяином.

Но позволь мне вернуться к главному повествованию.

Постояльцы, жившие здесь на полном пансионе, были не только моей единственной компанией, но и своего рода воспитателями. Все они оказывали на меня то или иное влияние. Эти по большей части дружелюбные и привлекательные люди (я вообще всегда вижу в окружающих только хорошее до тех пор, пока кто-нибудь не укажет мне, что я ошибаюсь) нередко приглашали меня в свои комнаты или просили посидеть с ними за большим столом во время завтрака и рассказать об Особняке, как мы не без претензии называли этот дом. Я обычно откликался на такую благожелательность, да и Гоблину тоже было интересно. Стоило мне заговорить с ним или о нем, а это случалось постоянно, как гости тут же заявляли, что Гоблин – самое интригующее существо на земле.

"Значит, у тебя есть маленький невидимый дружок!" – торжествующе восклицал кто-нибудь из них, словно неожиданно узнавал, что перед домом захоронено золото конфедератов.

"Расскажи нам о своем маленьком привидении", – просил другой.

Я выполнял просьбу и при этом ласково похлопывал или поглаживал Гоблина по спине, доставляя тому несказанное удовольствие. В такие дни он надолго становился осязаемым и лишь по необходимости, к моему великому сожалению, растворялся в воздухе и исчезал.

Даже если бы за создание таинственной атмосферы на ферме Блэквуд мне платили жалованье, я бы, наверное, не мог справиться с этим лучше, ибо действительно любил родной дом. Гости в свою очередь тоже вносили свою лепту: как я уже говорил, время от времени кто-нибудь из них заявлял, что видел то старика Манфреда, который, хмурясь, глядел на него из зеркала, то милую Вирджинию Ли, бродившую по комнатам в поисках своих осиротевших детей.

Я впитывал в себя все, что могли дать эти легенды и их бесчисленные вариации, учился у старших думать и чувствовать по-взрослому и с ранних лет начал считать себя таким же самостоятельным и независимым, каким был старый Манфред. Гоблин легко вписывался в мою жизнь.

Манфред Блэквуд появился в этих краях в тысяча восемьсот восемьдесят первом году вместе с молодой женой Вирджинией Ли. Он начинал как держатель салуна в окрестностях Нового Орлеана, потом решил сколотить состояние на торговле и перебраться в город, но не нашел там подходящего места, отвечавшего его представлениям о роскоши, и в конце концов переехал на просторы северного берега озера Поншатрен.

Здесь он нашел участок, состоящий из возвышенного клочка земли, где можно было возвести потрясающий особняк (с пристройками для слуг, конюшнями, террасами и лужайками), двух сотен акров дремучих болот, чтобы охотиться, и очаровательного заброшенного кладбища с каменной церквушкой, от которой остались одни стены, – в память о тех семьях, которые давным-давно вымерли или покинули эти места.