Мечта - Мария Лоди

Тома принял ванну, вымылся, побрился и оделся во все чистое, испытывая безграничное удовольствие. Мари ждала его в гостиной. Они с Леоной были не в лучших отношениях, и им нечего было сказать друг другу.

Тома и Мари встретились с остальными в кафе, и все вместе отправились на поезд, чтобы добраться до Ансьера. Стоящий в лесу маленький домик Шапталя им очень понравился. Деревья были окутаны нежной дымкой молодой зелени, солнце уже хорошо грело и можно было устроить завтрак на воздухе. Мадам Шапталь оказалась спокойной, полноватой матроной, к тому же искусной поварихой. Она подала им омлет с зеленью, огромный пирог и молодое розовое вино.

После завтрака они пошли прогуляться вдоль Сены, и Тома ощущал себя почти таким, каким был прежде. Впервые за три дня он смог спокойно подумать о смерти Мариейра. Мари семенила рядом с ним, то цепляясь за его руку, то бросая камешки в воду.

— Летом по воскресеньям здесь полно парижан, — сказал Шапталь, — но в это время года они оставляют нас в покое. Вы только посмотрите на небо. Таким оно бывает над морем.

К шести часам воздух стал холоднее, и, оставив Шапталя с женой, все стали собираться в город. Они сели на обратный поезд в Париж. Шапталь проводил их до самой станции, но так и не сказал Тома ничего о Кенне, не желая портить ему первый день.

Тома, Мари и два журналиста скоро были снова в Париже. Жернак предложил пойти куда-нибудь пообедать. Тома хотел отказаться, не желая досаждать Мари постоянным присутствием своих друзей. Однако, к его удивлению, она приняла идею с энтузиазмом, так что он тоже согласился, и они выбрали ресторан с оркестром.

Когда они вошли в залу, оркестр играл неистовые венгерские танцы. Они выбрали столик, и Мари принялась внимательно разглядывать посетителей. Жернак был в приподнятом настроении и дурачился, пытаясь всех развлечь. Мари без удержу смеялась, Тома, не перестававший думать о Марийере, много пил и вслед за выпитой бутылкой заказал еще одну.

— Тома, не пейте так много, — сказал Дагерран.

— Напротив, — возразил Тома, поднимая бокал, — мы все будем пить, пить за добрую жизнь, за молодость и любовь, а также за равенство и братство между людьми.

Его взгляд был суров, а в голосе звучала горькая нотка. Вино всколыхнуло горькие воспоминания.

Дагерран видел, что его друг расстроен и все больше углубляется в свои переживания. В отчаянной попытке отвлечь Тома от его мыслей он предложил:

— А что, если вы расскажете нам о своих планах?

Он понял, какая опасность таится в этом вопросе, лишь когда увидел, как сузились глаза Тома. Тот поставил свой бокал и спокойно сказал:

— Шапталь, должно быть, говорил вам. Я собираюсь основать новую газету. Мы назовем ее «Демейн». Название предложил Марийер. Кенн вложит капитал.

— Он согласится? Вы уверены? — спросил с некоторым удивлением Дагерран. Ранее Шапталь говорил ему об отказе Кенна.

— Конечно. Кенн сам написал об этом. Он вложит достаточно денег. — Видя выражение сомнения на лице Дагеррана, Тома добавил: — Почему вы спрашиваете?

Дагерран уже пожалел, что задал вопрос, но, зная, что нельзя дальше скрывать правду, с горечью сказал:

— Шапталь позавчера был у Кенна. Когда вы написали ему о своей газете, он начал искать с ним встречи…

— Ну и что? — сказал Тома, неожиданно почувствовав комок в горле.

— Кенн сдался. Он больше не хочет иметь с этим ничего общего.

— Кенн, должно быть, испугался, — вставил Жернак. — Никогда еще за оппозиционной прессой так не следили. Полиция охотится за журналистами, следит за ними в каждом кафе.

Тома сильно побледнел.

— Но как раз сейчас, когда империя разваливается и совесть нации, наконец, просыпается, сейчас неподходящее время для измены делу, — сказал он. — Кенн рисковал так же, если не больше, когда финансировал «Сюрен» в прошлом году.

— Вы бы лучше пошли и сказали это Кенну, — сказал Дагерран. — Послушайте, — продолжал он с беспокойством, — не волнуйтесь. По крайней мере Кенн возьмет вас обратно в «Клерон».

Жернак фыркнул:

— Но ему, вероятно, дадут строгие указания и не позволят писать то, что он хочет. «Клерон» сильно изменился, пока Тома не было. Почти всем командует Фремон, а вы знаете, какой он трус. Он повлиял на босса…

— То есть я должен писать статейки для юных девиц и рецепты заодно, как я полагаю, — воскликнул Тома. — Для чего Кенн берет меня?

Он с негодованием швырнул свою салфетку, вскочил из-за стола и направился к двери. Дагерран догнал его в гардеробной.

— Тома, не будьте ослом. Вы только сделаете хуже.

— Я собираюсь сейчас же поговорить с ним.

— Сейчас не время. Вы в неподходящем состоянии.

— Наоборот, — сказал Тома, — у меня совершенно ясная голова.

— Подумайте.

— Я уже подумал.

Он набросил на плечи плащ и большими шагами вышел из кафе, совсем забыв про Мари, которая догнала его на улице.

— Тома, — умоляла она, — не делайте этого.

— Попросите Дагеррана отвезти вас ко мне домой, Мари, — мягко сказал он. — Я вернусь.

— Нет, я не оставлю вас.

— Делайте, как я говорю.

— Я думала, это больше не повторится, — сказала она, слабо застонав. — Я думала, мы могли бы жить спокойно, а теперь все опять как всегда.

Он погладил ее по щеке. Мысль о том, что ей нужно объяснять причины своих поступков, заставила его почувствовать сильное утомление. Империя висела на волоске. На следующих выборах в первый раз могут быть выдвинуты кандидаты республиканцев. Мог ли любой свободный в душе гражданин не опьяниться этой перспективой? Завтра рабство и угнетение окажутся в прошлом, наконец появится свобода писать, свобода жить.

— Если бы вы только захотели, — простонала она, — мы могли бы быть так счастливы.

— Восемь месяцев, — сказал Тома, еле подавляя свою ярость. — Восемь месяцев ада! Марийер и многие другие мертвы. Разве можно забыть тех, кто был убит или выслан в Новую Шотландию? Неужели вы думаете, что после всех испытаний мы имеем право сдаваться?

— Если бы вы не сделали всего этого, — сказала она упрямо, — Марийер не умер бы; в конце концов и вы тоже умрете — это все, чего вы добьетесь! Неужели вы не хотите быть счастливы?

Тома ответил не сразу. Его глаза, казавшиеся ночью черными, невидяще остановились на ней. Он пробормотал:

— Я могу быть счастлив только тогда, когда свободен.

Резко вырвавшись из ее маленькой руки, он исчез в глубине темной улицы.

Тома бросился в проезжающий кабриолет, за ним последовал Дагерран и сел рядом. Оба молчали. Тома, напряженный, готовый к сражению, неподвижно сидел в углу кабриолета.