«Если», 1994 № 04 - Джудит Меррил

— Да.

— Кто же эти?..

— Это священнослужители Бенаресского храма.

— И давно они играют?

— Скоро две тысячи лет.

— Из поколения в поколение?

— Совершенно верно.

— То есть каждый игрок тратит свою жизнь без надежды увидеть результат?

— Именно так.

— Тогда ЗАЧЕМ они это делают?! — взорвался Паламин.

— О, это важная часть их религиозных убеждений: как только последний диск займет свое место, наступит конец света.

— Они что, все ненормальные?

— Не более чем игроки в алезик. В конце концов, в него играют столь же долго и тоже без всякой видимой пользы.

— Но это не бесконечная игра, а серия отдельных партий! Даже при самом богатом воображении нельзя назвать игрой бессмыслицу, которую нельзя закончить.

— В ваших правилах проведения игр говорится о необходимости результата. И ни слова о том, в какой срок он должен быть достигнут. Арки-маларки не бесконечная игра. Финал, несомненно, будет. Разве не так? — обратился Тейлор к Марникоту, исполнявшему роль непререкаемого авторитета.

— Игра определенно конечна, — произнес последний, не в силах отрицать очевидный факт.

— Значит, так! — взял тоном выше Паламин. — Значит, считаете себя умнее нас?

— Без комментариев, — сказал Тейлор, всерьез сомневаясь в данном утверждении.

— Но мы умнее! — гнусно усмехаясь, заявил Паламин. — Вы надули нас, и мы отплатим тем же. Игра конечна, стало быть, будет продолжена до победного конца. Вы станете играть недели, месяцы, годы, пока не скончаетесь от старости и хронического переутомления. Наступит время, когда при одном взгляде на эти проклятые диски вы начнете молить о милосердной смерти, но подобной чести не дождетесь! Вы будете играть. — Он триумфальным жестом указал на дверь. Увести! Разнося ужин, тюремщик предупредил:

— Мне сообщили, что с завтрашнего утра игра пойдет регулярно. Не понимаю, зачем сегодня устроили неразбериху.

— Чтобы пообещать мне судьбу худшую, чем смерть, — объяснил Тейлор. Тюремщик изумленно выкатил глаза. — Да-да. Я вел себя очень, очень плохо.

Партнера, очевидно, посвятили в суть дела, поскольку он облекся в броню философского восприятия жизни, играя ровно, но без всякого интереса. Однако долгие часы однообразных движений мало-помалу разъедали панцирь равнодушия не хуже ржавчины, и неизбежное произошло. На пятьдесят второй день игры, около полудня, Крысоглазый обнаружил, что может сделать только одно: переместить большую часть дисков обратно на первый стержень, один за другим. Он сбросил деревянные кломпы, заменявшие ему башмаки, затем босиком четыре раза обежал комнату по кругу, жалобно блея, как овца. Толстобрюхий чуть не свернул шею, завороженно следя за ним. Когда два стражника выносили несчастного, он все еще продолжал блеять. Прихватить кломпы они забыли.

Тейлор продолжал сидеть, уставясь на диски и стараясь подавить подступившую панику. И что теперь? Если Крысоглазый сдвинулся окончательно и бесповоротно, его могут объявить проигравшим, игру законченной, и настанет время тонкого шнурка. С другой стороны, незаконченная игра остается незаконченной, независимо от того, что одному из игроков прополаскивают мозги в психушке. Если официальные лица встанут на первую точку зрения, придется изо всех сил отстаивать вторую. Это может оказаться затруднительным, особенно когда тебя волокут к столбу. Единственная твердая опора — нежелание гомбарийцев разрушать вековые устои. Миллионы видеозрителей получат дурное впечатление о властях. Если подумать, и от глупого ящика для идиотов бывает польза!

Опасения Тейлора оказались безосновательными. Гомбарийцы, твердо решив обратить его жизнь в утонченные адовы муки, позаботились о подготовке сменных игроков. Их рекрутировали из числа мелких преступников, чьи амбиции никогда не достигали уровня, награждаемого столбом с петлей. Так что после краткого перерыва появился очередной партнер. Это была личность с бегающими глазками и длинной физиономией, украшенной двойным подбородком, смахивающая на тупую, раскормленную ищейку. Чтобы связать несколько слов в стандартную фразу «я тут ни при чем, шеф», новичку приходилось совершать немалое интеллектуальное усилие. Целый месяц ушел на то, чтобы вдолбить ему правила (только один диск за один ход и никогда, никогда, НИКОГДА не класть больший диск на меньший!), но игра была продолжена.

Тупой продержался неделю. Он переставлял диски медленно и боязливо, словно ждал немедленного наказания за неверный ход, выказывая явное раздражение, когда видеоящик — не слишком часто, но регулярно — издавал тикающие звуки, означающие прямую передачу. Тейлор уяснил, что по какой-то, известной лишь ему самому причине, новый партнер не желает демонстрировать собственную внешность всему населению планеты. На седьмой день Тупой решил, что с него достаточно. Без всякого предупреждения он выскочил из-за стола, подбежал к видеокамере и очень быстро проделал целую серию странных жестов. Тейлор, разумеется, ничего не понял, но Толстобрюхий чуть не свалился со стула, а стражников, как пружиной, выбросило с мест. Они вытащили Тупого за руки и за ноги, как лягушку.

Следующим оказался свирепый субъект с квадратной челюстью. Он с размаху шлепнулся на стул, уставился на соперника и подвигал волосатыми ушами. Тейлор, не без оснований считая этот трюк одним из своих личных достижений, немедленно ответил тем же. Напарника чуть не хватил удар.

— Гнусный террианский стукач! — прорычал он, побагровев. — Он забрасывает меня грязью! Я что, должен это терпеть?!

— Прекратите бросать грязь, — распорядился Толстобрюхий.

— Я только пошевелил ушами, — оправдался Тейлор.

— Это то же самое, — загадочно пояснил арбитр. — Вы обязаны прекратить свои оскорбительные действия и сконцентрировать внимание на игре.

Игра пошла своим чередом. Диски перемещались со стержня на стержень, день заднем, партнеры появлялись и исчезали, сменяя друг друга. Двухсотый день ознаменовался тем, что из-за стола поднялся сам Толстобрюхий и принялся трудолюбиво ломать стул, выказывая намерение разложить походный костер прямо на поду. Арбитра заботливо вывела стража, и тут же появился новый. Этот оказался еще объемистей, и Тейлор немедленно окрестил его Брюхо номер два.

Он и сам не смог бы объяснить, как ему удавалось держаться. Но гомбарийцы ломались, а он держался — его ставка в игре была слишком велика. И все же ночами Тейлор с криком пробуждался от кошмаров, в которых тонул в темном, чужом океане, а диск величиной с мельничный жернов, надетый на шею, тянул его на дно. Счет дням он давно потерял, руки тряслись, как у пьяницы. К тому же время от времени тюрьму будоражили жуткие ночные вопли. Наконец Тейлор спросил у надзирателя, что это было.