Наполеон и Гитлер - Десмонд Сьюард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как якобинцы, так и роялисты решили, что у них нет иного выхода, кроме как убить Бонапарта. В октябре 1800 года группа якобинцев, вооруженная пистолетами и кинжалами, уже приблизилась к ложе Первого консула в опере, но их успели схватить. После непродолжительного следствия все они были гильотинированы. Фуше знал о готовящемся покушении с самого начала через своих тайных агентов.
В том же году, в канун Рождества, Первый консул проезжал вечером по улице Сен-Никез, направляясь в оперу, чтобы послушать ораторию Гейдена. Он задремал в карете и был разбужен страшным взрывом, раздавшимся всего лишь через полминуты после того, как экипаж миновал телегу с каким-то грузом. Этим грузом оказались бочки с порохом, куски металла и битое стекло. Взрывной волной многих прохожих и зевак швырнуло в воздух на несколько метров. 35 человек было убито и искалечено. Только счастливая случайность спасла Наполеона — его кучер подвыпил и гнал лошадей быстрее обычного. Вину за это покушение Наполеон возложил на якобинцев - «грязных и кровожадных».
Фуше прекрасно знал, что якобинцы здесь были ни при чем, но тем не менее их вождей арестовали. Казалось, само небо послало этот предлог для расправы с остатками несгибаемых сторонников революционного террора. Но предварительно нужно было уничтожить их «генеральный штаб». 129 человек были отправлены гнить в кайеннские болота и на Сейшельские острова. Среди них были генерал Россиньоль, бывший санкюлот, и Рене Ватар, редактор журнала «Свободный человек», тоже бывший, а также многие другие сторонники этого крайне левого течения, которые при Дантоне и Робеспьере заседали в революционных комитетах или служили офицерами в армии. В те дни, когда этих людей отправляли на каторгу и в ссылку, Первому консулу уже было известно об их полной невиновности в данном случае. Настоящими организаторами неудавшегося покушения были фанатичные роялисты, которых выследили и арестовали. Непосредственные участники этого предприятия пошли на эшафот. Кстати, методы тогдашних сыщиков были похожи на современные: уцелевшая подкова лошади, запряженной в повозку с пороховыми бочками, была опознана кузнецом, от которого и потянулась ниточка к участникам заговора. Репрессии против якобинцев не прекратились, пока с ними не было покончено.
Одержимость властью становилась у Бонапарта с каждым днем все сильнее. «У меня нет честолюбия, — говорил он Редереру, — ну а если и есть, то оно настолько естественно для меня; являясь органической частью моего существа, что его можно сравнить с кровью, текущей в моих венах, с воздухом, которым я дышу». В другом случае он признался все тому же Редереру: «У меня есть лишь одна страсть, одна любовница — это Франция. Я люблю ее, и она никогда не предаст меня, щедро делясь со мной своей кровью и богатствами. Если я прошу у нее полмиллиона солдат, она дает их мне».
Конституция 1799 года вскоре показалась Наполеону слишком либеральной. Сийес и его друзья были бессильны остановить Первого консула, и с каждым днем он все больше приобретал повадки монарха. Опять появилось придворное платье, мужчины еще совсем недавно надевавшие длинные брюки Санкюлотов, стали носить штаны до колен и шляпы с перьями. Однако Наполеону хотелось иметь не только внешние признаки монарха, но и его абсолютные прерогативы. И вот в 1801 году законодательные палаты отказались принять закон против «анархистов», который наделил бы Наполеона полномочиями арестовывать любого человека без обоснования причины. Даже после проведения новых выборов, имевших целью сделать Трибунал, законодательный корпус и Сенат более сговорчивыми, последние отказались назначить его Первым, консулом пожизненно, предложив лишь срок в 10 лет. Не имея на то никаких конституционных прав, режим устроил плебисцит. В бюллетени был вписан один вопрос: «Одобряете ли вы избрание Наполеона Бонапарта пожизненным консулом?» После проведения хорошо отрежиссированного спектакля с голосованием и окружения Люксембургского дворца кольцом гренадеров Сенат уступил. Более того, в придачу Наполеона наделили правом назначать остальных двух консулов и своего преемника, а также правом приостанавливать действие конституции и пересматривать приговоры судов. Теперь он обладал абсолютной властью, как гражданской, так и военной, и был выше закона.
Самая большая ошибка Бонапарта состояла в том, что он не возродил монархию, которая могла бы стать реальной альтернативой Директории. И хоть французы никогда не допустили бы возврата старого режима и не отказались бы от свобод, завоеванных революцией, конституционная монархия, по примеру той, что существовала в 1791-1792 годы, вполне могла бы оказаться жизнеспособной.
Даже Сийес заигрывал с этой идеей. Среди кандидатов на трон были герцог Брауншвейгский, который командовал объединенными австро-прусскими армиями в 1792 году, когда они безуспешно пытались вторгнуться во Францию. Во времена Консульства Редерер сказал Жозефу Бонапарту: «В 1792 году некоторые люди думали о герцоге Брауншвейгском как о серьезном претенденте на престол». В ответ ему было сказано: «Люди точно так же думали о нем и в то время, когда Бонапарт вернулся из Египта. Талейран говорил мне о герцоге как о нашей последней надежде в тех обстоятельствах, да и Сийес тоже». Еще одним кандидатом была сестра дофина[14] (Людовика XVII), который скончался в Темпле; Сийес серьезно размышлял об этой кандидатуре. Претендентом являлся и юный герцог Орлеанский, которого поддерживал Талейран. Серьезную конкуренцию всем им составлял Людовик XVIII, брат покойного короля, с которым вел переговоры Баррас. Еще в 1797 году Людовик в обмен на возвращение ему трона предлагал Наполеону чин маршала Франции и должность вице-короля Корсики.
Но еще в том же году, находясь в Италии, генерал Бонапарт поведал в доверительной беседе де Мелкоту: «Я совершенно не желаю играть роль Монка. Я не хочу быть им и не хочу, чтобы кто-то еще сыграл эту роль». В 1800 году Людовик писал ему: «Вы не очень-то спешите отдать мне мой трон. Существует опасность, что этот шанс ускользнет от вас. Без
