«Криминалистический экстрасенс» Вольф Мессинг: правда и вымысел - Николай Китаев

Наша агитбригада в небольшом автобусе отправилась в объезд двух районов. Два-три раза в день товарищ Прокопюк крутил свою пластинку, а мы развлекали публику. Должен сказать, что Прокопюк заботился о нас как родной отец, обеспечивал удобным ночлегом и сытной едой, что в то время было не так уж просто. Я был все время с Симой и нас уже считали парой. Должен честно сказать, что никогда в жизни я не чувствовал себя таким счастливым. Впервые я понял, как жалко погряз в одиночестве и как хорошо иметь рядом близкое существо. Симе было уже за тридцать, воспитывалась она без отца, и жизнь ее не очень баловала. Про прошлое и про всякие там обманутые надежды я ее не расспрашивал и только наслаждался ее присутствием. Для меня она была самой умной, самой красивой и желанной. Это, наверное, так поздно ко мне пришла любовь, о которой я, старый дурак, оказывается, даже не имел понятия. Я тогда и не представлял себе, какой оборот примет моя жизнь и еще не решался серьезно поговорить с Симой, но уже не представлял себе будущего без нее.

Месяц пролетел быстро и наша труппа вернулась в Белосток. Нам вполне прилично заплатили, прибавили за дорожные расходы и велели готовить новую программу. Я уже подбирал в уме слова, чтобы вечером непременно объясниться с Симой, как вдруг за мной явился какой-то тип и сказал, что должен срочно доставить меня в Минск. Его русской скороговорки я не понимал, да он мне и не давал слова сказать. И вот именно тогда меня так закрутило, что из этого водоворота я до сих пор не вырвался. Я себя прямо проклинаю за то, что не проявил воли, не уперся и не потребовал, чтобы Сима поехала со мной. Надо было сказать, что без нее я шагу не сделаю. Но я почему-то был уверен, что сразу вернусь и все улажу. А вышло вот что.

В Минске меня поместили в лучшую гостиницу, в такой номер люкс, какого я в жизни не видел. Выступать пришлось перед какими-то высокими чинами и спешно искать себе индуктора с русским и польским языками — благо в Белоруссии это не проблема. После выступления меня приглашали в какие-то кабинеты, о чем-то много со мною говорили, но до меня доходило только «прямо кудесник» и «колоссальный успех». И все это происходило настолько молниеносно, что я очухаться не успел, как мне сунули на подпись договор. Договор был, оказывается, с Госконцертом и надо было тут же выезжать в гастрольное турне по самым большим городам Советского Союза. Москва прикрепила ко мне администратора, который всем заворачивал, а по договору мне была гарантирована самая высокая ставка. Когда я впервые увидел расчетную ведомость, то даже не мог поверить, что это все — мое, и спросил, не ошиблась ли бухгалтерия? Ну что я стану делать с такими тысячами?

Но я быстро научился ничему не удивляться. А главное — не показывать своего невежества. Если я чего-то не знал или не понимал, я помалкивал и многозначительно улыбался. Всем хотелось знать, как меня принимали на Западе в столицах и других больших городах, что писала обо мне пресса. Прямо врать я не хотел, а вертел вокруг да около. Да ведь они и не поверили бы, что я до сих пор кроме Польши нигде не был, а с прессой сталкивался, только когда давал свои объявления в газетках.

Симу я, конечно, не забыл, но как-то не было возможности во всем этом базаре не то что за ней съездить, а даже о ней думать. И как я мог тогда так упустить свою любовь и счастье! За это я и несу теперь ответ. Все заслонила мысль о том, что вот явилась ко мне фортуна, когда я уже ничего не ожидал от жизни и мечтал лишь о том, чтобы как-то обеспечить себе старость. Помните, в Книге Притчей мудро сказано:

«Иной выдает себя за богатого, а у него ничего нет; другой выдает себя за бедного, а у него богатства много».

Это как раз меня касается. Меня возили из города в город, я жил в лучших гостиницах, обедал в шикарных ресторанах, шил костюмы у самых дорогих портных и жил в каком-то чаду. Я уже прямо утопал в деньгах. Вокруг меня всегда толпился народ. Тот просил автограф, этот — совета и помощи. Какой-то Мессинг ввалился с чемоданами в гостиницу, где я остановился, и кричал, что он мой двоюродный брат, какие-то девки звонили по телефону, врывались ко мне в номер…

Я уже и сам поверил, что я не такой, как все, а особенный. А что, если меня Господь действительно наделил сверхчеловеческими силами? Ведь не может же такое количество людей во мне ошибаться? Я и сам чувствовал, как во мне развиваются и проявляются гипнотические силы. Чем чёрт не шутит, когда Бог спит! Приятно было видеть во всех городах этой необъятной страны афиши, на которых крупными буквами стояло: «К вам едет Вольф Мессинг». Сейчас, в этой вонючей камере, я очень хорошо понимаю, что главное богатство — свобода. Не надо мне было тогда слишком выделяться, лучше было оставаться посередке: не совсем в тени, но и не на самом ярком свете.

По правде сказать, меня через некоторое время начала подавлять эта суета сует. И среди великого множества людей я вдруг понимал, как я снова одинок. И сразу приходила мысль: надо съездить в Белосток, отыскать Симу. Но потом все откладывалось. План выступлений заслонял собою всю личную жизнь…

И вдруг — снова война! И с кем, со вчерашними союзниками, немцами! Белосток был сразу захвачен. Через несколько месяцев после начала войны меня отыскал Артур, аккордеонист нашей первой советской агитбригады. Он рассказал, что как только началась война, Сима сразу ушла из Белостока, думая добраться до своей Клевани. Ах, если она попала в руки к немцам, то это до конца жизни будет на моей совести!

Двадцать второго июня, когда немцы напали на Советский Союз, я был как раз в Тбилиси. Поспешил в Москву, — там скоро начали готовиться к эвакуации и Госконцерт прикрепил меня к Ташкенту. Предлагали Новосибирск, но я на свою голову захотел в этот проклятый Ташкент: экзотика, теплый климат… Работать тут пришлось, как никогда в жизни — одно за другим дополнительные выступления в армейских частях, на военных заводах. Город сперва был ничего, но потом повалили беженцы, эвакуированные. Стало тесно и совсем голодно, вы сами знаете.

Меня это, правда, не касалось. Номер в приличной гостинице был для меня забронирован, мой администратор, Лазарь Семенович, все доставал на черном рынке, переплачивая в десять раз, — но денег у меня было больше, чем достаточно. Обеды нам готовила его жена, потому что даже в хороших ресторанах кормили только черепашьим мясом и крабами.

Смертельно усталый я заваливался вечерами в кровать и мечтал о том времени, когда кончится война и я вернусь в родной штетеле, в Гору Кальвария. Господи, как меня, богача, будут там встречать! Как это пелось в модной песенке: «Тэн шум, тэн гвалт я собе выображам»! Я видел себя в смокинге, в накидке на белой шелковой подкладке, с шляпокляком на голове — прямо как Гарри Пиль в кино. Я грезил о том, как въезжаю в длинном белом шевролете на наш рынок, где уже собралось все население местечка. Оркестр добровольной пожарной команды играет бравурные марши, полицейские удерживают толпу, которая ко мне так и прет, прямо как хасиды к цадику. Бургомистр с золотой цепью на груди держит речь. Отцы города, говорит он, гордятся своим славным сыном Вольфом Мессингом! Все кричат «ура» и поют «сто лят, сто лят нехай жие нам!» А я, весь в слезах от счастья, объявляю, что за свой счет учреждаю среднюю школу, больницу и приют для престарелых. Крик восторга снова сотрясает воздух, а я бормочу себе под нос: «Нате вам Вельвеле Мессинга, который и в школу никогда не ходил и для которого не нашлось здесь в этом штетеле невесты! Вот вам кабцан, кортенверфер Вольф Мессинг!»… Дурацкие, детские мечты нищего, попавшего из грязи в князи…