'Империя Здоровья' - Сергей Анатольевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут перед глазами аспиранта, на журнальном столике, появились высокий стакан с минеральной водой и белая таблетка.
- Что это? - отстранился он.
- Надо выпить, - улыбнулась Аннабель. - Сейчас я несу за тебя ответственность.
Тогда аспирант повиновался, а потом они пили чай маленькими глотками и ели бутерброды с сыром, допустим, плавленным, с шампиньонами.
- Надеюсь, ты догадался, что сегодня я тебя никуда не отпущу... - сказала Аннабель очень вовремя, как раз тогда, когда Ганнибалу пора было говорить что-то благодарно-прощальное, - тем более при таком утомлении... и после приема транквилизатора.
Ганнибал улыбнулся, весь как бы потягиваясь в своей долгожданной и честно заслуженной улыбке, опустил веки и с огромным трудом поднял их вновь, едва не заснув в той темноте, в которую заглянул на мгновение. Транквилизатор начинал действовать, и аспирант решил, что отдыху конец и пора снова браться за дело.
- Не вставай! - приказала Аннабель, уже прилагая свою силу к диванному механизму и услышав, как аспирант грузно поднимается для нового подвига. - Я сама!
- Я пойду умоюсь, - по-домашнему сказал аспирант.
- Два чистых полотенца справа, голубые, - так же ответила Аннабель. - Можешь взять мой халат. Красный. Он большой... - И добавила: - Не запирай дверь...
- Я оставил свое сердце здесь... на столе, - пробормотал аспирант выходя, - так что ничего не случится.
Стоит еще раз повторить, что Ганнибал был аккуратным сыном и то ли сейчас, в прихожей, то ли раньше, с дороги, по телефону предупредил своих родителей, что заночует у друзей.
Он вернулся, с удовольствием приняв душ в приятно пахнувшей ванной, но отказавшись от халата, - в рубашке, джинсах, в кроссовках на босую ногу, - а носки засунув в задний карман.
- Зачем был нужен транквилизатор? - спросил он, с усилием двигая языком.
Едва довыговорив последнее слово, он ткнулся лбом в плечо Аннабель и повалился вместе с ней на постель, не дав ей как следует взбить вторую подушку, предназначенную для себя или для него.
Он долго, но неудержимо, пробивался сквозь роскошную тьму - химически завитую Амазонию, даже неторопливо думая по ходу экспедиции, зачем таким роскошным волосам нужна еще химическая завивка, потом нашел крепенькое, но нежное ухо, а уж там нашел и тепленькую, тугую тропку к шее и подумал, что теперь нужно большое усилие - и сделал это усилие всем своим телом. Аннабель вздохнула, открывая лицо, и он поцеловал ее в правый, очень внимательный глаз, потом - в краешек спокойных губ и снова поспешил к той теплой тропинке, по которой хотел дойти до конца. На ней он нашел маленькое Эльдорадо: тропку пересекала золотая цепочка. Он потянул ее губами и наткнулся на остренький золотой крестик.
- Я надеюсь, это не конспирация, - уколовшись и улыбнувшись, спросил он.
- Я родом с Сицилии, - сказала Аннабель, крепко беря в руки голову аспиранта. - Транквилизатор был нужен только потому, что я стала суеверна. Я боюсь одной большой неприятности... Только не обижайся, Ник. Я просто суеверна.
- Какой неприятности? - спросил Ганнибал, видя, что Аннабель хочет этого вопроса.
- Еще одного обширного инфаркта... - ответила она, теперь хмурясь. - Любого происхождения.
- Если ты не хочешь еще одного обширного инфаркта, тогда послушай меня, - сказал Ганнибал, угадав суеверие еще до того, как задал вопрос. - Когда я был студентом, я занимался бегом. Между прочим, на длинные дистанции... Когда у бывшего спортсмена болит сердце, ему нужна нагрузка, тогда сердце возвращается в физиологическую норму.
- Длинная дистанция... - улыбнулась Аннабель.
- Да, - сказал аспирант. - У меня сейчас откроется второе дыхание. Оно - то, что нужно моему сердцу.
- Хорошо, - решительно сказала Аннабель. - Тогда я сама стану твоим вторым дыханием. С гарантией.
Она легко и бережно опрокинула Ганнибала на бок, так же легко вскочила с постели и, исчезая из комнаты, веселенько добавила:
- Не запирай дверь!
Явно осилив транквилизатор, Ганнибал поднялся на ноги и, улыбаясь, постоял, пока не услышал, как донесся из ванной легкий шум соблазнительного дождика.
Тогда он зажег ночничок, выключил верхний свет, разделся и, выбрав себе местечко поуютней - ближе к ночнику, - опрокинулся на подушку, опрокинулся и мечтательно подложил под затылок руку.
У него были такие мысли: "Допустим, эта квартира арендуется Новым Христианским Призывом... теперь тут затесалась еще одна католичка и - один православный... в общем, с призывом все в порядке... но это не главное. Может, эта протестантская фирма арендует весь дом. И можно считать, что я нахожусь на американской территории. Вроде как поездка на конгресс не сорвалась... И мне такой конгресс нравится".
И вот вернулась Аннабель в красном халате, который ей в свете ночника был очень к лицу и особенно - к роскошным черным волосам.
Перед вторым дыханием первое у Ганнибала немножко пропало.
Аннабель, как и аспирант, тоже владела опытом оперативной реанимации: одно мгновение - и она оказалась рядом, горячая, умеющая оживить того, кому еще очень дорога жизнь.
- На какое дыхание мы переходим? - тихо спросила она, прикоснувшись губами к губам Ганнибала (такой на русском языке получился каламбур).
Ганнибал с наслаждением вдохнул маленькое теплое облачко.
- На искусственное... - сказал он потом, когда облачко уже рассеялось где-то в нем.
Аннабель прыснула, и, не сдержавшись, расхохоталась.
- Ани, Ани, не смейся, пожалуйста, - зашептал Ганнибал, обнимая ее и делая еще одно усилие всем своим телом. - Я уже нашел одну дорожку... очень хорошую дорожку... самую подходящую для длинной дистанции.
Он и в самом деле вернулся губами к золотой цепочке и остренькому золотому крестику и двинулся от него губами вниз... вниз, вниз-то вниз, но вскоре получилось уже наверх, по прекрасному бархатистому склончику, а потом вдруг снова сразу вниз, - с замиранием духа... и он, Ганнибал, не забывал, что на длинной дистанции не надо торопиться в начале, надо разбежаться, разбежаться...
Потом, некогда, он проснулся в темноте, зная, что жизнь прекрасна. Но он сразу поднялся в постели и широко раскрыл глаза. Ему очень ясно и очень трезво пригрезилось, что он очутился на самом краю пропасти, что ему ничего не стоит отойти назад, где все твердо и
