Изначальное желание - Дмитрий Денисов

— Почту за честь, — склонил я голову в поклоне.

Он развернулся и рывком сдернул холщовый полог. В глаза ударил нестерпимый свет. Яркие блики вспыхивали и сияли на гладких стальных бронях, заботливо уложенных рядами. У меня вырвалось невольное восклицание.

— Ого!

— Чего? — жадно засветились глаза Пудилы.

— Здорово. А ну-ка…

Я протянул руку и взял ближайший нагрудник. С видом знатока постукал его костяшками пальцев, прикладывая ухо и прислушиваясь к звону. Поскреб ногтем, провел ладонью. Да, действительно, работа достойная.

— Хм, Пудила, ты столь же искусен, сколь и силен. Далеко не каждому кузнецу по плечу такое.

— А то! — польщено улыбнулся он.

Панцирь переливался под ярким солнцем, и горел не хуже зеркала. По всему краю шла фигурно прокованная отбортовка, напоминающая свитый канатик. В центре золотом был наведен треугольный щит, с изображением лилии в перекрестье меча и топора. По бокам красовались щитодержатели — лев и олень. А под ними девизная лента. Так, что тут? «Достоинство и великодушие» — гласила надпись на ленте. Как обычно — громкие помпезные слова, высокие идеалы дворянства, как правило, соответствующие их сущности с точностью до наоборот. От герба во все стороны, подобно лучам расходились полосы растительного орнамента — сеть сложных завитушек. И все такой искусной вычурной работы — глаз не отвести. Довершали дело литые золотом пряжки, призванные крепить нагрудник к наспиннику и набедренной юбке. Да, ценитель прекрасного всегда жив во мне.

— Пудила, ты великолепен, — искренне покивал я, проводя ладонью по гравированной поверхности. — А рисунок сам рисовал?

— Нет, меня на такое не хватит, — стыдливо заметил он. — Это герб одного из придворных графов. Так он не единожды отправлял посыльных с рисунком герба. Они и следили за точностью, пока я его начертывал. Надеюсь, ему понравится.

— Не то слово — понравится.

— Посмотрим.

Я приглядывался к позолоченному рисунку, карябал ногтем, и даже принюхивался, улавливая почти выветрившийся запах едкой кислоты.

— И как ты золото наводил? Всечкой?

— Ну да. Сначала рисунок кислотой по воску вытравил, затем резцами прогрыз, а после на горячую вклепал туда золотой пруток. И начистил. Не очень-то и сложно.

— Для тебя. Остальным это не по зубам.

— На то я и мастер, — гордо засиял он.

Я поднял заинтересованный взгляд.

— И сколько за такой панцирь тебе граф платит?

— За панцирь не знаю, но за полный латный доспех — пятьдесят золотых гульденов.

— Сколько?! — ужаснулся я, укладывая нагрудник обратно.

Он непонимающе уставился на меня.

— Пятьдесят, — тихо повторил он, хмуря густые брови. — А чего? Дорого? Так вещь-то непростая…

— Дешево! — выпалил я. — Ему цена — тысяча! Не меньше!

Пудила скорчил кислую гримасу.

— Брось, Роберт, какая тысяча?! Да кто ж такие деньги тебе заплатит?

Легкая усмешка заиграла на моем лице.

— Пудила ты Пудила! У твоего графа золота столько, что он мог бы всю твою телегу под ним похоронить.

Он снова покривил губами и отмахнулся.

— Ну может… но это уж не мое дело. Мне лишь бы вовремя рассчитался.

— Ты низко ценишь свой труд. Такое мастерство должно стоить дороже.

Он мечтательным взором окинул свои творения.

— Хотелось бы.

— Тут годы работы…

— Ну, не годы. У меня ж сыновья в подмастерьях. Так мы заказ графа за три месяца сладили.

— Хорошо, — я поуспокоился, и тоже смотрел на доспехи. — А сколько у тебя, Пудила, ушло золота, дабы эти три месяца прожить?

Он задумался, нахмурил брови и поглядел на лошадку.

— Эй, Гриворыл, ты не помнишь, сколько раз мы за покупками в город ездим?

Гриворыл раздраженно заржал — мол, отстань с глупыми расспросами. Пудила долго соображал, бубня под нос и загибая мозолистые пальцы.

— Ну, наверное с тридцать гульденов будет.

— Выходит, ты заработал всего двадцать? — не поверил я.

— Э… ну… погоди. Так я еще тигли новые брал, ремешки у кожевенника, проволоку золотую… чего еще? Долголобу наконец-то гульден отдал за крышу… сынкам медяки на пряники… жене серебряк на холстину… сам пиво пил…

Я жестом прервал его размышления.

— Ты просто скажи — у тебя осталось чего?

Пудила изумленно взглянул на меня, и раболепно произнес:

— Нет.

Я приглядывался к далекой деревеньке, венчавшей вершину холма. Высокая мельница возвышалась одиноким перстом, медленно вращая широкими лопастями. Едва различимый скрип растворялся в скрипе нашей повозки. Приятный ветерок дул в лицо, навевая свежие мысли.

— Выходит, ты живешь, дабы граф твой щеголял в дорогих злаченых доспехах? Ты тратишь пятьдесят гульденов за три месяца, чтобы эти три месяца жить работать в поте лица на своего графа. А после он платит тебе те же пятьдесят гульденов за твою работу. В итоге у тебя ничего не остается, кроме мозолей да разбитых пальцев, а он получает дорогую вещь, цена которой не меньше тысячи?

Пудила смотрел на меня, как на привидение. Я покивал и продолжал:

— Вот потому-то он богат, твой граф. Потому-то у него горы золота, и всего, чего он хочет. А ты беден. Ты работаешь лишь ради того, чтобы жить. Он же живет, дабы желать. И такие как ты исполняют его желания.

— Мудрено толкуешь, Роберт, мудрено, — пристыжено загудел он. — Не думал я о таком.

— И лучше не думай, — с досадой махнул я рукой. — Лучше не думай! Не то… а, чего тебе объяснишь?!

— Чего? — встрепенулся он.

— Да ничего…

— Нет, скажи!

— Так я и сказал.

— Чего?!

— А того! — подобрался я, словно тетива арбалета. — Труд свой ценить надо. И если ты, Пудила, не сделаешь этого, то за тебя это сделают другие. Не удивлюсь, если твой граф продаст тот доспех тысячи за полторы, а то и две.

— Да кому ж он продаст-то? — не понимал кузнец.

Из моей груди вырвался усталый вздох.

— Поверь, он отчитываться перед тобой не станет.

— Так как он продаст? — ворчал Пудила, бросая на меня колкие взгляды. — Тут же герб его родовой?

— Хоть это радует, — облегченно отметил я, проводя рукой по золоченому гербу. — Но тем самым он еще дороже. Тут уже честь родовая, а она бесценна.

— Так вот! — обрадовался он.

— Но твой труд все равно многократно дороже, — настойчиво повторил я, и снова взглянул на герб. — А не будь герба, так и вовсе ничто его не остановит, если ему выгодную сумму предложат.

— Пусть так, — согласно молвил он. — Да только мне много золота без надобности. Зачем мне тыща? Куда мне ее девать? Я все равно до конца дней молотом стучать буду. А самая лучшая награда — твоя похвала. Ты от души нахваливаешь мой труд. И мне это приятно. И граф доволен останется. И все остальные. Главное — я людям благо несу. Радую их своим трудом.