Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян

люди не смогут выбраться наружу и окажутся в ловушке, — поэтому власти в основном ограничиваются полицейскими облавами. По совету Жени я держал в нагрудном кармане 60 евро: во столько обойдётся штраф, если нас поймают.

Днём небольшой участок катакомб открыт для туристов. Туда стоит очередь из желающих увидеть подземный оссуарий: место, где хранят кости мертвецов. За тысячу с лишним лет парижские кладбища разрослись, отобрав жизненное пространство у горожан и став рассадником чумы. Поэтому в XVIII веке старые могилы частично уничтожили, а кости собрали, помыли, посчитали — получилось 6 миллионов покойников — и по-европейски аккуратно, с узорами, сложили в катакомбах. Что делает это место ещё более жутким.

Мы проигнорировали туристический «мертвятник» и отправились в запретную часть катакомб, по-настоящему опасную. В рюкзаки сложили сменную одежду, бутерброды и запас воды на два дня: вдруг заблудимся.

— Нет… нет… не то… — бурчал Женя, проверяя люки под ногами, пока мы шли по центру французской столицы.

Вышли на бульвар Сен-Мишель и решили подождать. И не зря! Вскоре на другой стороне улицы я заметил цепочку светящихся огоньков. Человек двадцать, не меньше. С налобными фонариками. Они собрались возле одного из люков и открыли его.

— Бон суар! — приветствовал компанию Женя, когда мы подошли ближе.

Это была группа молодых студентов, причём девушек здесь было большинство. Нам разрешили присоединиться к группе.

Спустившись по вертикальной металлической лестнице, мы попали в наклонный тоннель с крюками для телефонных кабелей. Старые кабели были обрезаны и больше не использовались.

В конце тоннеля был тупик, но сбоку в стене кто-то проломил дыру, через которую можно было проползти на животе. Мы поползли один за другим, как вьетнамские партизаны в тоннелях под Сайгоном.

Через некоторое время мы вывалились в большой зал. Стены до потолка были разрисованы граффити: черепа, грибы-поганки, цветные надписи на разных языках, даже вопрос на русском: «Зачем?». Я задумался над ответом, но не успел ничего придумать: меня позвали к столу.

Ребята разложили на камнях еду и напитки и соорудили из зажжённых свечей сердечко. Оказывается, компания решила отпраздновать в катакомбах день рождения своего товарища Тима, опытного и заслуженного катафила. Это он привёл всех сюда.

Тиму исполнилось 26 лет. Он учился в Сорбонне, изучал возобновляемую энергию. Первый раз спустился в катакомбы для университетского проекта. Исследовал подземную воду: можно ли её пить? Оказалось, нельзя: слишком много химических примесей. Студент влюбился в катакомбы — и последние четыре года ходил сюда каждую неделю. Вместе с друзьями он играл в «catagame» — игру, похожую на спортивное ориентирование. Участники ищут выход из катакомб, не используя свет фонарей. Однажды во время игры Тим упал с лестницы, подвернул ногу и не мог выбраться самостоятельно. Позвать на помощь было невозможно: телефон в подземелье не ловит сигнал. Пришлось дожидаться, пока кто-нибудь случайно не пройдёт мимо. Тиму повезло — его нашли, хотя могло повернуться и по-другому.

Катакомбы практически бесконечны, чтобы их обойти, нужно недели две, не меньше. Часть их изучена и нанесена на карту, но часть — неизвестна даже катафилам. Ещё раз поздравив Тима, мы простились с ребятами и отправились внутрь лабиринта.

Узкие тоннели в срезе напоминали гроб. Такой 4D-ящик, вытянутый в пространстве и времени, в котором покойник — это ты. В стены были вмонтированы таблички, отмечающие годы прокладки шурфов — 1814, 1813, 1812… — и названия улиц, находящихся над нами. Полезно, если нет карты. Навигатор под землёй не ловит, как и телефон.

В катакомбах было тихо. В городе всегда слышен гул моторов, говор людей, шум ветра, шелест листьев, а здесь — ничего. Пугающая тишина. Все, кто спускается в катакомбы, берут с собой плеер с колонками — для храбрости. И найтись легче, если потеряешься: по шуму музыки можно найти других людей.

Компании в подземелье встречаются разные. Не все настроены доброжелательно. В одном закутке мы столкнулись с группой агрессивных парней. Я не понял, что они нам сказали, но Женя нахмурился и потащил меня дальше. Под землёй не действуют законы и нет полиции, которая бы следила за их соблюдением. Здесь много пьяных, наркоманов и сумасшедших.

Иногда тоннель был залит водой. Приходилось искать обход. Если воды было не слишком много, мы шли, упираясь ногами в камни у стен, стараясь не намочить обувь. Но в основном в подземелье было сухо, даже слишком. В свете фонаря я заметил, как от моих ладоней поднимается пар. Инфернальное зрелище.

Кое-где попадались человеческие кости. Их специфический запах сохранился, и от этих останков хотелось держаться подальше. Костей было много, а черепов — мало. Не иначе, ката-филы разобрали на память, воображая себя гамлетами.

Тоннели меняли форму. Иногда потолок опускался низко, приходилось идти гусиным шагом — на корточках. Проковылять несколько метров — ещё ничего, а пройти полкилометра с рюкзаком за спиной — тяжело. В особенности потому, что не знаешь, как долго тянется этот гномий тоннель, и куда выведет: может, в тупик или к подземной реке?

Попадались лестницы, ведущие на уровень ниже. Там была ещё более жуткая тишина, грубо отёсанные стены и полная оторванность от внешнего мира. В одном месте мы заметили каменные морды, вырубленные в стене. Может, здесь был сектантский храм?

Мы поднялись выше, прошли вперёд и услышали голоса. В квадратном зале расположилась компания ребят с гамаком и газовой горелкой. Они готовили фасоль с тортильями.

Посреди зала находилась широкая каменная лестница. Она никуда не вела, а упиралась в низкий каменный потолок. На стене были вырезаны каббалистические знаки.

— Это зал минералогии. Что-то вроде биржи, — пояснил Женя. — Здесь была граница старого города. Сюда спускались строители, чтобы выбрать и приобрести камень для возведения новых зданий. Образцы камней выставлялись на этой лестнице.

— Хотите тортилью?! — француженка протянула нам лепёшку с фасолью.

Мы поблагодарили и поделились с ребятами бутербродами и водой.

В коридоре раздались звуки хип-хопа, и в комнату вошёл улыбающийся редкими зубами мужик с бумбоксом. Вошедшему было около пятидесяти. Он был небольшого роста, но места сразу занял много. Что-то шепеляво рассказывал, приставал с вопросами.

— Я — Ниндзя, — сообщил мужик. — Так меня называют. Хожу по катакомбам с восьмидесятых, начинал ещё с родителями. Мне тогда было 15 лет. Пойдёмте со мной, я знаю все секретные места!

Но мы с Женей вежливо отделались от него и пошли в галерею, в которую ежегодно спускаются выпускники элитной «École des Mines de Paris» — Горной школы Парижа. Студенты этого заведения — единственные гражданские лица, которым разрешено спускаться в запретную часть катакомб. Здесь они проходят посвящение