Герой должен быть один - Генри Олди

По телу Эврита пробежала судорога.

— Метко бьешь, Галинтиада… Ладно, оставим. Ты знаешь, что через день состоится состязание лучников за право учить Безымянного Героя?

— Знаю. Ты действительно стал старше, Свой. Прибыл совсем недавно и уже успел…

— Да, я многое успел. И мой сын Ифит — мой сын и мой ученик, только мой, а не Аполлона! — будет спорить с Миртилом, нынешним учителем Алкида.

— И это знаю, — еле заметно усмехнулась карлица.

Эврит слегка приподнял бровь.

— А знаешь ли ты, дочь Пройта, что проигравший будет принесен в жертву сыну Алкмены?! — торжествующе произнес, почти выкрикнул он.

Старуха задумчиво поковыряла клюкой в углях костра, взметнув сноп искр.

— О да, теперь я знаю и это… Только знает ли об этом учитель Миртил?

— Узнает. И согласится.

— Да уж, согласится, — закивала старуха, с некоторым уважением поглядывая на Эврита.

— Более того — я знаю, кто победит! И тогда этот Миртил САМ принесет себя в жертву! Ты понимаешь, Галинтиада?! Не просто жертва, не просто ополоумевший от страха раб — а учитель, сознательно всходящий на алтарь своего ученика! Это воистину достойно Тартара!

— О да! — глаза карлицы вспыхнули в отсветах догорающего костра. — Ты и впрямь повзрослел, мудрый Эврит! Вот только…

Она помолчала, зябко кутаясь в лохмотья.

— Скажи мне, Эврит-лучник, — наконец проговорила она странно дрожащим голосом, — зачем тебе все это? Зачем тебе нужны Павшие на Олимпе? Ведь ты не веришь в Золотой век, правда?

— Не верю, — слова давались Эвриту с некоторым трудом. — Но иначе Аполлон никогда не примет моего вызова.

— Аполлон? Тот, кто учил тебя?

Эврит не ответил.

Если бы Креонту кто-нибудь сообщил, что в районе северо-восточной окраины города (кстати, довольно-таки недалеко от тропинки, ведущей к уже известному нам холму) есть некий полуразвалившийся домишко — басилей Фив, вероятно, весьма удивился бы, что ему докучают подобной ерундой.

Если бы об этом домишке сказали любому горожанину, проживавшему близ северо-восточной окраины — горожанин бы удивился не меньше Креонта, поскольку никакого-такого домишки никогда не видел.

Если бы о том же сообщили солнечному титану Гелиосу, некогда предавшему свое титаново племя и пошедшему в услужение к Олимпийцам, то Гелиос (возможно!) придержал бы на миг своих огненных коней, но не удивился бы.

Давно разучился удивляться солнечный титан Гелиос, вечный возница.

Если бы об этом сказали близнецам Алкиду и Ификлу…

А чего им говорить? — вон они бегут, сверкая подошвами сандалий, как раз в тот самый дом, где ждет их старый приятель Пустышка.

Хорошо детям: год, два, два с половиной — и случайный знакомый превращается в приятеля, а там и в старого приятеля… хорошо детям!

Поворот за корявым абрикосом с еще зелеными, ужас какими кислыми плодами, теперь надо замедлить шаг, оглядеться по сторонам — и бегом, бегом мимо гнилого шалаша к дому Пустышки, не обращая внимания на легкий холодок, возникающий где-то в животе и почти сразу же пропадающий…

Только пегий щенок, глупое, вечно голодное существо, греющееся рядом с шалашом, видит, как двое мальчишек, перемигиваясь, пробегают совсем рядом и исчезают, как не бывало — только щенку до этого и дела нет.

Ему бы косточку… и чтоб не исчезала никуда.

У дома, который был как бы в Фивах и в то же время как бы нет, сидел темноволосый юноша, похожий на совсем молодого Автолика; восьмилетние Алкид и Ификл звали юношу Пустышкой, но он нисколько не обижался, потому что в свое время представился близнецам именно таким образом.

Этот юноша вообще очень редко обижался.

Может быть потому, что был старше иных стариков.

Он сидел, закрыв глаза, привалясь спиной к обшарпанной стене, разбросав стройные ноги в сандалиях-крепидах из отлично выделанной кожи — и при виде его у близнецов глаза загорелись хищным огнем.

Бег их стал бесшумным (во всяком случае с точки зрения братьев), пальцы рук скрючились, словно когти (очень страшные когти!), одинаковые лица исказила одинаковая гримаса (самая жуткая на свете), и, не добежав до юноши самую малость, они прыгнули на спящего, как зверь на добычу.

Добыча, не открывая глаз, вытянула руки и перехватила завопившего Алкида в воздухе, одновременно увернувшись от плюхнувшегося рядом Ификла; потом добыча аккуратно сгрузила одного брата на другого, поваляла образовавшуюся кучу по песку и встала рядом на четвереньки, злобно рыча и скалясь.

— Керберрр! Я — адский пес Керр-берр! — добыча разошлась не на шутку. — Сожру с потррохами!.. рррр…

Сомнительно, что души в Аиде ведут себя при встрече с трехглавым и драконохвостым Кербером так же, как повели себя братья — потому что просиявший Алкид мигом запрыгнул адскому псу на спину, обеими руками вцепившись в кучерявые волосы, а Ификл с победным визгом ухватил самозваного Кербера за ногу в замечательной сандалии и рванул на себя, заставив адского пса шлепнуться на брюхо и истошно завыть.

После того, как все три головы Кербера оказались исправно оторваны, драконий хвост завязан самым сложным узлом из всех возможных, а героям-победителям были торжественно вручены награды — по лепешке на брата и по горсти изюма — тогда настал черед пищи духовной.

— Сказку! — заканючили близнецы. — Пустышка, сказку! Ну, ты же обещал… Про Сизифа!

— Нет, про Тантала!

Мнение братьев, до сих пор единое, разделилось.

— Про Сизифа!

— Про Тантала!

— Уходи отсюда со своим Сизифом!

— А ты — со своим Танталом!

— А ты…

Пустышка двумя подзатыльниками прервал этот диспут.

— Про Сизифа не буду, — решительно заявил он. — Надоело. Лучше про Тантала.

— Как он был басилеем Сипила, — подхватил Ификл. — И боги приходили к нему пировать!

— И как он пировал с богами на Олимпе, — присоединился Алкид, стараясь перекричать брата. — А потом крал нектар с амброзией — и раздавал своим друзьям!

— И разглашал им тайны богов!

— И сказал Зевсу, что его жребий, жребий Тантала, прекраснее жребия Олимпийцев!

— И украл золотую собаку Зевса из святилища на Крите! Подговорил эфесца Пандарея, тот собаку увез, а Тантал спрятал!

— А потом поклялся страшной клятвой, что в глаза ее не видел!

— И сына своего Пелопса принес в жертву!

— А мясом его накормил богов!

— А Зевс его — в Аид! На вечные муки!

— Так ему и надо! Будет знать, как богов человечиной кормить! Вон Деметра плечо Пелопса слопала — и живот разболелся!