Чего ждет Кейт - Бекки Алберталли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выход номер два: я разбиваю Андерсону сердце.
Невыносимо.
Будто почувствовав, как я мысленно произношу его имя, Энди поднимает взгляд от телефона – он пишет кому-то сообщение – и смотрит мне прямо в глаза. Потом с занудным видом поправляет очки. И улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
На коленях вибрирует телефон, я проверяю оповещения и получаю явное подтверждение тому, что Андерсон Уокер и правда читает мои мысли.
«Не хочешь потом зайти за вафлями? Вдвоем. По-моему, нужно как следует обдумать, что делать с Мэттом».
Сцена тридцать первая
Мы уезжаем, когда солнце уже начинает садиться, и направляемся в кафе на Кантон-стрит, где продают бельгийские вафли. Энди ставит музыку. В этот раз обходится без божественного вмешательства, только песни с Бродвея и около, которые я слышала пятьсот миллионов раз: Be More Chill, Next to Normal, The Last Five Years. Этот порядок так засел у меня в голове, что кажется даже более правильным, чем оригинальный саундтрек.
Машина как раз въезжает на парковку, и тут из динамиков доносятся первые аккорды A Heart Full of Love, не оставляя нам другого выбора – только активировать традиционный протокол «Отверженных» для Кейт и Андерсона. Припарковав машину, Энди делает музыку громче. Отстегнуть ремни мы даже не пытаемся: ритуал требует оставаться на месте, пока песня не будет пропета до самого конца. Она не лучшая в мюзикле, но мы превращаемся в безумцев при одном упоминании Эпонины. Потому что мисс Эпонина Тенардье – это же мы. Она истинная царица свободных плащей и неразделенной любви. К моменту, когда мы добираемся до ее куплета, это уже не столько пение, сколько вой.
Я не могу его потерять, потому что он и не был моим.
Если бы кто-то сейчас решил пройти мимо машины Андерсона, ему пришлось бы с воплями спасаться бегством. Потому что «Кейт Гарфилд поет»™, и это не всегда приятное зрелище. Просто, когда я с Энди, все это отходит на задний план. Если вообще существует.
– Ладно, котенок, – говорит Андерсон, когда мы занимаем очередь за вафлями внутри. – Пора установить правила.
– Правила? Как в «Те, кого нельзя…»
– Нет, зачем. Это же мы. Зачем нам эти игры. Не нужен нам список тех, кого нельзя целовать.
– Хорошо сказано.
– Нам нужно общее направление. Потому что, мне кажется, мы с тобой примерно на одном и том же этапе отношений с Мэттом, да? И ладно. Он нам нравится. Мы считаем его лучшим. Но это не должно встать между нами. – Он прикладывает к сердцу сжатую в кулак руку. – Мы важнее.
– Точно. – У меня ёкает сердце. – Энди, мне так жаль. Я даже не знаю…
Бариста спрашивает, готовы ли мы сделать заказ, и мои мысли переключаются на вафли. Мы заказываем целую гору, которую потом разделим: с клубникой и взбитыми сливками, с розовой присыпкой, в шоколаде. Нас просят назвать имя, чтобы сообщить, когда заказ будет готов, и Андерсон, ни секунды не сомневаясь, говорит:
– Кэнди. Через К.
Это гибрид наших имен.
– Так вот, – говорит он, пока мы идем к автомату с водой. – Я знаю, что ты не хочешь причинить мне боль, разумеется. А я не хочу делать больно тебе.
– Конечно. Я знаю.
– И мы даже не знаем, нравятся Мэтту парни, девушки, или и те и другие, или вообще хоть кто-нибудь, поэтому перед нами в любом случае препятствие. И даже если ему нравятся те, кто нравится, это еще не значит, что ему нравимся мы.
– Зато значит, что у него нет вкуса.
– Само собой. Но я вот что подумал. – Андерсон умолкает, наливая воды в чашку сначала мне, потом себе. – Мы знаем, что не убедим себя перестать по нему сохнуть. Сердце желает того, чего желает.
– А желает оно Мэтта.
– Именно.
– И что ты предлагаешь?
– Кейт Элиза, я рад, что ты спросила. – Он устраивается на стуле, ставит на стол чашку и хлопает в ладоши, словно большой босс. – Я все тщательно обдумал и предлагаю следующее. – Снова пауза. – Думаю, мы должны просто друг за друга порадоваться. Давай пообещаем это. Что бы ни случилось, мы будем искренне друг за друга радоваться. Даже если нас самих настигло разочарование.
– Даже если нас настигло разочарование. – Я прикусываю губу. – Хочешь сказать… мы оба начинаем охоту?
Он смеется.
– Кейт, умоляю. Кто-то из нас хоть раз на кого-то охотился?
– Седьмой класс. Бат-мицва Евы Коэн. Раздевалка хора.
– Это все ты.
– Забавно. – Я кладу подбородок на руки и широко ему улыбаюсь. – Очень, очень забавно. Особенно потому, что я слышу это от парня, который сразу потянулся к моей груди. Главное – занять базу. Как в бейсболе.
– Кхм. Я пытался разобраться.
– В синагоге. Мы были в синагоге.
– Ты сама сказала, она реформистская, – возражает Энди. – Слушай, я просто пытаюсь сказать, что ни один из нас ни разу не проявлял… настойчивости, когда доходит до…
– Кэнди через К? – улыбается нам бариста. – Так, тарелки теплые. Осторожно. Взяли? Отлично! Приятного аппетита.
– Спасибо вам большое, – хором говорим мы. С одинаковой интонацией. Бариста поднимает брови и медленно пятится прочь.
– Мы выглядим ненормальными? – спрашиваю я Андерсона, опуская тарелки на ближайший столик.
– Немного.
Я даю ему пять.
– Ладно. – Андерсон поудобнее устраивается в кресле. – Думаю, нам стоит просто отпустить поводья и посмотреть, как все обернется. Мы оба немного робкие, – тут я фыркаю, – в этом плане. Прекрати. Мы робеем в присутствии парней.
– Ладно.
– Поэтому пусть все идет само по себе. Просто будем честны друг с другом.
– Даже если кто-то из нас этого не захочет?
– Да. Особенно тогда.
– То есть мы просто радуемся друг за друга и ведем себя честно. – Я загибаю пальцы. – И вот еще что: наша дружба важнее всего.
– Ага.
– Я серьезно! Нужно это записать. Я тебе сейчас пришлю сообщение, а ты сделаешь снимок экрана.
– Снимок экрана. Ого. Кейт, неужели вы готовы к такому?
– Уже пишу.
– И ты хочешь, чтобы я сделал снимок?
– Ага. И отправил его мне. Всю переписку. Мы радуемся друг за друга, мы честны друг с другом, наша дружба превыше всего. Что бы ни происходило.
– Мне нравится. Давай скрепим наш договор скриншотом.
Сцена тридцать вторая
Первое, что я вижу, войдя в понедельник в репетиционный зал, – это Энди и
