Свет - Женя Дрегович

– Что же дальше со стариком случилось? – полюбопытствовала Яна.

– Да забрали его японцы эти, в Японию свою. А директор всю мебель из офиса тут же приказал списать, и новую закупить. А потом еще священника приглашал, чтобы тот помещение освятил.

Все немного помолчали, и Липатов с сомнением в голосе сказал:

– Есть еще одна история, о кулере и телефоне. Но я ее на ночь обычно не рассказываю.

– Расскажи? – тут же раздался хор голосов.

– Не знаю, стоит ли…

– Давай-давай, рассказывай, – подначил хор.

Липатов потер лысеющий лоб, откашлялся и неспешно начал:

– История эта темная, самому до конца непонятная, но попрошу заметить, опять-таки, что все – правда истинная. Потому как на предприятии, на котором все приключилось, работала моя супруга, а значит, я узнал обо всем, так сказать, снова из первых уст.

Раздались приглушенные смешки, но Липатов строго посмотрел в сторону развеселившихся коллег, и те сразу замолкли.

– Так вот… О чем я… ах, да, о кулере и телефоне. Точнее, сперва появился телефон. Был у директора швейной фабрики зам. Толковый вроде мужик, но уж очень любил антиквариат. Денег он особых не имел, чтобы интерьеры из ампира и рококо устраивать, так по мелочи промышлял: то на блошином рынке патефон древний у бабушек купит, то у мусорных бачков заприметит трюмо, которое все облезло да вытерлось, и тоже к себе домой тащит. Жена его, конечно, недовольна была, ну а как же, две маленькие комнатки, ребенок подрастает, тут бы надо и шведскую стенку установить, и стол письменный поставить, а только некуда, вся квартира забита никчемным хламом.

А как-то раз принес он с рынка абажур, огромный, да еще и мышами изъеденный, ну, тут у жены все терпение и вышло, значит, ультиматум ему поставила, выбирай, говорит, или семья, или барахло твое. Да еще обозвала его Плюшкиным и прочими нехорошими словами. Погрустил мужик, видит – делать нечего, серьезно озлилась на него баба. А он уж больно сына любил, потому даже и не мог помыслить о разводе, пришлось, стало быть, ему пообещаться в тот день, что больше ни одной старой побрякушки в дом не принесет и на рынок тот ни ногой.

Так и порешили, и жили спокойно и весну, и лето, настала осень, жена потихоньку весь хлам повыбрасывала, ремонт они сделали, сын в школу пошел… И вот как-то встает мужик утром в воскресенье, дома никого, жена с сыном к ее матери уехали, и вдруг потянуло его на блошиный рынок, да со страшною силою. Подумал мужик, что сходит на рынок, но покупать ничего не будет и даже денег с собой брать не станет, чтобы уж наверняка от соблазна убежать. Сказано – сделано, ходит он по рынку, все торговцы ему рады, о здоровье спрашивают, но мужик только ходит понуро, все рассматривает, да ничего не покупает. Так прошел все ряды, извелся весь, но и рад был, что устоял, думает, мол, зато семья в целости останется.

Пошел уж он к выходу, а там какой-то новый торговец. Сам плюгавый, лысый, косоглазый, да еще и с культяшкой вместо одной руки. Увидел он мужика, ухватил его за рукав и загнусавил противным голосом: «Мил человек, возьми телефон, недорого отдам». Посмотрел мужик – хорош телефон, такие аппараты еще до войны с фашистами выпускали: черный эбонитовый корпус, роскошные черные и белые кнопки, эти телефоны еще «пианино» в свое время прозвали. Захотелось мужику купить его, до только денег-то он с собой не взял. «Извини, – говорит, – денег нет, может, в другой раз», – и руку попробовал выдернуть. А только тот калека ухватился и не отпускает, говорит, что даже за рубль готов отдать. Ну, мужик ему отвечает, что, мол, и рубля-то нет, что уж поделать. Тут калека ухмыльнулся и говорит: «Ах, ну раз ты еще беднее меня, так возьми его даром», – с этими словами всучил мужику телефон в руки, да и куда-то делся.

Делать было нечего, не выбрасывать же. Думал мужик, думал и решил на работу его отнести, чтобы в семье мир и покой был, да и перед коллективом похвастать таким раритетом опять же лестно. Вот так и появился на швейной фабрике в кабинете замдиректора этот старинный телефон. И впрямь, все на него удивлялись, охали, ахали, а зам, бывало, смотрит, да еще и приговаривает: «Вы не думайте, это аппарат рабочий, с него хоть куда позвонить можно, да и звонок у него приятный». Ну и демонстрировал, как «пианино» работает.

На фабрике тем временем ремонт сделали, офисные помещения тоже подновили, а в приемных еще и кулеры поставили, чтобы, значит, сотрудники меньше времени на возню с чайниками тратили, а ходили и организованно из кулеров воду наливали, а оставшееся время труду посвящали.

Так вот, в приемной нашего героя, стало быть, тоже поставили кулер с водой. И ничего особенного долгое время не происходило. В конце зимы, правда, телефон немного забарахлил. Но зам-то мужик с руками был, он мигом сломанную детальку заменил, и телефон еще лучше прежнего заработал. Только как-то раз сидит мужик вечером в кабинете, образцы тканей рассматривает, и вдруг звонок. А вечер уж поздний был, другие сотрудники по домам разбрелись, он один засиделся. Ну, снимает он трубку, а оттуда голос с сильным кавказским акцентом говорит: «Лаврэнтий Павлович, подойдите сэйчас в мой кабинет». Зам отвечает, что, мол, ошиблись номером, и вешает трубку. Через минуту опять звонок, тот же голос, и говорит: «Лаврэнтий Павлович, поторопитэсь». Мужик ничего не стал отвечать, трубку повесил и вскорости домой ушел.

Через день снова пришлось ему на работе задержаться, и опять звонил кавказец Лаврентию Павловичу. Зам и объяснял, что не работают здесь такие, и трубки бросал, но ничего не помогало, только хуже, и стали с тех пор звонки каждый вечер повторяться.

Тогда попросил мужик у директора, чтобы изменили ему номер телефона, потому как сил у него никаких не осталось, он от каждого звонка уж начал вздрагивать. Тот не отказал, поменяли. Два вечера все было тихо, а на третий вечер позвонили снова…

Тут Липатов сделал эффектную паузу. Все слушали его, затаив дыхание, даже Евгения, не мигая, смотрела на рассказчика блестящими глазами. Липатов посуровел, и, имитируя кавказский акцент, продолжил:

– «Что же это такое, Лаврэнтий Павлович, вы мэня избэгаете?» – услышал зам в трубке. Он стал снова говорить, что не знает никакого Лаврентия и никакого Павловича, кроме соседа-алкаша, но только тот Василий, и прочую околесицу нес. Кавказец все это выслушал, а потом и говорит: «Ох, смотри, Лаврэнтий. Если нэ придешь, завтра я сам за тобой прыду». Испугался мужик, пришел домой и рассказал все жене. Та ему посоветовала, мол, скажись больным, не ходи завтра на работу. А зам уж очень сознательный был. На другой день их партнеры хотели приехать из Польши, производство посмотреть, и вроде как инвестиции какие-то обещали. И не выдержал мужик, пошел все-таки на фабрику, а жене побожился, что сразу после переговоров уйдет домой.