Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Это признание, которое по идее должно было прояснить чело коммерсанта, казалось, наоборот, омрачило его.

— Ну, а настоящая причина? — спросил Диксмер.

— Я не могу вам ее назвать, — ответил Морис. — Но если бы вы ее знали, то одобрили бы мое поведение, я в этом уверен.

Диксмер настаивал.

— Вы все же хотите услышать? — спросил Морис.

— Да, — ответил Диксмер.

— Хорошо, — ответил Морис, который испытывал некоторое облегчение от того, что приблизился к правде. — Ну так вот, у вас молодая и красивая жена, нравственная чистота которой хорошо известна. Так вот, я подумал, что мои визиты к вам могут быть неверно истолкованы.

Диксмер слегка побледнел.

— Правда? — спросил он. — Ну что ж, дорогой Морис, супруг должен быть благодарен вам за это.

— Понимаете, — продолжал Морис, — я не самоуверен и не думаю, что мое присутствие могло бы быть опасно для вашего покоя или покоя вашей жены, но оно может послужить источником клеветы, а вы знаете, что чем абсурднее клевета, тем легче в нее верят.

— Ребенок! — сказал Диксмер, пожав плечами.

— Пусть я ребенок, как хотите, — ответил Морис, — издалека мы останемся добрыми друзьями, ведь нам не в чем будет упрекнуть друг друга, тогда как рядом, наоборот…

— Что рядом?

— Все закончится тем, что мы озлобимся.

— Подумайте, Морис, разве я могу в это поверить?

— Ах, Боже мой! — произнес молодой человек.

— Но почему вы мне обо всем этом не написали, вместо того, чтобы сказать, Морис?

— Чтобы избежать того, что между нами сейчас происходит.

— Вы рассердились, Морис, что я достаточно люблю вас, чтобы прийти за объяснениями? — спросил Диксмер.

— Совсем наоборот! — воскликнул Морис. — Я счастлив, клянусь вам, видеть вас еще раз до того как мы окончательно расстаемся.

— Расстанемся, гражданин! И все же мы вас очень любим, — ответил Диксмер, взяв руку молодого человека и сжав ее в своих руках.

Морис вздрогнул.

— Моран, — продолжал Диксмер, от которого это не ускользнуло, — сегодня утром сказал мне: «Сделайте все, что сможете, но верните этого дорогого мсье Мориса».

— Ах, сударь, — ответил молодой человек, нахмурив брови и отнимая руку, — я бы не подумал, что так нужен гражданину Морану.

— Вы не верите? — спросил Диксмер.

— Я, — ответил Морис, — не хочу ни сомневаться, ни вообще думать на эту тему. Когда я приходил к вам, то делал это ради вас и вашей жены, а вовсе не ради гражданина Морана.

— Вы его не знаете, Морис, — сказал Диксмер, — у него прекрасная душа.

— Согласен, — ответил Морис, горько улыбнувшись.

— Ну, а теперь, — продолжал Диксмер — вернемся к цели моего визита.

Морис стал в позу человека, которому нечего больше сказать и который ждет.

— Так вы говорите, что были пересуды?

— Да, гражданин, — подтвердил Морис.

— Ну что же, поговорим откровенно. Почему вы должны обращать внимание на болтовню какого-то бездельника соседа? Ведь у вас есть совесть, а у Женевьевы честь, не так ли?

— Я моложе вас, — сказал Морис, которого уже начала удивлять эта настойчивость, — и я более восприимчив к таким вещам. Поэтому я вам заявляю, что репутации такой женщины как Женевьева не должна коснуться даже болтовня бездельника соседа. Позвольте мне, дорогой Диксмер, остаться верным моему первому решению.

— Ну что ж, — сказал Диксмер, — раз уж мы признаемся во всем, признайтесь еще в одном.

— В чем? — спросил Морис, краснея… — В чем вы хотите, чтобы я признался?

— Что вас не политика и не слухи о вашем постоянном присутствии у меня в доме заставляют покинуть нас.

— А что же тогда?

— Тайна, которую вы узнали.

— Какая тайна? — переспросил Морис, с выражением такого наивного любопытства, что коммерсант воспрянул духом.

— Да это дело с контрабандой, о которой вы узнали в тот вечер, когда мы познакомились таким странным образом. Вы мне так и не смогли простить этого мошенничества и обвиняете в том, что я плохой республиканец, потому что использую английские товары в своих мастерских.

— Мой дорогой Диксмер, клянусь вам, что я совершенно забыл, когда посещал ваш дом, что бывал у контрабандиста.

— Правда?

— Правда.

— У вас нет больше никаких других причин, чтобы покинуть мой дом, кроме тех, о которых вы сказали?

— Слово чести.

— Ну хорошо, Морис, — сказал Диксмер, поднимаясь и пожимая руку молодого человека, — я надеюсь, что вы поразмыслите и откажетесь от этого вашего решения, которое всех нас так огорчает.

Морис поклонился и ничего не ответил, что свидетельствовало о его окончательном отказе.

Диксмер вышел в отчаянии от того, что не смог сохранить отношения с человеком, который при определенных обстоятельствах стал бы для них не только полезным, но и необходимым.

Шло время. Мориса раздирали тысячи противоречивых желаний. Диксмер просил его вернуться. Женевьева могла бы его простить. Отчего же он был в таком отчаянии? На его месте Лорэн, наверняка бы, вспомнил множество афоризмов своих любимых авторов. Но ведь было и письмо Женевьевы: содержало оно категорическую отставку Но, несмотря на это, Морис носил его на груди вместе с той маленькой запиской, которую получил на следующий день после того, как вызволил Женевьеву из рук грубых патрульных. И, наконец, он упорно ревновал ее к этому ненавистному Морану, который был первопричиной его разрыва с Женевьевой.

Итак, в своем решении Морис оставался непреклонным.

Но надо заметить, что после того, как он был лишен каждодневных визитов на старинную улочку Сен-Жак, Морис почувствовал гнетущую пустоту и, когда наступал час его обычных походов в сторону квартала Сен-Виктор, он впадал в глубокую меланхолию и мысленно пробегал все обычные стадии ожидания и сожаления.

Каждое утро, просыпаясь, он надеялся найти письмо от Диксмера и признавался сам себе, что хотя и сопротивлялся уговорам живого Диксмера, но уступил бы письму. Каждый день он покидал дом с надеждой встретить Женевьеву и уже придумал тысячу предлогов, чтобы заговорить с ней при встрече. Каждый вечер он возвращался домой с надеждой встретить там посыльного, который однажды утром принес ему печаль, ставшую теперь постоянной спутницей.

Часто в минуту отчаяния Морис краснел от мысли, что испытывает такую муку и не может воздать по заслугам тому, от кого так страдает: ведь первопричиной всех печалей был Моран. Тогда Морис придумывал план ссоры с Мораном. Но компаньон Диксмера был таким хрупким и безобидным, что оскорбления или провокации со стороны такого колосса, как Морис, были бы подлостью.